Обитателей планеты с таким жарким климатом и такой роскошной природой Бурдин представлял себе существами горячими, темпераментными, а эти, на корабле, — сдержанные, с неподвижными каменными лицами, бледные, словно долгие годы находились в тюремных камерах. Да так оно и было. Трудно жить без солнца, хотя бы и на таком совершенном корабле. А Лаоа и не помнит, каким бывает солнце.

Взгляд Лаоа затуманился. Он видел мир Земли, он знал теперь о нем больше, чем о Луиаде, потому что Бурдин и Лобанов в своих рассказах оказались и правдивее и щедрее Саибы.

Молодая натура Лаоа жаждала деятельности, однообразная жизнь на корабле начинала утомлять его. Луиада потонула в непроглядной глубине вселенной, но Земля, странная и удивительно привлекательная планета, находилась близко.

Лаоа резко поднялся на ноги, задышал тяжело и часто, пальцы его зашевелились. Стоя посреди каюты и глядя поверх головы Бурдина, Лаоа отрывисто произнес земные слова:

— Да. Я хочу лететь Земля. Да, да!

— Да! — эхом отозвался Иуэа. И уже тише, почти шепотом добавил: — Уоллиоа иеа Саиба…

— Поперек горла им стал этот Саиба, — Игорь ударил кулаком по колену. — Ч-черт!

Иван Нестерович почесал переносицу. Итак, Саиба со своими сообщниками сбежал с Луиады, чтобы больше туда не возвращаться. Причиной этому могло быть только очень большое зло, совершенное им против народа. Саиба отвергал и наш мир. Можно было с уверенностью сказать, что именно он или прежде всего он противится полету на Землю.

Стало быть, здесь, на корабле, Бурдин и его друзья находятся среди врагов.

Иван Нестерович испытующе посмотрел на молодых луиан.

Можно ли их считать друзьями?

Судить об этом пока было рано.

Желание во что бы то ни стало увидеть технику луиан лишило Ивана Нестеровича сна и душевного равновесия. Он нервничал, часами ходил по каюте и готов был решиться на любую крайность. Однако и для крайности случая не представлялось — дверь была крепка, луиане обладали большой физической силой, они имели оружие.

Оставалось ждать, когда обстоятельства сами сложатся благоприятно. Ждать… Но ведь космический корабль не вечно будет торчать на Уране. Лаоа объяснил, что идет пополнение энергии. Машина, установленная на площадке, перерабатывает красную породу в ядерное топливо. Эта красная порода представляет собой замерзший дейтерий, тяжелый водород, с примесью гелия.

Луиане пополнят запасы энергии и… что тогда? Саиба словно забыл о присутствии людей на корабле. Только Лаоа и его товарищ, оставаясь дежурными, тайком заходили в каюту.

Молодые луиане становились все смелее. Наконец они решились привести Светлану. Бурдин схватил ее прямо в дверях, расцеловал в обе щеки, встряхнул за плечи.

— Вот и вы, Светлана Владимировна, — сказал он, — вот и вы.

— Вот и я, Иван Нестерович, — засмеялась девушка. Она повернулась к Игорю, протянула ему сначала одну руку, потом другую, крикнула:

— А мы еще на вашей свадьбе попляшем, Игорь Никитич! — И закружила его по каюте. Она смеялась от радости, глаза ее искрились.

Бурдин обернулся к Лаоа. На лице луианина застыло выражение горечи, он с жадным любопытством смотрел на раздурачившихся Игоря и Светлану, А когда запыхавшаяся Светлана подошла к Бурдину, Лаоа потупился.

Нет, люди и не подозревали, в какое смятение привели они молодого луианина. Он не знал, что такое ласка. Светлана была первой женщиной, которую увидел в жизни Лаоа. Пусть она не походила на девушек Луиады, так ведь Лаоа и не представлял, какие они.

Бурная радость при встрече друзей явилась для него открытием. Разве под оболочкой корабля, более двух десятилетий блуждающего в мертвом пространстве, могла родиться подобная дружба, дружба, проверенная разлукой в выручкой в беде, скрепленная любовью к родине, готовностью пожертвовать собой ради общей цели?

Он, Лаоа, тоже хотел любви и дружбы, хотя бы дружбы с этими жизнерадостными жителями Земли.

— Ну, вот мы и вместе, — облегченно вздохнула Светлана, не отпуская рук Ивана Нестеровича и Лобанова. — Сколько мы на корабле? Я потеряла всякий счет времени.

— Около четырех суток.

— Правда. А я думала, недели две. Вам-то вдвоем весело, а вот мне каково? Иван Нестерович, что же будет дальше?

— Дальше, я думаю, нам нужно выбираться отсюда. Ого, а какими глазами смотрит на вас Лаоа. Уж не влюблен ли он в вас?

Светлана засмеялась.

— Он угощает меня своими лакомствами, знаете, такими крошечными шариками, которые похожи на шоколад, и во рту от них потом долго-долго бывает сладко. В его обществе мне гораздо веселее, чем одной или вдвоем с Саибой.

— С Саибой?

— Да. Этот противный старик часами просиживает в моей каюте. Придет, сядет и уставится на меня, как на чудо какое.

Бурдин уловил тревогу в голосе девушки. На корабле нет женщин и мало ли какая блажь может прийти в голову жестокому и властному Саибе.

Да и Лаоа…

Бурдин посмотрел на молодого луианина. Ему не понравилось то нескрываемое восхищение, с каким Лаоа пожирал глазами Светлану.

«Сложное положение… — подумал Иван Нестерович. — Будь на месте Светланы еще один Игорь, мы бы сейчас решились, пожалуй, на серьезные действия; попытались бы скрутить этих двух молодчиков, раздобыли оружие. А теперь могут возникнуть такие ситуации, что из них и сам черт не выпутается…»

Бурдин снова взглянул на Лаоа. Да, его чувства, как в зеркале, отражались на лице. Что ж… искренность — качество неплохое. Чутьем человека, достаточно повидавшего на своем веку, Иван Нестерович угадал, что луианина мучает не только проснувшееся влечение к девушке. Нет, переживания Лаоа были гораздо сложнее. Молодость? Избыток сил? Похоже, что и так.

Конструктор представил себя на месте Лаоа. Он бы не выдержал и наверняка бы сошел с ума от бесконечного странствования в космосе. А у того в корабле прошло детство, кончилась юность. Это очень страшно — не ощущать движения, не видеть солнечного света, а главное — не знать, ради чего живешь.

Он, видимо, все отчетливее начинал сознавать безумие затеи Саибы. Лаоа жаждал родины, он хотел большого настоящего дела, приложения своих сил, его деятельная натура все громче протестовала.

— А вы знаете, о чем мы беседовали с Лаоа? — вывел Бурдина из раздумья голос Светланы. — Вот будет сюрприз для Алексея Поликарповича! — девушка запустила руку за борт комбинезона и вытащила небольшой темный квадратик, свободно уместившийся на ладони. — Видите?

— Пока ничего не видим, — сказал Игорь.

Светлана развернула квадратик в одну сторону, потом в другую, проделывая эту операцию до тех пор, пока в ее руках не оказался большой похрустывающий лист черной фольги размерами в половину газетной страницы. Обе стороны листа были покрыты мелкими белыми строчками, формулами и чертежами.

— Что это? — Бурдин прежде всего заинтересовался материалом, из которого изготовлен листок. — Бумага луиан?

— Да, и посмотрите, какая чудесная.

Светлана скомкала лист, сжала его в крошечный комочек, а когда снова развернула, на листе не оказалось ни одной складочки.

— Попробуйте порвите.

— Удивительно, — пробормотал Иван Нестерович. Он сделал попытку надорвать уголок. — А до чего тонок! — Потянул сильнее, но бумага не рвалась.

— Да не бойтесь, не бойтесь!

Бурдин ухватил края листа обеими руками, наклонился, упер левую руку в бедро. Ничего не вышло. Не мог надорвать лист и штурман, который напряг все свои силы.

— И как же на ней писать? — спросил Иван Нестерович.

Светлана снова запустила руку за борт комбинезона. Бурдин увидел в ее пальцах маленький металлический стержень, с одной стороны оканчивающийся острием, а с другой — щеточкой из тончайших металлических нитей.

Девушка провела острием по чистому полю. На бумаге появилась тонкая белая черта.

— А ну-ка!

Бурдин взял у Светланы стержень, осмотрел его. Никакого красящего вещества из острия не выделялось. Очевидно, между острием и поверхностью листа возникала электрохимическая реакция, дающая посветление в месте контакта. Иван Нестерович поскоблил линию пальцем, потер ее согнутым уголком листа — результатов никаких. Стало ясно, что линию уже ничем не сотрешь, что она будет жить, пока будет существовать этот лист бумаги.