Сезон ловли марлина начался, время шло, а рыба запаздывала. Такое случается. Я не щадил ни лодку, ни экипаж. День за днём уходили мы в море, далеко на север, и возвращались в Гранд-Харбор за полночь, но первый по-настоящему крупный экземпляр, рассекающий пурпурные, как старое вино, волны Мозамбикского течения, встретился нам только шестого ноября.

Мой фрахтовщик и постоянный клиент, один из нью-йоркских воротил рекламного бизнеса, совершал ежегодное паломничество на остров Святой Марии – а это шесть тысяч миль пути – ради голубого марлина. Чак Макджордж был невысок и жилист, с голой, как яйцо страуса, головой, седыми висками и загорелой морщинистой обезьяньей физиономией, зато ноги у него что надо, крепкие и мускулистые – иначе большую рыбу не одолеть.

Марлин скользил у самой поверхности: над водой поднимался спинной плавник, который ни с акульим, ни с дельфиньим не спутаешь – длиннее мужской руки, изогнутый, как турецкий ятаган. Анджело на баке засёк рыбину одновременно со мной и завопил от избытка чувств. Его цыганские кудри разметало ветром, а зубы сверкали в ярких лучах тропического солнца.

Океанская поверхность раздвинулась, показался марлин, тёмный, тяжёлый и массивный, как бревно, с линией хвостового плавника под стать изящному изгибу дорсального. Рыба провалилась во впадину между волнами, и вода снова сомкнулась над широкой блестящей спиной.

Я обернулся и посмотрел вниз, в кокпит. Чабби поудобнее устроил Макджорджа в рыболовном кресле, приладил тяжёлое снаряжение, помог натянуть перчатки. Поймав мой взгляд, Чабби насупился и сплюнул за борт – всеобщее возбуждение ничуть его не коснулось. Дюжий мужик, ростом с меня, однако куда шире в плечах и толще в поясе, он был ещё и самым упрямым и неисправимым пессимистом из всех, кого я знал.

– Опасливый слишком, ни в жизнь не дастся, – буркнул Чабби.

– Не слушайте его, Чак, – подмигнул я клиенту. – Считайте, что марлин ваш. Старина Гарри своё дело знает.

– Ставлю тысячу баксов – уйдёт! – крикнул мне Чак, горя нетерпением. Отражавший солнечные лучи океан слепил его, глаза превратились в узкие щёлки.

– Замётано! – Я принял пари не по карману и сосредоточился на марлине.

Чабби, безусловно, был прав. Такого рыбака, как он, в целом мире не сыщешь. Это если меня не считать. Впрочем, рыба и впрямь большая, осторожная и пугливая.

Пять раз я забрасывал наживку, призывая на помощь весь свой опыт и хитрость, но стоило подвести «Морскую плясунью» поближе, как марлин сворачивал и уходил под воду. Я в отчаянии заорал:

– Чабби, тащи свежую корифену из холодильной камеры, на неё он с ходу купится.

Крючок я снарядил сам, и корифена запрыгала в волнах, как живая. Ещё мгновение – горбом взметнулись могучие плечи, зеркалом блеснуло брюхо, – и марлин взял наживку и перевернулся на спину.

– Есть! – обрадовался Анджело. – Клюнул!

Чуть позже десяти утра, подогнав лодку поближе и выбрав излишек лесы, чтобы легче было вываживать трофей, я передал рыбу Чаку. Меня ждала работа посерьёзнее, чем скрипя зубами воевать с тяжёлым фибергласовым удилищем. Я заставлял «Морскую плясунью» идти точно вслед за марлином, не давая его первым бешеным рывкам и прыжкам сбить лодку с курса. Чак тем временем освоился в рыболовном кресле и контролировал рыбу, изо всех сил натянув лесу и упёршись в подставку сильными ногами.

К полудню марлин устал, всплыл на поверхность и медленно закружил вокруг лодки. Чаку оставалось лишь постепенно подтягивать рыбу всё ближе к борту до тех пор, пока в неё можно будет всадить багор.

– Эй, Гарри! – Голос Анджело неожиданно отвлёк моё внимание от происходящего. – К нам никак гостья пожаловала!

– Что там ещё, Анджело?

– Да вон, плывёт малышка. Марлинью кровь учуяла.

И в самом деле, к лодке приближалась акула, привлечённая шумом схватки и запахом крови, – треугольный плавник уверенно рассекал воду.

Я поманил Анджело к штурвалу:

– Ну-ка подержи.

– Гарри, если эта тварь сожрёт мой улов, плакала твоя тысяча, – пообещал, сидя в кресле, взмокший от пота Чак.

Я нырнул в кают-компанию, сдвинул в сторону крышку люка машинного отделения, лёг на живот и снял со специальных креплений под настилом бельгийский карабин «Фабрик националь». Выйдя на палубу, убедился, что винтовка заряжена, и установил переводчик в положение для автоматической стрельбы.

– Анджело, подойди к ней вплотную.

Пока он подгонял «Морскую плясунью», я разглядывал акулу, перегнувшись через леер, который опоясывал нос лодки. В прозрачной воде виднелась бронзово-медная рыба-молот – здоровая, двенадцать футов от носа до хвоста.

Я хорошенько прицелился – точно между уродливых стебельчатых глаз, деформировавших голову хищницы, – и дал короткую очередь. Карабин рявкнул, выплюнув пустые гильзы. Взметнулись фонтанчики брызг, пули разнесли хрящеватый череп и впились в крохотный мозг. Конвульсивно дёрнувшись, акула перевернулась и пошла ко дну.

– Спасибо, Гарри, – пропыхтел Чак с багровым от напряжения лицом.

– Входит в обслуживание клиента. – Послав ему широкую улыбку, я перехватил штурвал у Анджело.

Около часу дня Чак подвёл марлина к борту, уходив так, что огромная рыбина, лёжа на боку, чуть шевелила серповидным хвостом и разевала вытянутые заострённые челюсти. Остекленевший глаз был размером с яблоко, а длинное тело пульсировало и переливалось бесчисленными оттенками серебра, золота и королевского пурпура.

– Не промахнись, – крикнул я, ухватившись рукой в перчатке за стальной поводок и осторожно подтягивая рыбу поближе к Чабби, который держал наготове шест с Г-образным крюком из нержавеющей стали.

Чабби осадил меня взглядом, говорившим яснее слов, что он знал своё дело ещё в те времена, когда я сопляком околачивался в лондонских трущобах.

– Подожди, пока перевернётся, – снова предупредил я, просто так, чтоб слегка его позлить.

Услышав непрошеный совет, Чабби презрительно скривил губу.

Набежавшая волна перекатила марлина на спину, открыв широкую грудь, сверкавшую серебром между пекторальными плавниками.

– Пора! – скомандовал я.

Чабби с силой вогнал крюк в самое сердце. Ударил фонтан алой артериальной крови, рыба бешено забилась в предсмертной агонии, вспенив морскую поверхность вокруг себя и окатив нас пятьюдесятью галлонами океанской воды.

На Адмиралтейской пристани я подвесил марлина к стреле погрузочного крана, и Бенджамин, капитан порта, выписал сертификат, подтверждающий вес добычи – восемьсот семнадцать фунтов. Смерть лишила рыбу яркой флюоресцирующей окраски, марлин стал просто чёрным, однако размеры впечатляли – четырнадцать футов и шесть дюймов от кончика клюва до кончика хвоста, раздвоенного, как у ласточки.

С подачи вездесущих босоногих мальчишек весть о том, что «мистер Гарри словил во-от такенную громадину», прокатилась по острову, и народ, радуясь поводу отложить дела, праздничной толпой повалил на пристань.

Известие не миновало и стоящую на крутом берегу резиденцию президента, после чего «лендровер» островной власти с весело развевающимся на капоте флажком, урча двигателем и петляя по извилистой дороге, спустился в гущу событий. Пробившись сквозь толпу, автомобиль остановился, из него выбралось первое лицо острова. До того как Святая Мария обрела независимость, Годфри Биддл, местный уроженец, получивший образование в Лондоне, был здесь единственным адвокатом.

– Превосходный трофей, мистер Гарри! – Он пришёл в полный восторг. Такая рыба могла сделать неплохую рекламу зарождающемуся на острове туристическому бизнесу, и ему не терпелось пожать мне руку. Среди водившихся в этих краях президентов Биддл был не из последних.