Доктор Жильбер Милле являлся депутатом Француз­ского национального собрания от департамента Гари мэ­ром Але. 18 января 1989 года он подал письменный запрос в Палату депутатов, в котором привлек внимание минист­ра транспорта и морских дел к «пробелам в расследовании, проведенном ИКАО относительно трагедии, происшедшей 1 сентября 1983 года включая смерть 240 человек, некото­рые из которых были франко-канадцами».

Интерес депутата Милле к этому делу очевиден. Один из его родственников, канадец французского происхожде­ния, находился той ночью на борту рейса 007. Он был бра­том Филипа Робера де Массе, монреальского адвоката, ко­торый работал на правительство Квебека. Их родители уе­хали из Франции и поселились в Канаде. Филип де Массе, который был, конечно же, опечален трагедией и полагал, что большая часть этой истории не была раскрыта, попро­сил своего двоюродного брата, депутата Милле, сделать все возможное, чтобы убедить французское правительство в не­обходимости вмешаться.

Депутат Милле утверждает, что на борту KAL 007 на­ходились 240 человек. Он не указывает источник своей ин­формации. Рукописная аннотация была сделана правитель­ством после консультаций с послом Костантини, француз­ским представителем в ИКАО. В аннотации сказано, что на борту находились 250 человек, 225 пассажиров и 15 чле­нов экипажа. Если сложить эти цифры, получим 240, а не 250. Если проигнорировать недосмотр правительства, об­щая цифра «240 человек» не соответствует 225 пассажирам и 19 членам экипажа, указанным в листе выпуска в полет и еще меньше она соответствует общему числу пассажи­ров и команды в 269 человек, упомянутых KAL и другими, источниками.

У нас с Джоном Кеппелом есть копия списка пассажи­ров KAL 007, как мы предполагаем, полного, в котором со­держится 240 имен. Если мы добавим к этому количест­ву 3 членов летного экипажа, двадцать бортпроводников, и шесть членов смененных летных экипажей, то получим число «269». Но есть свидетельства, что по меньшей мере трое предполагаемых жертв KAL 007 не находились на бор­ту корейского авиалайнера.

Первый случай. В интервью советских водолазов, ко­торые участвовали в подводных поисках корейского лай­нера в 1983 году, один из них по прозвищу Борода ска­зал, что нашел паспорт и фотографию человека по фами­лии Riukovtchiuk. Хотя имя является русской фонетической калькой какого-то другого имени и хотя оно пострадало от фонетической транскрипции с русского на японский, а за­тем с японского на английский, тем не менее его можно рас­познать как имя славянского происхождения. Этого име­ни нет среди 240 имен из списка пассажиров KAL. Ни одно имя из этого списка не может быть ассоциировано, даже в самом широком смысле, с этим именем. Некоторые люди в Японии и Корее, осведомленные об этом, предложили идею, возможно ошибочную, что это имя может быть неправиль­но произнесенным корейским именем Chung-Riu-Ku. В лю­бом случае, японская телевизионная группа отправилась в главный офис «Корейских авиалиний» в Сеуле. Представи­тели KAL отказались сказать журналистам TBS, был ли та­кой человек на борту KAL 007. Представитель авиалиний сказал, что придерживает эту информацию по приказу ко­рейского правительства.

Второй случай. Примерно 10 сентября 1983 года на по­бережье Хоккайдо, омываемом Охотским морем, неподале­ку от города Абашири, японской полицией было найдено удостоверение личности с текстом на греческом языке и фотографией молодого человека. Удостоверение принадле­жало греку по фамилии Ваянопулос. Этого имени нет сре­ди 240 имен пассажирского списка. Согласно информации, приведенной на странице 6 отчета ИКАО 1993 года, на бор­ту KAL 007 не было ни одного пассажира греческой нацио­нальности.

Третий случай. О другом странном факте, обнаружен­ном в октябре 1991 года, рассказало японское телевидение. Среди различных обломков, предположительно принадле­жащих KAL 007 и поднятых со дна моря советскими водо­лазами в 1983 году, был посадочный талон на борт самоле­та авиакомпании «ПанАм». Японский комментатор сказал, что талон, возможно, принадлежал пассажиру KAL 007, ко­торый собирался лететь из Сеула в Токио на борту рейса «ПанАм». Я смог получить видео и скопировать посадоч­ный талон. Имя пассажира нельзя было распознать. Но но­мер рейса «ПанАм», 801, был виден отчетливо. Это был пря­мой рейс, выполнявшийся по маршруту аэропорт Кеннеди в Нью-Йорке — Токио. Как бы там ни было, нет причины, по которой пассажир KAL 007, летевший из Нью-Йорка в Сеул, не мог бы иметь посадочный талон «ПанАм» на рейс из Нью-Йорка в Токио. Но дело в том, что у вас не будет посадочного талона до тех пор, пока вы не сели в самолет и не летите рейсом «ПанАм».

Конечно, вполне возможно, что кто-то мог путешест­вовать на борту KAL 007, направляющегося в Сеул, имея в кармане старый посадочный талон «ПанАм», оставший­ся от предыдущего полета в Токио. В этом случае посадоч­ный талон не оказался бы на дне океана у берегов Сахали­на, потому что корейский авиалайнер разбился не там, а в четырехстах милях к югу. Но допустимо предположить, что этот человек мог лететь из США в Токио на «ПанАм» и за­тем пересесть на борт RC-135, ряд которых расквартирован в Японии и который разбился затем у берегов Сахалина. Из свидетельств, представленных советскими водолазами мы знаем, что, по крайней мере, один RC-135 действитель­но здесь разбился.

Четвертый случай имеет странный привкус, смесь чело­веческий драмы и секретного мира шпионов. История начи­нается в 1983 году на маленьком пограничном посту Пере­путье, к югу от Невельска. Командиром пограничного поста и политработником был лейтенант Белов. Репортер фран­цузского телевидения русского происхождения Миша Лобко находился на Сахалине в 1993 году, где он расспрашивал лейтенанта Белова. Лейтенант Белов вспоминал:

«Приказы были прямолинейными: «Уничтожь все и под­тверди рапортом. Никогда не рассказывай об этом». Они прибыли в большом десятитонном грузовике ЗИЛ-131. Они спросили: «Где эта яма?» Я показал им. Они разгрузили гру­зовик в яму с помощью моих солдат. Они прикатили бочку и все залили бензином. Затем они все это подожгли. Огонь горел два часа. Когда все было сожжено, мы бульдозером раз­ровняли то, что осталось. Затем мы забросали все землей.

Я позвонил по телефону своим вышестоящим начальникам в Невельск и доложил. Я уверен, что имена и звания началь­ников были вымышленными, но, тем не менее, я сказал «Все уничтожено». Вот и все».

Я встретил Мишу Лобко в Париже в феврале 1994 года, и он рассказал мне еще кое-что. В ноябре 1992 года яма у Перепутья была снова «найдена» и вскрыта. Прибыла пра­вительственная комиссия под председательством Степано­ва и приказала, чтобы были взяты все металлические об­ломки с идентификационными номерами. Затем яма была закрыта. Она была вскрыта вновь в январе 1993 года и все оставшиеся обломки были вынуты и сложены в ангаре в Холмске, где КГБ рассортировал их и отправило в Москву. В марте этого же года, остальное было снова похоронено в воронке у Перепутья. В июне 1993 года яма была раскопана в третий раз, как раз в то время, когда там был Миша Лоб­ко. На этот раз все обломки были взяты из нее и посланы в тот же самый ангар в Холмске, что и прежде. Миша Лоб­ка снял обломки видеокамерой, прежде чем КГБ рассорти­ровал их и отправил в Москву.

Благодаря своему русскому происхождению Миша Лоб­ко был воспитан в русской языковой среде и в традициях русской культуры. Некоторые российские чиновники, с ко­торыми он подружился, показали ему фото маленькой де­вочки в возрасте десяти или двенадцати лет, предположительно из Азии. Они согласились передать ему эту фотогра­фию в обмен на большую плату. Оригинал этой фотографии был найден в бумажнике, который находился в яме у Пе­репутья. Из-за того, что кожаный бумажник был толстым и хорошо закрывался, он чудесным образом избежал унич­тожения огнем. Бумажник был послан в Москву вместе с другими предметами, включая несколько паспортов. Мише Лобко не разрешили снимать паспорта. Позднее в том же году, 1 сентября 1993 года, во время церемонии в память погибших несколько предметов из ямы у Перепутья были переданы семьям жертв, но фотография маленькой девоч­ки и паспорта в их число не вошли. «Почему?» — удивлял­ся впоследствии Миша Лобко.