– Да, карантины работают, если переносчики инфекции сотрудничают с властями, стремятся спастись сами и не заразить других, – кивнул Крамцов. – Здесь же… вы потом поймете, скорее всего, даже увидите, но это нечто вроде бешенства. Переносчик сходит с ума, бросается на людей и пытается распространить заразу. В таких обстоятельствах карантины и заслоны не действуют. И еще животные, те самые, которые разбежались. Они бешеные, они кусаются, и до утра они перекусают массу других жертв. С рассветом в городе начнутся проблемы, я уверен. Теперь уже неважно, что сделала ваша дочь. Просто надо спасаться, и я обещал Владимиру Сергеевичу, что буду вас защищать. Я смогу вас защитить, я был на войне, я умею стрелять, у меня мозги еще работают, но мне нужно, чтобы вы мне помогали. Ксень, встань с пола, ты тоже нужна. Сейчас мы решим, как будем действовать дальше.

Как ни странно, но его слова возымели действие. Не то чтобы Аня и Ксения бросились друг другу в объятия, но, по крайней мере, они прислушались к его словам. Сергей даже попросил Алину Александровну сварить всем кофе, чтобы отвлечь ее от размышлений о муже и старшей дочери. Девушки тоже сели на высокие стулья у бара, хоть Ксения и продолжала хлюпать носом.

– Нам ехать около тысячи километров от Москвы, может быть, чуть меньше, – начал объяснять он. – А скорее всего, получится даже больше. Самое сложное, что может встретиться нам, – это карантины и заслоны. Государство – странная штука. Если что-то происходит в стране, оно реагирует самым нелогичным образом. Если на людей начнут нападать, то они попытаются отобрать у всех оружие, например.

– Для чего? – спросила Аня.

– Для чего? – переспросил Крамцов. – Чтобы люди не напали на них, неспособных этих самых людей защитить. Если начнутся эпидемии, то, скорее всего, основные усилия правительства будут направлены на то, чтобы обезопасить самих себя, пусть даже за счет остальных граждан страны. Правительства так уж устроены, что главным их приоритетом является сохранение власти любой ценой.

Сергей взял из рук Алины Дегтяревой чашку с кофе, благодарно ей кивнул, отпил немного, затем продолжил:

– У нас есть две возможности. Первая – сразу поехать в Горький-16. Может быть, мы проскочим раньше, чем начнут перекрывать дороги. Вторая возможность – укрыться на моей даче, в деревне, на какое-то время, пока ситуация не прояснится. Она может улучшиться, и мы сможем вернуться, а может и ухудшиться. Дача у меня за шестьдесят километров от города, никто о ней не знает.

– Сережа, а что вы предлагаете? – спросила Алина Александровна.

Сергей кивнул, как бы подчеркнув серьезность заданного ему вопроса, затем сказал:

– Лучше всего будет поступить так: мы едем туда, на дачу, на моей машине. Сразу скажу – ваша туда не проедет, там просто проселок, причем сейчас – самая распутица. Там я вас оставляю – и еду в город, надо запастись кое-чем, у нас впереди тяжелые времена.

– Сережа, куда повезут Володю? – спросила Алина Александровна.

– Я не знаю, – покачал он головой. – У меня нет допуска, но знаю, что далеко, куда-то на Урал. Знаю, что в Кош-Агач, но даже не знаю толком, что это такое и где это. Но потом его доставят в Горький-16, это я знаю точно.

– А его могут привезти в Москву обратно, когда нас не будет?

– Я так не думаю. Он сказал, что сам вас найдет в «Шешнашке», если все будет хорошо, – ответил Сергей.

– А что может быть плохо?

– Плохо? – удивился вопросу Сергей. – Плохо то, что с минуты на минуту может наступить судный день. Куда уж хуже? Что можно всерьез предсказывать при таких обстоятельствах?

– Понимаю.

– Боюсь, что нет. – Сергей помолчал, затем продолжил: – На свободу вырвалось то, что не должно было вырваться. Никак не должно. Не должно даже существовать такое, а оно существует.

– Сережа, что это за болезнь?

– Я покажу вам съемки, – вздохнул он. – Иначе вы мне не поверите.

– Покажите.

20 марта, вторник, раннее утро

– Сережа, могу я вас кое о чем спросить?

– Да, Алина Александровна?

– Какой воспаленный ум догадался отыскать за тридевять земель этот вирус и притащить его в наш город?

– Все было не совсем так, как это выглядит сейчас.

– А как? Вы уж нас просветите.

– Казалось, что найден «идеальный вирус»…

– Лучший убийца? – спросила Ксения.

Сергей слегка поморщился, но объяснил:

– Нет. Лучшие убийцы – это бракованные и ни на что не годные вирусы, отходы эволюции. Вирусы, как все сущее, стремятся к одному – размножению, воспроизводству. Если вирус убивает своего носителя, то он совершает при этом самоубийство. Идеальный вирус должен не убивать, а, наоборот, всячески укреплять носителя, лечить его, защищать, не давать воспроизводиться в нем вирусам другого вида.

– Вы имеете в виду, что искали такой вирус, который будет защищать организм от конкурентов, не вредя ему? – уточнила Алина Александровна.

– Если в общих чертах, то да, – кивнул Крамцов. – И еще будет лечить этот организм. Такой вирус нашли. Он находился в организме потрясающе живучей глубоководной рыбы. Колдуны вуду и шаманы австралийских аборигенов прокалывали своим жертвам сердце костью этой рыбы и получали в финале процесса зомби. Введенный в организм вирус не давал умереть до конца даже трупу, начинал бороться за его жизнь, включались альтернативные механизмы поддержания жизни, то же портальное сердце.

– Что это?

– Представьте себе ситуацию, когда печень пытается заменить собой сердце и начинает качать кровь. Медленно, слабо, но качает.

– И что это даст?

– Может быть, введение такого препарата дало бы пациенту лишний десяток-другой минут до того, как его доставят в реанимацию? Без необратимых повреждений мозга? Как думаете? – ответил вопросом на вопрос Крамцов.

– Понимаю…

– Много критических для человеческой жизни ситуаций можно было бы выиграть в пользу жизни, если бы был такой препарат. Но «Шестерка», так назвали вирус, имел один недостаток – он был слишком незаразным. Он не только не вредил, он еще упорно не заражал. Колдуны вводили его прямо в сердце своим жертвам, убивая их при этом, лишь потому, что даже внутривенно он, скорее всего, не выжил бы в человеческом организме. Надо было сделать его чуть более стойким и чуть более заразным, чтобы на его базе создать такой препарат, который можно было бы ввести внутримышечно, раненому например. То, что вы видели, был «первый блин», который комом. Надо было дальше работать над первичным штаммом, а этот уничтожить. И тут этот взрыв… остальное вы знаете.

– Но восставшие мертвые… это откуда?

– Модифицированный вирус оказался слишком живучим и слишком приспосабливающимся. Он не смиряется со смертью организма и переводит его в другую форму жизни, с ограниченными функциями. Очень экономичную, надо сказать.

– Но нападать на живых…

– Белок особи своего же вида для человека-зомби – горючее для дальнейших модификаций, – объяснил Сергей. – Мертвые крысы, которые получили чуть больше крысиного же мяса, начинали изменяться. Становились быстрее, зубы меняли форму, даже некоторые мышцы начинали развиваться по-другому. Любой другой белок – просто пища, только она усваивается не так, как раньше, а прямо клетками стенок пищевода и прочим. Я думаю, что, даже если к зомби привязать кусок мяса, он его сумеет усвоить поверхностью кожи, рано или поздно. Просто питание при помощи рта и зубов более традиционно. Даже атмосферное тепло воспринимается измененными клетками и поглощается как энергия. Любая энергия усваивается и всегда идет на поддержание существования носителя.

– А если нет еды и холодно?

– Зомби впадает в кому, отключая почти все процессы в теле. Если рядом появляется потенциальная пища, он снова «включается».

– И сколько он может прожить?

– В таком экономичном режиме? – Сергей хмыкнул, пожал плечами. – Не знаю, думаю, что несколько веков. Это как компьютер в «режиме сна». Не выключен до конца, но экран темный, и лишь мигание одного светодиода показывает, что он все же не отключен. Однако стоит задеть любую клавишу, как слышится звук раскручивающегося жесткого диска, и экран вспыхивает.