Несколько кружек столкнулись под бледной струйкой, сочившейся из Жоркиной бутыли. Царицын, с разгоревшимися щеками, с чёрными подведёнными усами вскарабкался на табурет:

— Мне стыдно! Я должен как офицер… на смерть! Он покачнулся, его держали под колени.

— А за кого, я спрашиваю, на смерть?! За Веру, Царя и Отечество — согласен… прямо сейчас! Потому что Вера, Империя, Родина — эти вещи… они навсегда!

— Ур-ра! — гремели кадеты.

Кто-то закашлялся, ему радостно наперебой застучали по спине кулаками.

— Но… нам предлагается сдохнуть за… Конституцию?! — красный Царицын гневно потряс пустой кружкой. — Не хочу за Конституцию! Я лично видел рожи тех, кто её писал! Да они через четыре года новую напишут, только заплати! Эх, наливай ещё, Жорес!

Арутюнов не слышал, он рисовал побагровевшему Теле-пайле гусарские усы от виска до виска.

— И за президента не хочу! — тихо сказал Ваня, покачиваясь на табуретке. — Президент через четыре года из Кремля шмыг — и в олигархи. А меня — не на четыре года зароют! Меня навсегда зароют.

— Господа офицеры обнажают шашки… и бросаются в бой! — кричал танцующий Арутюнов, размахивая опустевшей бутылкой. — Кто с нами, громить обозы?!

— И за Федерацию не хочу. Не могу я умирать за педерацию, — плакал пьяный Ванька. — За Империю хочу умереть… «Мой меч при мне. Зачем же я несчастен? Слуга династии, утопленной в крови…»

— Ага, стихи! — оживился Арутюнов, запрыгивая в ботинках на чужую кровать. — Я тоже знаю стихи, офицерские!

И прокричал, смешливо морщась, что-то гадкое про безотказную маркитантку.

— Ещё стихи! Про женщин! — раздалось из толпы.

— Офицеры! — взвился Арутюнов. — А пойдёмте в рейд! Прямо сейчас, в честь дня рождения нашего любимого!

Рейдом называлась самоволка, а «обозами» некоторые старшие суворовцы называли девочек, с которыми мечталось познакомиться.

Знакомились прямо на улице (а больше и негде суворовцу, если не считать единственного в году кадетского Новогоднего бала, куда приглашали воспитанниц хореографических училищ и танцевальных студий). Никакого продолжения у таких знакомств не бывало — редкая девушка дождётся следующей встречи через месяц, когда суворовцу вновь подвернётся увольнительная.

— Да! Громить обозы противника, — пробормотал Ванька, сползая с табуретки. — Кто со мной?! Вы трусы, господа…

— Ванюш, самоволка? Тебя прошлый раз чуть не отчислили, — это Петруша сбоку крепко взялся за царицынский ремень.

— Вы ещё слишком юны, Тихогромов, — Царицын легонько похлопал Громыча по спине. — Сидите в казарме. А мы пойдём. Офицеры! Вперёд, за орденами!

Около восьми часов вечера Неллечка Буборц пришла в гости к Стелле Яновне вместе с сестрой, старшеклассницей, которую Яблонева тоже захотела повидать, и весьма срочно.

Учёба не слишком давалась красавице Беллочке Буборц, и мама велела старшей дочери активнее налаживать неформальные отношения с учителями. Для этого в начале учебного года были закуплены коробки конфет и подарочные наборы с дорогой парфюмерией. И сегодня Беллочка подарила Стелле Яновне изящную коробочку с французскими духами.

Беллочке назревало семнадцать, это было что-то совершенно расцветшее, похожее на бархатную лилию, колыхающуюся на чёрной воде: смоляные волосы до копчика и ночное, со звёздочками, небо в распахнутых очах. Беллочка говорила в десять раз тише и реже младшей сестры, но её молчание пело. Взор Беллочки был опущен внутрь, как бывает у людей, слушающих музыку в наушниках, однако в маленьких ушках Беллы виднелись только крупные белого золота серьги.

Впрочем, не плейер слушала Беллочка, но пение соков собственного тела, внутреннюю виолончель, гудевшую где-то под грудью, и, тяжко колыхая ресницами, невпопад отвечала на уроках.

Сестры Буборц были приглашены по секретному, важному делу.

Уселись на кухне за маленьким овальным столом, и Стелла Яновна, в чёрной водолазке, бледно-суровая и шумно дышащая заострившимся от волнения носом, растапливала тонкие церковные свечки и лила воск в серебряное блюдо с «трёхзвонной» водой. Они гадали о синеглазом «предмете» из кадетского училища.

— Ах, смотрите! У меня череп, — в отчаянии простонала Неллечка.

Жёлтая клякса застывала на поверхности воды и скалилась беззубой челюстью.

— Какой же здесь череп, глупенькая?! — расхохоталась Стелла. Это же яблоко, да к тому же райское! Милочка, ты только посмотри: вот черенок, вот листик.

— А дырка зачем? — всё ещё беспокоилась Нелли.

— А это червячок, моя милая. Какой же запретный плод без весёлого маленького червячка? Знаешь, милая, это добрый знак. Яблоко — к любви!

Ещё не допили ирландский кофе с ликером, а Стелла Яновна заторопила:

— Девочки, время. Пора переходить от теории к практике. Давайте украсимся. — Учительница положила на стол огромный, похожий на цветную клавиатуру, косметический набор.

— Губки блестящие должны быть. И знаешь, тебе лучше розовые тени на веки положить, — она подсказывала Неллечке доверительно, как сестра. Понятно, что Беллу учить не приходилось, она и так каждое утро проводила за туалетным столиком: волосы рассыпаются влажными волнистыми змеями, губы в густом шоколаде, на полуопущенных веках поблескивает пыльца.

Пока Неллечка дисциплинированно гладила щёки розовой кисточкой, Стелла Яновна сходила в гардеробную и вернулась с охапкой легонького, серебристо-белого и пятнистого меха.

— Надо одеться завлекательно. Короткие юбочки — это хорошо, но вы не должны замёрзнуть. Возьмёте на время мои шубки. Надевала пару раз, совсем свежие, коллекция наступающей зимы.

И верно, до чего хорошенькими стали девочки с распущенными чёрными волосами, завернувшись в крашеную норку.

— И вот ещё возьмите, пригодится. Это талисманчики, надо повесить на шею! — Стелла сунула девочкам пару шёлковых мешочков. — Так, теперь давайте… есть хороший бабушкин способ. Старинный народный заговор, чтобы нравиться парням. Сама проверяла: работает. Присядьте на дорожку, я над вами прочитаю.

Они сели на банкетку в прихожей, пушистенькие комочки на тоненьких ножках. Яблонева оглядела учениц и осталась довольна.

«Летом никого не удивишь мини-юбками, а в ноябре неприкрытые коленки выглядят потрясающе беззащитными, — усмехнулась Стелла. — Любой кадет захочет обогреть такого несчастного черноглазого котёнка».

— Пора на охоту, мои ягуарочки.

Лимонный «Пежик» у подъезда залепило снегом. Стелла села к рулю, девочки — на кожаные задние сиденья. Яблонева притопила педальку. Она волновалась, поглядывала на часы:

— Опаздываем, блин!

Девочки с восторгом переглянулись: крутая тётка! У Стеллы зазвонил мобильник.

— Ну что там?! — почти прокричала она. — Уже пьянствуют?

— Чернявый на крючке, уже принял помысел! Покупает вино в ларьке! — услышала она в трубке мужской голос.

— Отлично. Мы едем.

Машина едва успела вильнуть к обочине у длинного бетонного забора, как вдруг впереди, в какой-нибудь сотне шагов, ловкая тень соскочила с ограды на безлюдный тротуар. За ней ещё одна — лёгкие, стройные, без шапок, без курточек.

— Внимание! Это они, — свистящим шёпотом объявила Стелла. — Ну, мои маленькие, не забывайте: в руки не даваться, из рук не выпускать! Помните, как я вас учила? Сначала строго, потом как получится.

Задорно подмигнула:

— Я верю в вас. Вперёд, бронебойные малышки!

Одна за другой, девочки выпрыгнули из машины на тротуар — молча и серьёзно, как американские десантники из вертолёта.