– Что он хотел сказать? Прощай? – на риторический вопрос ответил успевший прибежать вслед за братом Влак:

– Пророчество.

– Пророчество? При чем здесь оно? Что произошло? – Мясоедов поднялся с колен и обвел орков вопросительным взглядом. Первым опять отозвался мальчишка:

– Пророчество говорит: второй сын спасет племя, третий – станет великим вождем, старший – предаст.

– Предаст? – растерянно повторил Севка, и на этот раз ему ответил давешний матерый забияка.

– Предатель. Звал нарушить новый закон, напасть на судей. Узх…. (непроизносимое имя, вероятно, погибший вожак?) сказал «нет». Был прав. Предатель не понял. Ударил. Прыгнул. Уз-уххрр ответил. Оба нет. Хорошая драка, – старый воин облизнулся и, угрожающе зарычав на завывших самок, добавил, мешая настоящее с будущим: – Орки плачут сегодня ночью.

– Орки плачут ночью, – прошептал Севка. Осмыслить смерть брата он пока не мог. Нужно было возвращаться, принимать участие в состязании. Мысли и чувства – потом. Ночью.

-Ничего не трогать. Ждите меня. Я скоро вернусь. Слушать его, Влака, – приказал он и кивнул младшему брату. – Проследи.

Малец послушно кивнул и сразу же рыкнул на кого-то из старших. Все понятно, парень тянется к власти! Севка одобрительно потрепал брата по лохматой макушке и помчался обратно.

На помост представитель орков вернулся тоже бегом. Его ждали. Вновь извиняться Севка не стал.

– Так как мы будем соревноваться? – он обратился к судьям и вдруг заметил их вытянувшиеся лица.

– Соревнование закончено, – ответил эльф-председатель.

– Но почему? Как? – Севка растерялся. Неужели ему засчитали поражение, и племя погибнет? Неужели все напрасно?! Это жестоко, несправедливо. Он открыл было рот, чтобы оправдаться, объясниться, но тут над ним сжалился доселе молчавший судья-огр, кажется, Гролл:

– Ты выиграл, – прогудел он одобрительно. Мясоедов по-прежнему ничего не понимал. Выиграл?! Как?

– Мы настояли, чтобы ты соревновался со всеми сразу, но выбор состязания оставался за тобой, – пояснил седой эльф. – Ты сказал: «Бежим! За мной, не отставай!» – и побежал. Как ты бежал, все видели. Я посчитал время. Твои соперники имели право на бег, но признали, что так не смогут. Они сдались. Все. Суд принял предварительное решение. Орки отправятся в изгнание и будут жить там на свободе, но при двух условиях…

– Условиях? – Мясоедов навострил уши.

– Да. Ты войдешь в Совет и возглавишь племя в изгнании. Возьмешь на себя ответственность за его будущее! Сразу же когда будет оглашен окончательный приговор. Условия изгнания тебе сообщат завтра наблюдатели. Думаю, ты не станешь спорить – ты спас племя от рабства, и ты должен стать его вожаком. Да среди орков сегодня и нет того, кто мог бы представлять племя в Совете. За исключением тебя самого…

Севка потупился. Седой был совершенно прав: кого отправлять в Совет? Забияку? Влака?! Малец, конечно, попадет туда, в конце концов… лет через десять, но не раньше.

Эльфийский судья, взойдя на помост, огласил решение. Толпа встретила его одобрительным шумом, хотя слышались и отдельные недовольные выкрики.

«Великий вождь и учитель орков. Ответственность, – тоскливо подумал Севка. – Бывает и хуже… но редко».

Судьи удалялись степенно, важно. Один лишь Норр волок дочку за рукав, что-то выговаривая ей сердитым тоном. Дориана слушала его молча, то и дело оглядываясь. В её больших зеленых глазах стояли слезы.

«Интересно, – вдруг подумал Севка. – В какой стороне находится гномье королевство? Или у них республика? Ближайшие горы, вроде, на западе…»

– Завтра к оркам придут наблюдатели Совета. Они объяснят тебе, что нужно делать, и трое из них будут сопровождать вас в пути – по одному представителю от разных племен. Думаю, у племени орков появился хороший предводитель, – напоследок заметил седовласый эльф, отеческим жестом похлопав Севку по плечу, и печально добавил: – Ты держался очень достойно. Жаль, что мой сын не похож на тебя…

Севка пожал плечами. Что он мог сказать? Что стать предводителем суждено младшему брату, а его самого ждет неблагодарная участь оркского пророка и учителя? Что человеческое воспитание подразумевает очень много всякого-разного? Что, может быть, нужно очень долго требовать от кого-то успехов в художественной гимнастике, чтобы получить в конце концов неплохого боксера?

Кто он такой, чтобы объяснять непростые истины мудрому судье чужого мира? Ему хватит орков. Загонит малышню в кружок хорового пения. Глядишь, через пару лет и орк-рок-группа собьется…

Когда победитель вернулся к своим, уже взошла луна. Круглая, глупая, желтая и почти полная – ничего общего с траурным светилом, которому следовало бы освещать прощание с ушедшими. С Косолапым – вожаком, простым и грубым, но преданным, погибшим за новую веру. Со страшим братом – чужим, почти незнакомым, которого он теперь уже никогда не сможет узнать и понять. Зачем Арсен это сделал? Почему предал? Что хотел доказать? Подумать только, с момента их встречи прошло чуть больше суток! Севка помотал головой, не веря себе, – вся эта безумная чехарда событий вместилась в рамки одного дня.

Орки сложили над телами погребальный костер. Все ожидающе смотрели на нового вожака. Что он мог им сказать? Слова не имели смысла.

Севка задрал голову к небу, и, глядя на безразличные тусклые звезды, жалобно завыл. Его печальный вой подхватили орочьи голоса, тоскливые и по-прежнему жуткие. Но сейчас в них отчетливо слышались нотки новой надежды.

Замерев в предчувствии перемен, чужая тревожная ночь внимательно вслушивалась в прощальный плач орков…

-А – а – а! – пронзительный вопль гитары смешался с воем милицейских сирен. Голова радостно отозвалась на резкие звуки ноющей болью. Утро, как обычно, начиналось нестерпимо рано.

– «Это какой же сволочью надо быть, чтобы будить усталого лабуха раньше полудня! Или я вчера что-то опять натворил? А может и не я? Где мы с ребятами так здорово погудели?» – мелькнула мысль, которая сопровождала семьдесят процентов Севкиных пробуждений. Ее догнала следующая:

-Только кто это все-таки так орет-то? И почему кровать такая жесткая?

Не то, чтобы крики по утрам были редкостью в жизни рок-музыканта. Наоборот, обычное, в общем-то, явление. Смутила бы скорее тишина, но просто в этот раз вопили очень уж настойчиво и пронзительно. И чем-то воняло. Запах вернул воспоминания.

Севастьян Мясоедов продрал затекшие глаза, приподнялся на жесткой лежанке и, оглядевшись, снова рухнул на потертую шкуру, наверняка, служившую подстилкой не одному поколению оркских вождей. О собственной неосторожности он сразу же пожалел – не стоило приземляться слишком резко. Шкура валялась прямо на каменном полу пещеры, жесткое соприкосновение с которым грозило оставить немало следов даже на дубленой орочьей коже.

Вспомнив бурные события вчерашнего дня, музыкант тихо застонал. Не привиделось, все было на самом деле! Вот невезуха! Но долго наслаждаться тоской Севке не дали. Крики возобновились. До Мясоедова долетели невнятные угрозы, звуки спора, и, наконец, полог, отделявший приютившую его каменную нишу от входа в общую пещеру, отлетел в сторону, пропуская яркий полуденный свет.

Знакомые рожи. Ага! Зам по военной части, оркский вояка-забияка. Как он себя вчера называл? Ну да, Гуррхх. А рядом пацан – младший брат, Влак.

-Ну, чего еще там у нас стряслось? – обреченно спросил Севка.

-Там эти! Приперлись. Длинные, – с ненавистью свернув крохотными глазенками в сторону входа, сообщил мальчишка. – Наблюдатели.

-Не хотели будить, кричали. Злые, – Гуррхх злобно оскалил желтые клыки. Потом высказался откровенно: – Плохое мясо.

Севка даже не сразу сообразил, что тот хочет сказать, потом вспомнил вчерашние объяснения: длинные, плохое мясо, – это, по-орочьи, эльфы. Плохое мясо, в смысле запретное, и запретное по очень прозаичной причине: эльфы умели наносить болезненные ответные удары. – Значит, эльфы. Сколько?