Дискуссия удалась на славу. Вскоре прибыл Уолли Эндрюс в сопровождении полицейских со щитами и дубинками и арестовал даже павших на поле брани.
– Моя плоть и кровь… – возмущался Чабби, когда нас заталкивали в камеры. – Сын родной сестры руку на меня поднял…
Уолли проявил гуманность и послал одного из констеблей в «Лорда Нельсона» опросить свидетелей, чтобы смягчить нашу участь. Тем временем мы подружились с рыбаками и передавали друг другу бутылку через прутья решётки. Уолли на обвинении не настаивал, и на следующее утро всех отпустили. Я уехал в бухту Черепахи попрощаться с бунгало: убедился, что посуда перемыта, разбросал по шкафам шарики нафталина и вышел. Дверь запирать не стал – квартирных краж на Святой Марии отродясь не бывало.
В последний раз заплыл я за риф и полчаса с надеждой ждал появления дельфинов. Не дождавшись, поплыл обратно, принял душ и переоделся, взял старую, обшитую кожей армейскую сумку и вышел к стоявшему во дворе пикапу. Проезжая через пальмовую плантацию, я ни разу не оглянулся, но дал себе слово вернуться в эти места.
На стоянке перед отелем я припарковался и раскурил сигару. В полдень, окончив смену, из центрального входа вышла Мэрион и, дерзко покачивая бёдрами под мини-юбкой, пошла вдоль подъездной аллеи. Я свистнул. Она подбежала к пикапу и скользнула на пассажирское сиденье.
– Так обидно за вашу лодку, мистер Гарри…
Мы несколько минут поболтали, прежде чем я задал вопрос:
– Мисс Норт звонила из отеля? Может, телеграмму отправляла?
– Не припомню, мистер Гарри, но для вас могу разузнать.
– Прямо сейчас?
– Конечно, – охотно согласилась Мэрион.
– Заодно поинтересуйся, не осталось ли у Дики её снимков. – Вполне вероятно, что Дики – фотограф при отеле – сохранил копии.
Через три четверти часа Мэрион вернулась с ликующим видом.
– Мисс Норт послала телеграмму в ночь накануне отъезда. Вот, можете оставить себе. – Мэрион протянула мне копию на тонкой бумаге.
Телеграмма была отправлена по адресу: «МЭНСОН КВАРТИРА 5 КЕРЗОН-СТРИТ 97 ЛОНДОН», и в ней сообщалось, что «КОНТРАКТ ПОДПИСАН ВОЗВРАЩАЮСЬ АЭРОПОРТ ХИТРОУ РЕЙСОМ 316 БРИТИШ ЭЙРУЭЙЗ СУББОТУ». Подписи не было.
– Дики долго рылся в архиве, одну всё-таки отыскал.
На глянцевой фотографии размером шесть дюймов на четыре Шерри полулежала в шезлонге на террасе отеля – в бикини и солнечных очках, но вполне узнаваема.
– Спасибо, Мэрион. – Я вручил ей пять фунтов.
– Ой, как здорово, мистер Гарри! – Улыбаясь, она сунула банкноту за вырез блузки. – За такие денежки просите чего угодно.
– Мой самолёт улетает, милая. – Я поцеловал её в курносый нос и шлёпнул по попке.
Чабби с Анджело пришли меня проводить и позаботиться о пикапе. Прощаясь у выхода на посадку, мы неловко пожали друг другу руки. Всё, что хотелось сказать, было сказано прошлой ночью.
Самолёт с поршневым двигателем оторвался от земли, а Чабби с Анджело остались стоять у ограждения по периметру лётного поля.
В Найроби пришлось три часа дожидаться рейса «Бритиш эйруэйз» в Лондон. За время многочасового перелёта заснуть не удалось. Спустя годы я возвращался на родину с единственной целью – отомстить. Мне очень хотелось побеседовать с Шерри Норт.
Когда в кармане ни гроша, самое время купить новый автомобиль и костюм за сто гиней. Если выглядишь богатым и преуспевающим, люди охотно верят, что так оно и есть.
В аэропорту Хитроу я побрился и переоделся, там же, из гаража компании «Херц», вместо скромного «хиллмана» взял напрокат «крайслер» и двинул в ближайший паб, где съел двойную порцию омлета с ветчиной, запил её кружкой пива, а заодно изучил дорожную карту. Я так долго отсутствовал, что боялся заблудиться.
После Малайи и Африки покрытый пышной растительностью, ухоженный английский ландшафт казался чересчур зелёным и рукотворным, а золотистые лучи осеннего солнца – слишком бледными, но поездка в Брайтон всё равно доставила мне удовольствие.
Я припарковал «крайслер» напротив «Гранд-отеля» и смешался с толпой туристов. Даже в такое время года в старой части города с её антикварными магазинами их было, как кроликов в охотничьем заповеднике.
Почти целый час я разыскивал адрес – Павилион-аркейд, – который когда-то прочёл на подводных санях Джимми Норта. Здание пряталось в глубине мощённого булыжником двора, большинство окон скрывалось за ставнями. Десятифутовый фасад «Подводного мира Норта» выходил в переулок. Дверь заперта, а единственное окно задёрнуто шторой. Я попробовал заглянуть в щёлку между её краем и оконным проёмом, но безуспешно – из-за темноты в помещении. На стук никто не отозвался. Уже уходя, я заприметил квадратный кусок картона, который раньше был прилеплен внизу окна, а потом отвалился. На моё счастье, он лежал на полу лицевой стороной вверх. Выгнув шею, я кое-как разобрал сделанную от руки надпись: «За справками обращаться в «Морской простор», Даунерс-лейн, Фалмер, Сассекс». Пришлось вернуться к машине и свериться с дорожной картой.
Пока «крайслер» пробирался по узким улочкам, полил дождь. «Дворники» монотонно смахивали растекающиеся по лобовому стеклу капли, а я вглядывался в преждевременно сгустившиеся сумерки.
Дважды сбившись с пути, я остановился у ворот в густой живой изгороди. На прибитой к ним табличке значилось: «Морской простор». Оставалось поверить, что в ясный день, если смотреть на юг, отсюда открывается вид на Атлантический океан.
«Крайслер» въехал во двор старого двухэтажного дома из красного кирпича, с дубовыми стропилами и поросшей зелёным мхом гонтовой крышей. На нижнем этаже горел свет.
Я вылез из машины, поднял воротник, прикрываясь от ветра и дождя, и направился через двор к чёрному входу. На мой стук кто-то подошёл к двери. Лязгнули задвижки, на цепочке приоткрылась верхняя половина одной из створок. Из-за неё выглянула девушка.
Не могу сказать, что она сразу произвела на меня впечатление. В мешковатой рыбацкой фуфайке, высокая, с широкими, как у пловчих, плечами, она была не то чтобы красива, а глаз всё равно не отвести – бледный широкий лоб, нос крупный, прямой, рот большой и улыбчивый. На лице – никакой косметики, и губы чуть розовели, а на носу и щеках проступала россыпь мелких веснушек. Блестящие чёрные волосы туго стянуты на затылке и заплетены в толстую косу, смоляные арки бровей круто изогнуты. Чёрные глаза, едва на них упал свет лампы, сделались того же мистического тёмно-синего цвета, что Мозамбикское течение под полуденным солнцем. Бледность не мешала ей прямо-таки лучиться цветущим здоровьем. Кожа, гладкая и нежная, жемчужно светилась и казалась почти прозрачной – стоя рядом, я словно видел, как тёплая чистая кровь приливала к щекам и шее. Пальцами, очень по-женски, девушка прикоснулась к выбившемуся из косы тёмному шелковистому завитку на виске, и стало ясно, что она нервничает. Безмятежное выражение тёмно-синих глаз было обманчивым.
Я вдруг осознал, что передо мной необычайно привлекательная – нет, не девушка, хоть ей не больше двадцати пяти, а взрослая женщина. В ней угадывались сила, зрелость и спокойная уверенность в себе, что разбудило мой интерес. Женщины, с которыми я привык иметь дело, проще и более предсказуемы – не люблю расходовать силы на поиски и ухаживание. На таких, как она, мой опыт не распространялся… Впервые за много лет я пришёл в замешательство.
Молча, не двигаясь, мы продолжали изучать друг друга.
– Вы – Гарри Флетчер, – заключила она. Судя по низкому ровному голосу, с воспитанием и образованием всё было в порядке.
– Откуда, чёрт возьми, вы меня знаете?
– Входите.
Звякнула цепочка, дверь распахнулась, и я послушно вошёл. Она готовила ужин – в тёплой, уютной кухне аппетитно пахло.
– С чего вы взяли, что я Гарри Флетчер?
– Фотографии в газете – ваша и Джимми.
Мы замолчали, разглядывая друг друга.
Она была даже выше, чем показалось вначале, – мне по плечо, длинноногая, с тонкой талией, в тёмно-синих брюках, заправленных в чёрные кожаные сапожки. Поначалу я счёл её некрасивой, спустя десять секунд – привлекательной, а сейчас не сомневался, что она прекрасна… Не сразу, но дошло.
