– Тогда приезжай ко мне в офис часиков в одиннадцать или в половине двенадцатого, – деловито шмыгнула носом подруга. – В это время Неотвязный всегда болтается где-то рядом. Видимо, запомнил мой распорядок дня: в полдень я обычно выхожу пообедать, а он увязывается следом.

– На этот раз как увяжется, так и отвяжется! – пообещала я.

Составив план военных действий, мы расцеловались и распрощались до завтра.

Проводив подружку, я заглянула в гостиную. Там было довольно тихо. Бременские музыканты завершили свое дежурное выступление и укатили, Винни-Пух благополучно выбрался из тесной норы Кролика, Русалочка обрела ноги и ушла, а Карлсон улетел.

Колян усадил Масяньку за компьютер, включил ему «рисовальную» программу для малышей и, развалившись на освободившемся диване, предался чтению. Лица мужа за развернутой книжкой я не видела, но пухлый томик в его руках трясся, и компьютерные звуки, сопровождающие Масино художество, перемежались веселым хрюканьем читателя.

– Чему радуемся? – спросила я.

Муж опустил книжку, явил мне сияющую физиономию и с готовностью ответил:

– Радуемся гармонии, царящей в интимной жизни героев этого замечательного романа! Цитирую!

Он встал во весь рост, откашлялся и с выражением прочитал:

– Джек подхватил Энни на руки и понес по лестнице, встречая поцелуем каждую ступеньку. В спальне он нежно взял ее лицо в ладони и положил на пол у камина. «Интересно, – подумала Энни. – Чего он хочет? Просто секса или чего-то более интимного?» Она ощутила, что ее соски набухли. Это был новый шаг в их отношениях. Она почувствовала, как между ними заструилось что-то теплое.

Нервные мурашки побежали по ее позвоночнику. Она превратилась в одну огромную мурашку и громко сказала: «Да-а!»

Я захихикала, потом и вовсе захохотала, спотыкаясь, подошла поближе, обняла чтеца-декламатора и уткнулась в его рубашку. Колян обнял меня одной рукой, в другой у него была книжка. Скривив шею, он продолжал читать:

– «Улыбка на ее устах становилась все шире с каждой секундой приближения оргазма. Энни стонала, больше не напрягая мозг».

Я тоже перестала напрягать мозг, восторженно взвизгнула, обессиленно прильнула к мужу и почувствовала, как между нами заструилось что-то теплое – мои собственные слезы. Впрочем, от безудержного смеха немудрено было и обмочиться. Очевидно, Колян тоже это почувствовал, потому что сунул мне в руку книжицу, скороговоркой сказал: «Подержи, я на минутку!» – и убежал в туалет. Я глянула в раскрытую страницу, прочитала: «Она хотела умереть, но вместо этого уснула», – и согнулась пополам, умирая со смеху.

– Кыся, а зачем эта штуковина стоит на сиденье унитаза? – Колян высунулся из санузла, держа в руках конусообразную пирамидную верхушку.

– Это Масянька поставил, – ответила я, утирая слезы.

– А! А я решил, что это твоих рук дело, и задумался, чего ты хочешь: просто помочиться или чего-то более интимного?

Я всхлипнула и запустила в него бессмертным произведением. Прошелестев листами, книжка стукнулась о закрывшуюся дверь и упала на пол кверху обложкой. На картинку с изображением целующейся пары спланировала маленькая белая карточка.

– А это что такое? – Я подняла картонный прямоугольник размером со спичечный коробок.

Удивление в моем голосе заставило Коляна выглянуть из уборной.

– Это лежало между страницами. Я думал, это твоя закладка! – сообщил мне муж.

– Может, и закладка, но не моя! – Я перевернула карточку.

На другой стороне картонки обнаружилось золотое тиснение: три большие девятки.

– Ой! Число дьявола, шестьсот шестьдесят шесть! – притворно ужаснулся Колян. – Боюсь, это какое-то непоправимое проклятье! То-то у нас была проблема с ужином!

– У НАС не было проблемы с ужином, – возразила я. – И это не шестьсот шестьдесят шесть, а девятьсот девяноста девять, ты просто неправильно смотришь. Гляди, в правом нижнем углу еще цифры, шесть штук: ноль, ноль, ноль семьсот пятьдесят шесть.

– Телефонный номер? – предположил Колян.

– С ноля начинаются только телефоны спецслужб, – напомнила я. – И потом, в нашем городе уже с полгода как семизначные номера телефонов.

– Тогда что же это значит? Девять-девять-девять! Ноль-ноль-ноль-семь-пять-шесть! – со значением повторил муж.

– Я разберусь, – пообещала я.

И бережно спрятала карточку с цифрами в свой бумажник.

С утра пораньше я передала сынишку на попечение приходящей няни и особенно тщательно собралась к выходу. Начинался мой первый день в качестве наемного сыщика, и я дополнила содержимое моей сумки специальным снаряжением.

Мой своеобычный малый дамский набор состоит из кошелька с деньгами и кредитками, мобильника, «наладонника», малюсенькой штуковинки под названием «инфракрасный порт», компьютерной «флэшки» и самосворачивающейся рулетки. Это аксессуары в стиле «хай-тек». К ним я добавила простые и незамысловатые инструменты, которые, по моему разумению, вполне могли пригодиться в детективном деле: перочинный ножик, небольшие плоскогубцы и моток капронового шнура. Нашла в шкафчике в ванной неиспользованные по прямому назначению полиэтиленовые перчатки, прилагавшиеся к краске для волос, прихватила и их тоже. Очень хотелось мне на всякий случай взять еще ломик, но он не поместился в сумку. Пришлось удовольствоваться большой отверткой.

Укомплектовав спецснаряжение, я занялась собственным обмундированием. Легкомысленные сарафанчики, блузочки, штанишки капри и босоножки на каблуке отвергла, облачилась в старенькие, но очень удобные светло-голубые джинсы, простую белую майку и проверенные в марш-бросках кроссовки. В этой неприметной одежде и темных очках в какой-нибудь парковой местности я запросто могла прикинуться стройной березкой! А на тот случай, если вдруг понадобится радикально преобразиться, я еще надела белую джинсовую жилетку на подбое ослепительной расцветки. Время и «Тайд» оказались не властны над тканью подкладки, крупные клубнички на зеленом шелке алели так же ярко, как в давно минувший день покупки жилетки. Опытным путем я уже убедилась: стоит только вывернуть одежку изнанкой наружу, и на меня обратят внимание все зрячие существа в радиусе пятидесяти метров, включая флегматичных коров и бессмысленных бабочек! К жилетке прилагался пестрый шелковый платок, великолепно гармонирующий с плодово-ягодной расцветкой подкладки. Платок я затолкала в сумку: если он не понадобится мне в качестве головного убора, я всегда могу использовать его как кляп.

Вся такая блекло-джинсовая и неприметная, в начале одиннадцатого я толкнула скрипучую дверь общежития муниципального медицинского колледжа, в сорок четвертой комнате которого, судя по паспорту, была прописана Людмила Ивановна Петрова.

За дверью обнаружился тесный тамбур, перегороженный подобием шлагбаума. Заградительное сооружение было выполнено из старой швабры, опирающейся на кособокие облезлые тумбочки. На левой тумбе стояла табличка со строгой надписью: «Вход только по пропускам!» На правой высился электрический чайник, имевший такой вид, словно его грубо вскрыли консервным ножом: там, где должна была быть откидная крышечка, зияла округлая дыра с рваными краями. Чайник густо курился паром и живо напоминал собой вулкан Этна на стадии, непосредственно предшествующей извержению. Рядом стояла поллитровая банка, сквозь стекло которой видна была разноцветная мешанина каких-то мелких кусочков. Судя по их неаппетитному виду, они-то стадию извержения уже прошли.

Я подошла ближе и из тесного ущелья тамбура заглянула в просторный холл. Там было пусто, но где-то за поворотом коридора воинственно гремела жесть и звучали громкие голоса.

– Выходь отсель, пьяная морда! – требовал резкий женский голос.

По характерным стервозным интонациям я безошибочно угадала в гневливой бабе вахтершу.

– А ну, выходь, кому говорю! Это женское общежитие! Живо выходь, гад ползучий!

Пьяный гад упорствовал и выползать из женского общежития отказывался наотрез.