Электромеры отмечали растущую ионизацию. Собственно, уже не ионизацию, а распад молекул на атомы и полное отщепление электронов от атомов. Газовая среда по-прежнему оставалась чрезвычайно разреженной, но потоки протонов сгущались вокруг металлического тела машины. Вокруг «СССР-118» постепенно закручивался радужный смерч. Температура в кабине перевалила уже за тридцать. Бурдин первым принялся расстегивать ворот комбинезона.

— Не понимаю, — пробормотала Светлана, виновато поглядывая на конструктора, будто это она виновата в нагреве ракетоплана, — ничего не понимаю. Вокруг нас какая-то электрическая буря. Но что ее вызвало?

— И не была ли она уже до нашего появления? — добавил Бурдин.

— В меньшей степени, но уже существовала, а мы появились тут в качестве железного сердечника.

Машина гудела, словно негодуя на вертящийся вокруг нее вихрь. В шуме терялись звуки голосов. Становилось все жарче.

Стрелки термоэлементов медленно, но непрерывно ползли по шкале. На наружной поверхности ракетоплана температура достигла восьмисот градусов и продолжала повышаться. Охладитель ограждал кабину, защищая людей от опасности изжариться живьем. Однако Бурдин со злостью думал о том, что не предусмотрел длительной работы охлаждающей системы. Расчет велся только для посадки на Землю, для преодоления слоя земной атмосферы, ничтожного в сравнении с толщей хвоста кометы.

Об этом знал Игорь, догадывалась Светлана. Тайком друг от друга они поглядывали на хронометр. Минуты тянулись медленно. Температура в кабине повысилась до сорока восьми градусов.

Игорь протянул руку и неторопливо, словно выключал приемник в своей комнате, повернул регулятор охладителя влево.

Бурдин ничего не сказал, только мельком взглянул на девушку.

Количество жидкости, поступающее в капиллярную систему, сократилось. В кабине сразу стало жарче. Светлане показалось, что где-то открыли заслонку большой пылающей печи.

— Однажды в Крыму, — сказал Игорь, — было так же тепловато. И я целый день провалялся на пляже. Знаете как загорел? Любо-дорого!

Голубое сияние за прозрачной стеной кабины становилось нестерпимо ярким. Иван Нестерович приказал одеть защитные очки. Создавалось впечатление, будто не огненные струи вращаются вокруг машины, а кабина вращается с бешеной скоростью. Светлана закрыла лицо ладонями; у нее закружилась голова.

— Светлана Владимировна, голубушка, — Иван Нестерович даже привстал, — не прекращайте наблюдений. Смотрите, сколько можете. С Земли этого не увидят. Или пустите, я сам.

Девушка задыхалась. Температура давно перешагнула за семьдесят. Хорошо, что здесь не было тяжести. Бурдину не потребовалось больших усилий, чтобы перенести Светлану в свое кресло. Только часовые механизмы самопишущих приборов, как ни в чем не бывало, продолжали постукивать в алюминиевых коробках. Жужжали скоростные телефотообъективы, запечатлевая голубые и бордовые полосы, оплетавшие кабину. Автоматы, равнодушные к жаре, не уставали записывать, отсчитывать, предупреждать о росте электризации, проделывая все это с невозмутимой деловитостью.

А за прозрачной стеной кабины продолжало разыгрываться зрелище, отдаленно напоминающее полярные сияния над земными полюсами, только в тысячи раз более яркое. Смерч приобрел теперь все цвета радуги, и цвета эти образовывали вращающиеся полосы с правильным чередованием в спектре от темно-красного, оранжевого, ослепительно желтого до темно-фиолетового.

Нет, здесь уже не подходили никакие сравнения. Впрочем, их некому было и делать. Задыхающиеся от жары, ослепленные и оглушенные, люди из последних сил пытались продолжать наблюдения, тщетно стараясь понять, какие же силы природы безумствуют вокруг ракетоплана.

— Фейерверк, — сказал Игорь. — Космос приветствует нас, товарищи земляне.

А сам протянул руку и еще повернул регулятор охладителя влево. Температура в кабине поднялась до семидесяти пяти… до восьмидесяти… От стенок полыхало огнем.

«Довольно! — глазами приказал Бурдин и кивнул на Светлану: — Она не выдержит».

Девушка, запрокинув голову и закрыв лицо ладонями, дышала широко открытым ртом, губы ее пересохли, грудь учащенно вздымалась под расстегнутым комбинезоном.

«А что будет с нами, когда кончится охладитель?» — ответили глаза Игоря, указывая на хронометр.

«Прекратим полет…»

«Никогда!»

Ракетоплан превращался в герметически закрытую, непрерывно подогреваемую духовку. Воздух обжигал ноздри, одежда взмокла от пота и прилипала к телу, дышать было нечем.

Бурдин приоткрыл вентиль кислородного питания. Повеяло освежающей прохладой, дышать стало легче, но ненадолго. Тогда, уже не вставая, Иван Нестерович выдавил из резинового резервуара немного воды, наполнил ею алюминиевый стакан и опрокинул на Светлану. Он забыл об отсутствии тяжести — вода вылетела из стакана блестящим стеклянным шаром и, оттолкнувшись от головы девушки, медленно поплыла к стене кабины.

Коснувшись раскаленной поверхности, вода закипела.

Игорь больше не убавлял охладителя, но в кабине становилось все жарче. Прошло двадцать восемь минут, как машина погрузилась в хвост кометы. Оставалось еще двенадцать-тринадцать минут.

Бурдин с тревогой поглядывал на Светлану Девушка крепилась из последних сил.

«Когда я на почте служил ямщиком…» — запел штурман, но с губ его сорвались хриплые, нечленораздельные звуки. Закашлявшись, он огорченно покачал головой.

Стены кабины пылали. Последние капли охладителя кипели под оболочкой. У Бурдина закружилась голова, он обмяк и потерял сознание.

— У-у, хвостатая чертушка! — Игорь сжал кулаки и стиснул зубы.

… Светлана пришла в себя от освежающей прохлады во рту.

Игорь, раздетый, в одних трусах, склонился над ней и вытряхивал ей на лицо воду из стакана.

— Вот и сдюжили, — штурман ободряюще улыбнулся. — Уплыла косматая, путь свободен. А жариться все-таки лучше, чем купаться в проруби. Давайте я помогу вам раздеться, Светлана Владимировна. На вас хоть выжимай.

Бурдин, тоже в одних трусах, сидел в кресле. Он дышал жадно, часто. Лицо его распухло, покрылось красными пятнами.

Светлана поспешно разыскала зеркальце, взглянула в него и… ахнула! На нее смотрел кто-то незнакомый, обезображенный, с обожженными щеками, с красными заплывшими глазами, с губами толстыми и кровоточащими.

— Ничего, — успокоил ее Лобанов, — до свадьбы заживет. Главное — как глаза? Смотреть можете?

— Могу.

— Хорошо бы сразу уточнить курс.

Освободившись с помощью штурмана от насквозь пропитанной потом одежды, Светлана села к локатору. Погоня за астероидом 117-03 продолжалась.

С совещания у начальника строительства Алексей Поликарпович возвратился в одиннадцать ночи. Только что стемнело. Он распахнул окно и долго смотрел на освещенный прожекторами локатор «Третий-бис». Строительство шло теперь круглосуточно. Чаша, в которой разместилось бы порядочное село, покоилась на башнях. Больше всего хлопот доставил приемник, сконструированный Черновым. Получилось сложновато, зато многообещающе.

Окончательная сборка приемника удалась лишь привезенной из Жерковска бригаде автоматической сварки. Поднимаясь на башни, Алексей Поликарпович часто замечал на выполнении самых серьезных операций черноволосую девушку. Он узнал ее.

Это она провожала штурмана Лобанова.

По темпам сборки бригада из Жерковска не имела соперников. Чернов понял: тон в ней задает Оля Горяева, подруга штурмана. Торопить здесь было некого. Каждый рабочий на строительстве знал, почему ускорили сборку.

И все-таки Алексею Поликарповичу казалось, что сборка идет недостаточно быстро. Прошло две недели со дня старта.

Ракетоплан еще находился в зоне наблюдения локаторов. И пока Чернов видел «СССР-118», он оставался более или менее спокойным. Но через неделю ракетоплан станет недосягаем для луча действующих локаторов. Конечно, профессор верил в благополучное возвращение ракетоплана, однако он не смирился с мыслью, что какой-то промежуток времени не сможет его видеть.