— Отец мой! Где вы?

Он прошел через темный холл, в нерешительности остановился у двери в комнату. Голоса стихли, но он чувствовал, какая там напряженная атмосфера.

— Отец мой! — снова позвал он и тихонько постучал.

Дверь отворилась. Бледный, с суровым лицом, отец Брамбо спросил:

— В чем дело?

Бенедикт различил за его спиной отца Дара — тот низко опустил голову, почти припал к полу. Ухватившись за спинку стула, старик с трудом поднимался с колен.

— Бенедикт! — вскричал он хрипло, задыхающимся голосом. Он протянул руки к Бенедикту и с отчаянием стал манить его к себе.

— Что случилось, отец мой? — спросил отца Дара Бенедикт и повернулся к отцу Брамбо.

Молодой священник отступил от двери. Бенедикт бросился к отцу Дару и помог ему подняться. Капли пота блестели на багровых щеках и желтом восковом лбу старого священника. Он с благодарностью посмотрел на Бенедикта своими водянистыми голубыми глазами.

— Отлично, — выдохнул он.

Отец Брамбо застыл на месте. Бенедикт обратил на него испуганный, умоляющий взгляд.

Отец Брамбо сдвинул брови и сжал губы.

— Что случилось, отец мой? — снова спросил мальчик.

Веки отца Брамбо дрогнули.

— Ты должен убедить его, Бенедикт, — сказал он взволнованно, глухим голосом, хотя внешне казался совершенно спокойным. — Он не должен идти туда; пусть даже не пытается!

— А как же заупокойная служба? — вскричал удивленный Бенедикт.

Отец Брамбо поднял голову.

— Службы не будет! — произнес он.

Бенедикт, от изумления потеряв дар речи, уставился на него. Отец Дар тянулся к мальчику дрожащей рукой, и наконец ему удалось положить свою руку на плечо Бенедикта.

— Сюда приходила полиция, — сказал отец Брамбо спокойным, уверенным, властным тоном. — От меня требовали, чтобы я отменил публичную службу, потому что... — кивком головы он показал в сторону церкви, — эти люди собрались туда вовсе не для похорон. Они воспользовались этим предлогом, чтобы не выйти на работу. Это настоящий заговор. Если я буду служить заупокойную обедню, значит я тоже участвую в заговоре. Поэтому я запрещаю кому бы то ни было служить ее. Мы должны очистить церковь от посторонних. Останутся только самые близкие родственники, и тогда мы отслужим. — Вы слышали? — Вопрос был обращен к отцу Дару. — Вы слышали? — повторил он, повышая голос.

У самого уха Бенедикта раздавалось громкое, свистящее дыхание отца Дара.

— Помоги мне, Бенедикт, мой мальчик, — ласково сказал старый священник. — Позволь мне покрепче опереться на твое сильное плечо.

Он так налег на плечо Бенедикта, что у того подогнулись колени.

— Хорошо, хорошо, — сиплый голос старика звучал спокойно, даже небрежно. Его брови, орошенные капельками пота, были нахмурены, но глаза глядели сосредоточенно, словно перед ним находилось препятствие, которое ему предстояло преодолеть, что он и делал, тяжело дыша, но радуясь, поздравляя себя с успехом и подбадривая Бенедикта. — Вот и прекрасно! Первый шаг уже сделан! Ты сильный и славный мальчуган. Теперь еще один шаг... — Он с трудом тащился к двери. — Смотри, дело идет неплохо, это совсем не так далеко!

Бенедикт остановился, он шатался под тяжестью старого священника и с трудом удерживался на ногах.

Мальчик перевел взгляд на лицо отца Брамбо. Два алых пятна медленно густели на щеках молодого священника, а глаза его так потемнели, что казались почти черными.

— Оставь его, Бенедикт! — вскричал отец Брамбо негодующим тоном. Он весь дрожал. — Ты не должен идти туда!

— Вперед, вперед, — торопясь, упрямо твердил отец Дар на ухо Бенедикту, не обращая внимания на отца Брамбо. Губы старого священника были влажны, и Бенедикт почувствовал слюну на своем ухе. Не отрывая глаз от отца Брамбо, мальчик шагнул вперед. Он побледнел, губы его пересохли, язык прилип к гортани. Он вспотел от напряжения.

— Отец мой! — вскричал он не своим голосом, с мольбой глядя на молодого священника.

А отец Дар все толкал и толкал его вперед.

— Я должен идти, отец мой! — с отчаянием продолжал мальчик.

Отец Брамбо наклонился к нему, глаза его горели.

— Не забывай, что ты ставишь на карту свое будущее, Бенедикт! — предупредил он. — Все свое будущее! Оно зависит теперь от того, пойдешь ты туда или нет. Этих людей ведут за собой коммунисты — осквернители церкви. Ты не должен позволять им использовать тебя для своих целей. Не связывай своего будущего с этими отпетыми людьми — они восстают против закона. Они преступники — полиция охотится за ними!

— Но Петера Яники убила полиция! — вскричал Бенедикт.

— Это было спровоцировано, Бенедикт, — ответил отец Брамбо, гневно сверкнув глазами. — И то, что происходит сейчас, тоже провокация. Я знаю, мне рассказали всю эту историю, и я предупреждаю тебя!

Бенедикт, поддерживая старика, шатаясь, шел к двери; колени его дрожали.

— Я должен идти туда, отец мой! — закричал он, терзаемый мукой. — Они ждут отпевания! Мы не смеем отказать мертвому в слове божием!

— Остановись, Бенедикт! — крикнул молодой священник. — В последний раз я призываю тебя, Бенедикт, не оскверняй святую церковь!

Бенедикт громко всхлипнул и тяжело шагнул вперед.

— Я не могу не идти!

А старик все подталкивал его. Они протащились через переднюю, дверь широко распахнулась, и они чуть не свалились вдвоем на крыльцо. У Бенедикта гнулись плечи под тяжестью старого священника, он с трудом дотащил его до двери ризницы. Старик жадно прильнул к нему. Он находился в какой-то экзальтации и, захлебываясь, несвязно бормотал что-то. Щеки его раздувались, как кузнечные мехи.

— Славный мальчик! — восклицал он, быстро кивая головой и прерывисто смеясь. — Прекрасный мальчик... борец за веру... спаситель... Ну, теперь мы уже близко... С нами бог... Хвала ему... Вот мы и дошли... теперь мы взойдем на нашу голгофу.

Он упал в кресло, стоящее в ризнице, и на секунду прикрыл глаза, но сразу же открыл их снова — они ярко сияли.

— Вы... — начал тревожно Бенедикт.

Старик тяжело вздохнул.

— Помоги мне одеться! — приказал он резким тоном, и Бенедикт кинулся к шкафу за его облачением.

Утирая слезы, он помог священнику облачиться. Нетерпение собравшихся все возрастало. Вокруг церкви появились заводские охранники.

Мальчик и старый священник вместе поднялись с колен. Старик пошатывался. Он снова положил свою слабую руку на плечо Бенедикту, и они перешагнули порог. Зазвенел золотой колокольчик, и по церкви пронесся глубокий вздох собравшихся. Священник и мальчик медленно двигались к алтарю. Лучистые глаза отца Дара снова затуманились; он шаркал ногами, словно нащупывал дорогу; лицо его, изборожденное глубокими морщинами, осунулось. Когда он прикрыл глаза, веки были желтые, словно восковые.

Бенедикт старался ступать как можно осторожнее. У алтаря он с беспокойством остановился и подождал, пока отец Дар, кряхтя, преклонил колена, а потом и сам последовал его примеру. Затем он отнес кадильницу на подставку справа от алтаря. Черный гроб стоял посреди церкви.

Отец Дар с трудом взошел по ступеням, потом повернулся и оглядел церковь отсутствующим взглядом, — казалось, он блуждал в сновидениях. От старика на Бенедикта внезапно пахнуло запахом увядания, запахом табака, виски и нафталина. Отец Дар опустился на колени и низким, скрипучим голосом заговорил нараспев.

— Introibo ad altare Dei[14].

— Ad Deum qui laetificat juventutem meam[15], — отвечал Бенедикт.

— Judica me, Deus, et discerne causam...[16]

— Отец мой, — взволнованно прошептал Бенедикт, услыхав эти слова, — ведь сейчас идет заупокойная обедня!

Но отец Дар не слышал его. Бенедикт тянул его за рясу.

— Отец мой, — повторил он еще настойчивее, — вы ошиблись...