В столовой они сидели в одиночестве, если не считать пугливой молодой девушки, торопливо носившей им на подносе завтрак и чай. Сэм задержал ее ласково за руку, уж очень миленькая, спросил, как зовут.

– Гудрун Паули, герр лейтенант, – мягким застенчивым голоском произнесла та и заспешила прочь. (Надо же, девчоночке известно, в каком он, Сэм, звании!)

– Хорошенькая! – не удержался от комментария Марвитц. – Повар нашей базы, зови ее просто Гуди. Ее все так зовут, – и Медведь лихо подмигнул убегавшей девушке.

Повариха почему-то побледнела, будто от испуга, и Сэму показалось, она подняла непроизвольно ладошку, как бы желая сделать охранительный жест.

– Смотри, руку откушу, – коротко, но совсем не зло, напротив, с добродушной подначкой предупредил ее Марвитц. Словно играл в какую-то игру. И погрозил пальцем.

Странно, но на Гуди эта угроза произвела совсем обратное впечатление. Она неожиданно улыбнулась, даже покраснела немного, как если бы Марвитц сказал неприличную вольность, и прыснула бегом в подсобное помещение. Ладно, Сэм сделал вид, что не обратил внимания.

– А почему мы с тобой одни? Карантин, политический и моральный? – спросил он, оглядев пустые столы. – Я вроде как в изоляции, а ты при мне надзирателем?

– Больно надо, – усмехнулся Марвитц. – Зеленый ты еще, да и много чести. А нет никого, потому что заняты люди. Кто чем. У нас все ранние пташки, и плюс дисциплина. Это я так, с тобой за компанию по второму разу зашел. Ну, да ничего. Мне все впрок.

Плотно позавтракав, они снова вышли на воздух. На усилившемся ветру холод пробирал даже через запахнутую шубу, но, кажется, Мартвитцу и это представлялось нипочем. Хотя на нем-то как раз шубы не было, один лишь грубой вязки свитер. Он превесело гикал, похлопывал себя по бокам, словно пробки вышибал из шампанского, толчками в спину подгонял Сэма, чтобы не зевал по сторонам. Так они дошли до одного из белых бараков, особо ничем не примечательного на вид. Внутри оказался знакомый по планировке коридор, только без памятных ведра и щетки, зато с самодельным умывальником и раскаленным медным «титаном», греющим воду и мирно пыхтящим в тупичке-нише. Несколько фанерных дверей, даже без замков, одна неплотно прикрыта. И никаких тебе надписей и обозначений, разве сиротливый график, начерченный кое-как карандашом и прихлопнутый к стене желтым пятном канцелярского клея, судя по всему, поочередных дежурств в местах общего пользования.

– Меня теперь здесь держать будут? – задал Сэм логичный вопрос. Помещение в целом ему понравилось. И уютный запах, совсем даже не казарменный, и не душная теплота.

– Что значит держать? Ты зверь, что ли? – нахмурился вдруг Герхард. – Никогда больше не говори так. Жить здесь будешь. В комнате на двоих. А если не понравится, можешь и поменяться. Хотя это вряд ли, – загадочно сказал ему Марвитц и заулыбался.

Таковы были неожиданно приятные вести. Значит, Сэма вывели из-под ареста и позволяют проживать на относительной свободе даже с соседом. А может, ареста вовсе не было? И Сэм что-то неправильно понял?

Они вошли в одну из дверей. На ней и вправду не имелось и подобия замка, только хлипкий засовчик изнутри, видимо, должный обозначать право на интимность. И сразу Сэм явственно ощутил знакомый уже запах карболки и дешевого коньяка, а на примитивно сколоченной тумбочке возле соседней кровати увидал до боли знакомую фляжку.

– Ага, угадал! – совсем развеселился Герхард. – Он это! Он самый! Его клистирное сиятельство, судовой врач Линде! Все умолял, чтобы тебя непременно к нему! И Великого Лео убеждал, что вы приятели! Ну, он и выпить не дурак, наш старина Эрнст, я тебе скажу. Уж на что здесь каждый через одного может похвастать этим талантом, только доктор самого бригадефюрера переплюнул.

– Все! Конец мне! – нарочито трагическим тоном продекламировал Сэм. – У вас на базе, говоришь, дисциплина? Теперь здесь случится первое преднамеренное убийство! Или скажи Линде, чтобы вылил весь свой коньяк либо подарил твоему гауптштурмфюреру для пыток злоумышленников. А я пас!

– Коньяк действительно дрянь, – согласился с ним Марвитц. – Хотя, кажется, запас у доктора подходит к печальному концу. А ты вот что. Если полезет Линде со своей манеркой, сразу зови меня. Я уж ко всему привычный, что бы ни пить.

– А где я тебя найду? – поинтересовался Сэм, хотя и был готов к ответу: «не твое дело» или «знать не положено».

– Где? Если не на службе, так я у себя. Помнишь, проходили мы хозяйственный ангар? Склад там, шапки, носки пуховые, то да се. В нем и живу. Стучи в дверь, да посильнее.

– Как же так? Склад ведь, наверное, не отапливается? – изумился Сэм.

– Ну да. А только сторож всегда должен быть при деле. Я иногда железную печку топлю, – утешил его Герхард. – Однако смотри, поздно ночью ко мне не ходи. И вообще. По темноте не шляйся. Хотя ее теперь мало будет, темноты-то. Лето наступает. Но все равно. После отбоя не ходи. От греха.

– Хорошо, не буду, – Сэм отчего-то вспомнил ручного волка, и ему сделалось не по себе. – А животные где у вас тут?

– Какие еще тебе животные? Мы собачьи упряжки не практикуем, – недоуменно взглянул на него Герхард.

– Да я не о собаках. Тот волк, помнишь? Его где держат?

– Нигде его не держат! Где хочет, там и ходит. И что ты заладил все: держат, держат! Зоопарк здесь, что ли? Обидно слушать! – Марвитц и вправду не притворялся, рассердился по-настоящему.

– Извини. Я просто так сказал. Не подумал, – на всякий случай стал оправдываться Сэм. – А все-таки этот волк, он опасный?

– Для тебя – нет, – несколько подобрел Марвитц. – Ты не беспокойся понапрасну, скоро сам все узнаешь. Еще подружитесь, – странно и неопределенно пообещал он.

Затем Марвитц, устроив Сэма и посулив вскорости принести одежду, ушел, сославшись на дела. Сэм остался в одиночестве, сытный завтрак и пробежка на открытом воздухе настоятельно требовали от него немедленно прилечь. Что Сэм и исполнил, заняв вторую свободную кровать, кем-то уже застеленную не без заботы чистыми, хотя и чуть сероватыми простынями. Все равно что в раю. Еще бы горячую ванну, смену белья и порядочную бритву, а то зарос, пожалуй, не хуже Медведя. Только Герхарду густопсовая его бородища придает романтичной, разбойничьей таинственности, а Сэм, чернявый и худой лицом, наверняка теперь похож на нищего забулдыгу из жалостливых рождественских историй.

Он скинул сапоги, улегся поверх сурового солдатского одеяла, благо в комнатке было довольно тепло, нащупал в кармане штанов измятую пачку сигарет, почти нетронутую (чертовка Лис курить ему не разрешала, попросту отобрав зажигалку). На тумбочке Эрнста по счастью нашлись и спички. Сэм затянулся в свое удовольствие, голова ничего, не подвела. Не затошнило и не закружило. Значит, он и впрямь почти здоров. Жаль, сон теперь как рукой сняло.

Сэм лежал и думал. Поневоле, само собой так вышло, хотя именно сейчас ни о чем думать он не хотел. Вот он и оказался в германском плену. А ведь справедливости ради надо признать, обращались с ним очень даже неплохо. Лечили, кормили, выхаживали. Слова грубого не сказали. Тот же гауптштурмфюрер мог бы в рыло дать, но ничего, только ехидничал, еще и сигаретами одарил. Откуда такая щедрость? Значит, что-то им нужно от него до зарезу. Однако будет умора, если окажется, что Сэма приняли не за того. Тоже не выходит. Гауптштурмфюрер Ховен, судя по всему, прекрасно знает, кто он такой, Сэм Керши. А узнать он мог только от одного-единственного человека, от капитана доставившей Сэма лодки. Вот и получается, что о Сэме был запрос. Ведь не сам по себе решился Хартенштейн тащить его на край земли? Значит, где-то в далеком Берлине об его персоне осведомлены тоже. Тогда получается, что на некоторое время Сэм и вправду особа неприкосновенная. Одно это утешает слегка. Что к стенке еще не завтра, хотя какая разница – пристрелят его больным или здоровым?

Как относиться к людям, которые отныне составят его общество, Сэм не знал и пребывал по этому поводу в некотором затруднении. На сегодняшний день вокруг него как бы враги. Англия находится в состоянии войны с Германией, и это факт, от которого нельзя отмахнуться. Но и принять его безоговорочно тоже не получалось. Какой ему враг, к примеру, старина Эрнст, будто мама родная опекавший его в чреве субмарины? Или взять хотя бы Марвитца, или эту малышку Гуди, смущенно поглядывавшую на него из-под долгих ресниц? Если все немцы – сволочи, тогда и давний друг его, милый Гейнц, вместе с отцом интернированный в лагерь, тоже проклятый «ганс»? Это совсем уже получалась ерунда. А ведь на базе есть еще люди. И какие они, неизвестно. Одни – наподобие Герхарда и доктора Линде, а кто-то сродни местному диктатору Ховену. Вот тот враг, нечего и думать. Нацист поганый, эсэсовец. А капитан Хартенштейн, он как? Простой вояка, без долгих размышлений. Увидел корабль – потопил. Оказался не тот – стал спасать. Его бомбят – он удирает, ему приказывают – исполняет. В британской армии тоже навалом ему подобных, иначе и воевать бессмысленно. Стало быть, выход у Сэма один: разделить всех здешних людей не на германцев и подданных британской короны, а на своих и чужих, то бишь хороших и плохих. Беда только, что редко когда Сэм жаловался на недостаток разума и неспособность к детальному анализу. Пусть чудак Линде отличный парень, пусть Медведь Герхард – парень еще лучше. Но ведь эти самые отличные парни, и никто иной, взяли и выбрали на свою голову фюрера. И ведь видели, кого выбирают. Заметьте, не переворотом, а, как ни крути, законным путем пришел их нынешний канцлер, полоумный неврастеник и садист, к высшей власти. Значит, чего-то от своего фюрера хотели и капитан, и доктор, и Медведь, а те, кто не хотел, давно червей кормят, это так. И Великих Лео расплодили тоже они, и терпят, и подчиняются. Надо же – Великий Лео! А ведь, как поглядишь, плюнуть не на что. Хотя запугивать он умеет, будьте-нате. Известно, где таких учат. Правда, хоть со всяческой белибердой насчет их германского превосходства не лезут. Да и о каком превосходстве может идти речь, если Сэм, к примеру, не затурканный польский крестьянин, а подданный империи, где никогда не заходит солнце, которая стояла, когда их вшивого Германского Союза еще и в помине не существовало. Англосаксы, конечно, в просторечье и для пропаганды – «томми» и занюханные англичанишки, но на деле бравые арийцы пока смотрят снизу вверх, как же, всамделишний джентльмен, хоть и всего-навсего лакейский сынок. Поставь нынешним тевтонцам придорожную каменюку, на которой вывески пишут о трактирах, и скажи, что пуп земли, так поклоняться придут. А еще раса господ!