— Да ты что! Медведя. Во-первых, из цирка не пустят. И по улице — толпу собирать на весь район, — говорю.

Но Валя все устроила. Флайка отпустили с условием, что с нами поедет служащий, который ухаживает за медведиком, а отвез нас один из оркестрантов; у него своя «победа».

Всё было замечательно. Правда, нас не хотели пускать в больничный садик, но мы устроились в сторонке у забора и привели туда Кьязини. Вот-то было радости. Он обнимался с Флайком, чуть не орал от восторга. А Флайка не оторвать было от хозяина, — старался лизнуть в лицо, ворчал от удовольствия, приплясывал. Здорово приятно было на них смотреть. Валя даже хлопала в ладоши.

Но музыкант вдруг подозвал Валю и говорит:

— Некогда ждать.

— Что вы! — испугалась она. — Итальянец еще не нагляделся на своего дружка. Сейчас их разлучить — это хуже, чем отнять у человека недочитанную книгу или не дать досмотреть кино. И не думайте отнимать сейчас Флайка.

— Ну ладно. Тогда вот что, — улыбнулся музыкант. — Я съезжу по своему делу, а вы здесь побудьте. На обратном пути захвачу вас.

Вместе с музыкантом уехал и служащий — ему надо было в магазин. Мы были довольны. Пускай Кьязини вволю побудет с медведиком. Итальянец на глазах веселел. Прямо не узнать.

— Друзия! — сказал он и положил руку на сердце. — Русски пионэро! Спасьиба!

Когда его позвали обедать, он крепко нас обнял, Флайка поцеловал и пошел, поминутно оглядываясь и помахивая рукой. Медведик рвался за ним, мы с трудом его удержали.

А машины все не было. У Вали закоченели ноги, Олег тер уши, я тоже порядочно замерз. Мы ждали еще минут двадцать, и наконец Олег сказал:

— Ничего не поделаешь, придется идти пешком. Хорошо, цирк близко. Надо скорей, а то простудим Флайка, хоть мороз небольшой.

Он проверил ошейник медведика, крепко навернул на руку ремень, и мы пошли. Флайк вел себя прекрасно. Спокойно шел между мной и Олегом на задних лапах, и я его поддерживал под мышку. Получалось совсем как будто прогуливаются три друга.

— Ой, глядите, медведь! — завопил какой-то мальчишка и запрыгал перед нами, мешая идти.

Мигом целая толпа окружила нас; все больше и больше народу собиралось. Пошли шутки, смех. Флайк занервничал и рванулся. Олег поскользнулся, упал, и Флайк, уже на четвереньках, повез его за собой. Мы с Валей попытались схватить медвежонка за ошейник, но он огрызнулся, шлепнул Валю лапой и разодрал когтями пальто.

Расталкивая толпу, появился милиционер и строго спросил:

— Что за непорядки? Почему зверь без намордника? И вообще зачем он здесь?

— Он из больницы, вот из этой, — сказал Олег. Я все-таки поймал ремень и помог удержать медведика. Олег поднялся с земли, гладил его, успокаивал. Все стояли кругом и смотрели на нас. Ужасно неудобно.

— Почему медведь вдруг в больнице? Глупости болтаешь! — возмутился милиционер.

— Он правда из больницы идет, — сказала Валя.

— Стыдно врать! Большая девочка, а издевается. В больнице люди, а не медведи.

Не знаю, что бы с нами было дальше, но в это время, к счастью, подкатила машина музыканта. Служащий быстро впихнул Флайка в середину, мы тоже сели и уехали.

Оказывается, у музыканта что-то испортилось в машине, и он задержался, пока чинил. Приехали мы в цирк грязные, перемазанные, а Валя потом долго штопала и зашивала пальто. Но на медведика не рассердилась.

Флайк не виноват, что испугался шума и криков.

Мы привыкли к медведику и его хозяину, и, когда они со своей труппой уехали на родину, нам было очень грустно.

У меня даже в школе вышла неудача. Как раз накануне мы проводили Кьязини на вокзал, и на уроке английского языка я все думал о медведике. Мы уже привыкли с Олегом хватать пятерки — натренировались с итальянцем. А сегодня у меня вдруг еле-еле тройка. И то, наверно, поставили за старые заслуги. Я вместо «гуд бай» сказал «арривэдэрчи». И еще перепутал итальянские и английские слова. Весь класс хохотал, а учительница рассердилась. Решила, что я нарочно. А я вовсе и не нарочно. Я расстраивался, что больше не увижу итальянца и Флайка.

И, кроме того, дядя Коля обещал поговорить с директором цирка обо мне. Это чтобы меня приняли учеником.

Сразу после уроков мы с Олегом побежали в цирк на репетицию. Великан помогал устанавливать на манеже качели, ворчал на рабочих, вертел тяжелые подпорки, точно бамбуковую этажерку.

Он взглянул на меня и еще больше нахмурил густые брови, вытер об штаны руки и сердито отвернулся. Не видел я дядю Колю в таком скверном настроении. Он когда ругает, и то чувствуется, что все равно ему весело. Может быть, я его рассердил? Но чем? Если человек сердится, лучше не задавать ему вопросов. В этом я уже убедился. А очень хотелось узнать, говорил ли дядя Коля с директором насчет моей работы…

Великан тряхнул качели с такой силой, что они сами закачались, как бешеные, нахмурил брови — глаз не стало видно — и сказал:

— Ну ладно, давай работать.

Он лег на коврик, и я сделал стойку на его вытянутых руках — ладонь в ладонь. До чего мне нравятся крепкие, теплые, верные его руки! Как точно они всегда подхватывают, держат меня. И ни разу не сделали больно. Когда он рядом, я ничего не боюсь, и забываю про усталость, и не хочется думать, что репетиция кончится, что кончится необыкновенное и сильное счастье, от которого хочется кричать какую-нибудь дикую песню. Пускай у меня бывает докрасна натерта поясница от лонжи, пускай дядя Коля ругается и заставляет по тридцать раз, до самого пота повторять одно и то же. Пускай! Лишь бы работать с ним, видеть, как он радуется, когда у меня правильно выходит… И он тоже забывает про все во время работы, я знаю. Он даже не слышит, если его кто-нибудь позовет.

И только сейчас я понял, сколько же терпения было у дяди Коли в работе со мной! Вот хотя бы с дыханием. Я все не вовремя брал дыхание перед упражнением. Ну и повозился же, пока научил меня правильно дышать!

Мы с ним отдыхали на качелях, а в это время Олег тренировался с нашим акробатом. Раза четыре подряд Олег срывался с плеч акробата — не получилась стойка. Олег махнул рукой и сел на качели рядом с отцом.

— Решил: хватит, можно отдыхать! Может быть, опять пойдешь в музей развлекаться своей медициной? — насмешливо спросил дядя Коля и резко поднял Олега с качелей. — Эх работничек! Иди повторяй, пока не выйдет!

— Папа, я устал!

— От корявой работы всегда устают быстрее. Почему это Веня не хнычет, что устал?

— Я не хнычу, — сказал Олег и сильно покраснел.

— Ну так иди, работай как следует! Мне с Веней поговорить надо. Ему-то можно отдыхать. Он работает внимательно. Стойку, как тебе, по двадцать раз повторять не надо!

Олег сжал кулаки и тихо, так что великан не услышал, проворчал:

— Все Веня да Веня…

И с каким-то необыкновенным старанием снова начал тренировку.

Но дядя Коля, не обращая на него внимания, посмотрел на меня, потом опустил глаза и медленно, нехотя проговорил:

— Вот что, Веня. Директор мне сегодня отказал. Нет свободных мест… В общем, пока оформить тебя учеником нельзя.

Я хотел ответить, но не мог и только громко глотал слюну.

— Да ты не огорчайся, — слышишь, погоди! — Он потряс меня за плечо. — Еще время есть. Мы только через две недели кончаем в Ленинграде гастроли. Так что в Москву поедем…

— Как! Уедете? А я, а я! — заорал я и вцепился в локоть великана.