У калитки просигналил автомобиль, и высокая фигура в белой рубашке, взмахнула рукой. Я вскочила с качелей, босиком пронеслась по терракотовой плитке, открыла замок, и радостно крикнула:
— Мам, пап, знакомьтесь, это Роман.
На террасе звякнула о паркет какая-то богемская вещица.
глава 5
Роман Максимовский был известной личностью, но помимо бешеной популярности у женской половины нашего мега-холдинга, у него была весомая репутация среди лучших репортеров столицы. Еще будучи студентом, Роман стал учеником Шпильмана, великолепному перу которого завидовала вся советская журналистика. Игорь Владимирович научил студента премудростям профессии, но самое главное показал подводные камни и течения. Лоцманскую науку Роман усвоил на отлично. Когда пришла пора прибиться к берегу, то главред Плавный, обладающий хорошей кадровой интуицией, рекомендовал руководству подающего надежды выпускника. Максимовский быстро встал на ноги, не ленился, за свой материал всегда получал хорошие деньги, и вскоре стал завидной партией.
Автомобиль, в котором мы возвращались с дачи, выдавал пристрастия владельца — он был напичкан техническими новинками, пах хорошим мужским одеколоном, и в полумраке салона не умолкала музыка. 30 Seconds To Mars' и запредельно красивый голос Джареда Лето. Загорелые руки Макса неспешно поворачивали руль, за стеклом переливались вечерние огни города, и мое сердце невольно трепетало в ожидании чуда. Что такое чудо в исполнении Максимовского? Наверное, признание в любви, какая-нибудь страшная клятва в верности, то есть то, чего не может быть… А если снизить планку? Ну, к примеру, не замахиваться на предложение руки и сердца, а довольствоваться поцелуями и объятиями, просто переспать с ним, и уже не грезить ни о чем.
— Возьмем пиццу?
— О, да…
Мой полустон скорее был продолжением мыслей, чем огромным желанием есть пиццу в компании Макса, который не понял моей эксцентричности, и удивленно спросил:
— Ты чего?
— А? Ну да, пицца.
'А если наоборот, секс с ним окажется наркотиком, от которого невозможно будет отказаться? А дальше ломки, бесцельное скитание с единственным желанием — увидеть? О, нет, не дождется!
– 'Наполитану' любишь? Эй, Парамонова!
Голос спутника прорвался сквозь блокаду моих мыслей.
— Не дождется… — сердито пробубнила я напоследок.
— О чем ты думаешь? — спросил Роман.
'Черт, он решит, что я сумасшедшая', — подумала я, и поторопилась ответить:
— В смысле, мне низкокалорийную.
Роман притормозил у авто-пиццерии, сделал заказ. Девчонка кассирша смотрела на него с интересом, небольшая толика ее любопытства досталась и мне. Неужто позавидовала? На моем месте она бы не мучала себя вопросом 'чем же закончится сегодняшний вечер?. Как можно работать в таком состоянии? Бедный Максимовский никудышная у него сегодня напарница!
Как на заклание шла я в квартиру Романа, он не суетился, неторопливо вытаскивал ключи, торжественно включал свет, приглашая войти. Я вошла, скинула босоножки, сняла шляпку.
— Проходи в гостиную, сейчас принесу мартини.
Началось. Мартини, поцелуи, сброшенная одежда… Не слишком ли я забегаю вперед? Остынь, Парамонова…
— Надеюсь, мартини холодный, — пробормотала я, и для того, чтобы занять себя чем-нибудь, достала ноутбук. В гостиной минимализм дизайнера дошел до предела, кроме огромного черного пятна плазмы на стене, и стеклянного столика у красного дивана-трансформера больше ничего не было, только напольная лампа и высокие, от пола до потолка, окна, закрытые жалюзи. Вернувшийся с бокалами Максимовский с интересом взглянул на монитор.
— Ого, Парамонова, ты времени зря не теряла! Посиди, музыку послушай, а я почитаю, что ты тут наваяла.
Я расположилась на кровавого цвета коже трансформера, и оценила его удобство. И снова 30 Seconds To Mars', только теперь из музыкального центра, похоже, это его любимая группа.
'Интересно, сколько у него дисков? В машине, дома, наверняка есть один на работе, пять у любовниц', — и перечислила, чтобы не забыть, — Далецкая, Красникова, Простакова, Шварева, конечно же, и еще Аннушка… Даже холодно стало. Ура, я нашла противоядие!
— Ну что ж… Можно сказать — отлично, — Макс повернулся ко мне, брови его подпрыгнули, очевидно, его удивило выражение моего лица. Удовлетворенно-высокомерное. — Эй-эй, Парамонова, еще не вечер, я имел в виду для начала 'отлично'.
'Ах, Максимовский, Максимовский, знал бы ты какой победе я так рада! Выпьем же за нее!
Я сделала приличный глоток мартини, выковыряла из куска пиццы оливковый кружочек, снова отпила из бокала. Заинтригованный моим желанием напиться, Макс наполнил его снова.
— Ну, за успех! — подбодрил он меня.
— За успех! — повторила я, звякнув позолоченным краем о бокал Максимовского.
Посмотрела на него — белая рубашка расстегнута почти до пояса, густые каштановые волосы ниспадают на шею, как у звезд рок-н-ролла, а при свете напольной лампы загар стал темно-бронзовым. Закрыв глаза, как молитву я прошептала про себя: Далецкая, Красникова, Простакова, Шварева, как же без Шваревой!
Вкрадчивый голос прозвучал над моим ухом, легкое дыхание коснулось волос:
— Парамонова, я всегда хотел узнать тебя поближе…
Вот оно! Далецкая, Красникова, Простакова…
— Но ты такая неприступная, вокруг тебя всегда вьется пара-тройка Лопатиных, а мимо проходишь — звездища, да и только.
'Это ты у нас звездун', — мысленно возразила я.
Макс обнял меня за талию, губами прикоснулся к мочке уха, и глухо сказал:
— И этот шлейф из служебных романов…
'Однако, привлекателен он для мужчин, кто-то возмущается и кричит, что скоро ступить будет негде, везде он, этот шлейф, а кто-то мечтает примкнуть к счастливцам.
Слухи слухами, а приличия все же надо соблюсти, поэтому я уперлась ладонями в его грудь, и прошептала:
— К-ккаких романов?
Пальчики подрагивали на его горячей коже, их подушечками я ощущала волоски на его груди, да и Максимовскому похоже было уже не до моих многочисленных поклонников.
'Какие нежные у него губы… Далецкая, Красникова… м… кто там еще…
Руки Романа и обнимают, и поглаживают, и в тоже время фокусничают со шнуровкой на моей спине. Опытный иллюзионист Максимовский быстро находит правильный подход — сарафанчик сползает с моих плеч, и уже еле прикрывает грудь. От поцелуев кружится голова, по шее разливается жар, захватывает декольте, вызывает томление в груди… Роман привлекает меня к себе, и тут… безжалостно разрывая мелодию, выпеваемую Джаредом Лето, гремит мой мобильник. Мы замираем, крепко вцепившись друг в друга. Звонок не кончается, и я, покинув желанные объятья, начинаю шарить по сумочке.
— Алло… Тим? — голос мой дрожал, сердце билось, как от испуга. — Ты в Петербурге? Нет, что ты, очень рада! Завтра? Да, да, конечно, обязательно. Тогда до завтра. Целую.
Вот так и обламываются мечты. Я отключаю телефон, и, поправляя дрожащими руками сарафанные бретельки, отворачиваюсь от Романа. Как нелепо, и это чувство стыда… Максимовский берет меня за плечи и притягивает к себе:
— Надеюсь, он не заподозрил ничего интимного.
Эти слова для меня как холодный душ, куда там моей детской считалочке! Так и хочется отхлестать его по красивой загорелой роже! Сжав зубы, я постаралась держать себя в руках, и даже хищно улыбнулась ему. Моя улыбка вызвала замешательство, видно ожидал от меня другой реакции.
— Все хорошо, — повторила я его слова, — уверена, что он ничего не заметил.
Оттолкнув Макса, я быстро сложила ноутбук, подхватила сумку, и, придерживая сползающий лиф сарафана, направилась в холл за босоножками. Встревоженный внезапным отступлением, он тотчас же догнал меня:
— Погоди, что это значит? Обиделась?
— Домой пора, — заявила я, впихивая ступню в путаницу кожанных ремешков. — Выходные для нас закончились, завтра встреча с Тимом.
