Во-вторых - обозначившиеся со временем границы хозяйственной емкости биосферы, перспектива серьезного ухудшения ее качества, а также исчерпания критически важных видов природного сырья. Но опасения эти были в значительной мере снижены, если не преодолены, за счет становления высокотехнологичной и постиндустриальной экономики. Инновационная экономика ослабляет значение подобных ограничений, а экономика информационная и финансовая ("канторовская") их практически не имеют.

В третьих - усложнение отношений с научно-техническим прогрессом. В частности, из-за его двусмысленного воздействия на норму прибыли, учитывая необходимость перманентного перевооружения основных фондов вследствие их быстрого морального устаревания. А также из-за потенциальной способности неконтролируемых инноваций, открывающих и закрывающих технологий выбивать почву из-под ног сложившихся хозяйственных организ-

мов и целых отраслей. Произошли, кроме того, серьезные изменения в направлении реализации творческого дара в условиях его рыночной капитализации, в характере самой инновационной динамики.

Последний пассаж, впрочем, - наиболее спорная часть триады. Однако, если мы сравним состояние инновационной сферы в начале и конце прошлого века, перечисляя конкретные прорывные достижения, то обнаружим, что инновационный подъем со временем не возрастал, а скорее затухал, правда, не равномерно, хотя достаточно заметно. При общем росте значения интеллектуальных технологий фундаментальные открытия - radical innovations - сменяются многочисленными эффектными рационализациями открытий - progressive innovations, происходит универсальная технологизация науки.

Наблюдается расцвет информационных и финансовых технологий, оптимизационных по своей природе, а также - социальных инноваций, других "мягких" инноваций и технологий. Происходила постиндустриальная оптимизация всех экономических процессов на планете, ряд отраслей обретал виртуальный характер.

Порог миллениума оказался в итоге пограничной территорией, на которой кристаллизовались стратегические замыслы конкурирующих сил. С этого времени интересы капитализма и промышленного производства, судя по всему, больше не совпадают.

Глобализм и сетевая культура

К. прибыл поздно вечером.

Франц Кафка

Момент истины XX века - это, пожалуй, 1968-1973 годы - эпицентр социокультурной революции, обозначившей рубеж интенсивной трансформации протестантского мира и одновременно выхода на поверхность, реабилитации ряда подсудных течений.

Граница периода была охарактеризована социальными мыслителями как "мировая революция" (Иммануил Валлерстайн), "вступление в фазу новой метаморфозы всей человеческой истории" (Збигнев Бжезинский), "великий перелом" (Рикардо Диес-Хохлайтнер). В то время, в условиях позолоченного века, материального торжества цивилизации и раскрепощения человека от многих природных и социальных тягот, в мировом сообществе происходят системные изменения.

Светскость per se предстает универсальной наследницей протестантского мира, культурным основанием цивилизации, ее осью и естественным пределом ("концом истории"), будучи носительницей "политически корректной" версии великой культуры на глобальных просторах. Вызывая различные чувства - от недоумения и насмешек до страстной апологетики и жертвенной экзальтации - распространяется норма поведения, соответствующая данной системе ценностей. Универсальное признание гражданских прав, главенство суверенитета личности независимо от ее свойств и убеждений, вселенская деколонизация и борьба за мультикультурное сообщество, - все это прочитывается как многоликий и многослойный процесс постмодернизационной трансформации мира.

При этом секулярность в условиях фактической утраты собственных глубинных начал и полудобровольно наложенного на них эмбарго подвергается пассионарному воздействию со стороны как неоязычества, так и фундаментализма различных толков, не имея ни соответствующего иммунитета, ни энтузиазма прежней традиции.

После политической и культурной деколонизации Не-Запада, суверенизации обширных пространств Третьего мира семантика глобальной революции

реализует себя уже как "деколонизация" самого Запада, сопровождаясь прямым и косвенным демонтажем прежней конструкции, дехристианизацией и квазиориентализацией.

Сложившийся было на планете биполярный политический консенсус оказывается ситуацией исторически недолговечной, транзитной. А на холмистом постсовременном пейзаже становятся заметны контуры иного, не протестантского и не секулярного социокультурного ландшафта, претендующего на то, чтобы стать творческим ферментом нового мира.

Преображается структура международных связей, номенклатура их субъектов, под сомнением оказывается сложившаяся система международных отношений. На поверхность выходит феномен сетевой культуры, на первый взгляд амбивалентный по отношению к транслируемым через его посредство идеалам и ценностям. Однако данная формула организации сделала рельефным кризис прежней логики общественной регуляции, утвердившись в самых разных областях практики. Особая тема - роль этого феномена в становлении пассионарных сообществ, активных группировок постиндустриальной массовки и амбициозной элиты.

Социальная ткань меж тем продолжала расползаться, стало очевидным, что состояние дел, экономическая и политическая механика нуждаются в серьезной модификации, причем в глобальном масштабе. Принимаются меры для переосмысления перспектив, разрабатываются принципы и механизмы управления новым миром, планирования стержневых событий.

Еще осенью 1966 года, в разгар бомбардировок Северного Вьетнама, разногласий с европейскими союзниками, внутренних потрясений, наметившихся валютных и экономических неурядиц, - президент США Линдон Джонсон выступает с речью и, в частности, говорит о необходимости "поскорее наладить связи между Западом и Востоком". Создается рабочая группа на базе Совета национальной безопасности во главе с Френсисом Бейтором; Белый дом и влиятельнейший Совет по международным отношениям инициируют серию дискуссий и консультаций по дальней границе (high frontier) американской и мировой истории.

Весной следующего года в Европу и СССР отправляется неформальный представитель президента Макджордж Банди, а уже летом, 23-25 июня, в поместье "Холлибуш", Гласборо, Нью-Джерси происходит встреча американского президента и советского премьера Алексея Косыгина (несколько раз встречавшегося также с вице-президентом Хьюбертом Хэмфри)¹⁷. Дальнейшее развитие событий идет по линии как государственных контактов, приведших к реализации политики детанта, хельсинкским соглашениям и договорам по ограничению, а затем сокращению ядерных и обычных вооружений, так и создания системы неправительственных организаций, занятых осмыслением новой формулы мироустройства.

Интеллектуальное пространство актуальной проблематики фиксируется при помощи понятия "глобальные проблемы человечества". Под этим тезисом на рубеже 60-70-х годов инициируется ряд международных неправительственных организаций, среди которых привлекает внимание Римский клуб, основанный в 1968 году благодаря усилиям Аурелио Печчеи и Александра Кинга. Одновременно на основе "Нобелевского симпозиума" была сформирована Международная федерация институтов перспективных исследований (IFIAS, 1972), а в результате переговоров по линии Запад-Восток создан междисциплинарный Международный институт прикладного системного анализа (IIASA, 1972), в чьей деятельности участвуют ученые противостоящих политических блоков. Провозглашается идея мониторинга будущего, необходимости "искать пути понимания нового мира со множеством до сих пор скрытых граней, а также познавать… как управлять новым миром", кристаллизуется в виде задачи "создания принципов мирового планирования с позиций общей теории систем"¹⁸.