Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Пришла медсестра, снова сделала уколы, и я заснул. Но уже не таким блаженным, а обычным сном, что мне не понравилось. Хотелось того 'блаженного' укольчика, но медсестра сказала, что таких уколов больше не будет. На те, говорит, главврач на каждую ампулу разрешение даёт!

От сна меня пробудил неожиданный поцелуй в лоб. Я открыл глаза и увидел над собой человека в белом халате и такой же шапочке. Да это мой старый знакомый и собутыльник, хирург в этой же Обкомовской больнице - Лёша.

- Какой был человек! - причитал Лёша, и я почувствовал, что он 'подшофе', - как же ты себя не уберёг!

- Почему был? - строго спросил я, - что такое 'был'? Я был, есть и буду, мы ещё выпьем с тобой не раз!

- Нет, никогда ничего мы с тобой не выпьем! - тихо плакал хирург и безжалостно объяснял мне, - если ты и выживешь, ты - инвалид, у тебя меняется психика, ты только и будешь занят своим здоровьем и говорить ты будешь только о нём. Уж лучше умереть, но вовремя - как говорил писатель Вересаев, тоже наш человек - врач. Инсульт - это не игрушки! Какая выпивка после инсульта? - сетовал Лёша.

Хирург ещё раз поцеловал меня, на сей раз в щёку, и ушёл, причитая. Его визит заставил меня мобилизоваться ещё сильнее, как провокационный маневр соперника во время соревнований. Хотя я был уверен в его любви и искренности ко мне. А насчёт выпивки хирург оказался прав - выпить вместе мы так и не смогли. Потому, что он вскоре умер сам от внезапного инфаркта миокарда. Все под Богом ходим!

Со мной в палате - довольно крупной комнате, было ещё два пациента. Я лежал по одну сторону от входа, а они рядом друг с другом - по другую. Поближе ко мне лежал тяжёлый больной с инфарктом - кто-то из секретарей райкомов партии. Он мало шевелился и очень переживал, когда санитарка ставила ему утку или судно.

А второй пациент был симулянтом. Это был бывший партийный 'вождь' какого-то из сельских районов области. Его постоянно выписывали, а он заявлял: 'Это дело у вас не пройдёт, я болен и буду жаловаться!'.

Я удивлялся его поведению, но тот доходчиво объяснил мне, что я плохо представляю себе жизнь на селе. А здесь - его хорошо кормят, ухаживают, следят за здоровьем. 'Здесь - санаторий, и я хочу подольше в нём оставаться!' - заявлял сельский 'вождь'.

Меня тут же пришли проведать Медведев, Толя Чёрный; конечно же, почти каждый день приходила Тамара. Даже Лиля как-то пришла и всю мою болезнь объяснила разводом с ней. Только и выговаривала меня за мой 'аморальный' образ жизни. А что, при ней этот образ был более моральным?

Но совсем неожиданным для меня был визит Мони. Как он прознал про мою болезнь, так и осталось неизвестным. Может быть, он позвонил на кафедру, а там ему всё сказали? Но Моня снялся с места и приехал, нашёл меня здесь. Говорит, Оля сильно плакала, хотела приехать тоже, но Моня отговорил.

- Я думал ты будешь весь перекошенный, как товарищ Громыко, с остекленевшим взглядом, инсультник, одним словом! Вот я и боялся, что Оля увидит тебя таким и с ума сойдёт. Как она тебя любит, знал бы ты, просто бредит тобой! - тихо сказал мне Моня.

- Любит меня, а трахается с тобой? - пошутил я.

- Поверь мне, что нет, - серьёзно возразил Моня, - близко не допускает меня к себе, хотя ей уже можно, - добавил он по секрету. Что-то я рассчитал с вашей женитьбой не так! - рассеянно проговорил Моня, - но встретимся в Москве, разберёмся!

- Скажи Оле, что я приеду второго января! Сбегу отсюда, но приеду! Мне на работу надо со второго, - уверил я Моню.

А потом посетители прекратились - в Курске началась эпидемия гриппа. Мои соседи обросли бородой - парикмахера не пускали, а сами они - кто не мог, кто не хотел бриться. Тогда я взял у медсестры бритву, побрился сам, а затем побрил и моих соседей, сделав из них 'испанцев' - оставил тонкую бородку и усики. Медперсонал хохотал над испанцами в палате, которую в больнице называли 'Пронеси Господи!'.

Потом я стал устраивать 'хохмочки' с градусниками. В палате у нас висел большой спиртовой термометр, всегда показывающий 21 градус. Я ослабил крепления трубочки и спустил её вниз, так что термометр стал показывать 12 градусов. И срочно вызываю главврача - холод, мол, неимоверный, дрожим все. Главврач, пожилой еврей, заходит к нам, смотрит на градусник и лицемерно говорит:

- Двенадцать градусов - вполне приличная температура!

В палату занесли пару 'козлов' и включили для отопления. Тогда я поднимаю трубочку вверх и снова зову главврача - жарко, мол! Тот смотрит на градусник и заявляет:

- Тридцать градусов - вполне приличная температура!

'Козлы' выносят, а 'испанцы' тихо хохочут.

Утром медсестра обычно заходила к нам с градусниками и чаем. Сунет по градуснику мне и моим соседям подмышку, поставит чай на тумбочку и выходит. Тут я тихо встаю с постели, достаю градусники у соседей из-под мышек, сую их на секунду в горячий чай, и снова подмышку. И тихо в свою постель.

Минут через пять медсестра вынимает градусники у больных. У меня-то температура нормальная, а, глянув на градусники моих соседей, она тут же в ужасе бежит из палаты. Через пару минут санитары выкатывают их кровати в коридор и везут в изолятор. Температура у одного - сорок один, а у другого - сорок два градуса. Это при эпидемии гриппа-то в городе!

Примерно через неделю рука у меня прошла, и я так сжимал ладонь врачу-садисту, что он начинал подпрыгивать. А на его жалобы отвечал - вы сами просили пожать вам руку! И действительно, он каждый раз протягивал мне руку и предлагал - пожмите мне ладонь больной рукой!

Мне стало скучно в больнице. Я бродил по корпусу, пил кислородные коктейли, искал спирт, безуспешно просил его у медсестёр. Наконец, нашёл его заменитель. Запершись в ванной, я открывал вентиль голубого кислородного баллона, который там всегда стоял, и дышал ледяным кислородом, вырывающимся оттуда. И получал какое-то эйфорически-полупьяное состояние, которое мне нравилось.

Наконец, терпенью моему пришёл конец, и я явился к главврачу с ультиматумом. Или меня отпускают, или я убегаю отсюда через окно в больничном халате.

- Что ж, - благоразумно рассудил главврач, - тут не психиатрическая лечебница, мы никого насильно не держим. Вашего соседа мы никак не можем выставить отсюда, а вы сами не хотите лечиться! Напишите расписку, что вы уходите на свой страх и риск, и идите с богом!

Я так и сделал. Конечно, выписку из истории болезни мне не выдали на руки. В конце там была такая фраза: 'некритично относится к своему состоянию, от анализов мочи и кала отказался'.

Перед уходом меня проконсультировал лечащий врач по фамилии Холодных.

- Чувствую, что, выйдя из больницы, вы тут же будете выпивать, медсёстры говорили мне, что вы просите у них спирт. Много водки для вас вредно. Я дам вам таблетки транквилизаторов, которые вы по одной пейте с водкой. И действие её будет сильнее, и водки понадобится меньше, и опьянение не будет сопровождаться буйством. Везде плюс!

Я поблагодарил доктора и поступал так первое время. Очень даже экономично и кайфово получается! Молодец Холодных - толковый доктор!

В больнице состоялась ещё одна моя встреча, которой я так боялся. Я узнал, что в наше же кардиологическое отделение попал с микроинфарктом наш ректор Ковалёнок.

По-свойски, как больной к больному, я зашёл к нему в его одноместную палату с телевизором. Вот она - партийная субординация - у него и палата лучше!

Мы тепло поздоровались друг с другом, и я прямо сказал ему, что хочу скоро уехать в Москву.

- Как, вы не боитесь после такой болезни уезжать в другой город и поступать на новую работу? А вдруг вас там не возьмут, узнав про болезнь? - удивлённо спросил ректор.

- А я им просто не скажу про неё! - парировал его я.

Он посмеялся и заметил мне, что предвидел мой уход.

- Раз уж вы пошли здесь 'вразнос', то я понял, что долго не задержитесь! Что делать, жизнь требует передвижений. Тем более - в Москву!

177
{"b":"99510","o":1}