Заглянул в его глаза. Смятение, усталость, пустота. Больше ничего. Обычно обхожу подобных персон стороной. Не из-за негативного отношения. Между мной и ними — огромная пропасть. Что может нас связывать?.. Совсем недалеко просыпается Босфор, медленно рассветает, солнце готовится к очередному дню. Чувствую, что человек хочет рассказать.

Какая разница, о чем или о ком? Неужели, чтобы выговориться, требуется повод? Присел рядом на камень. Айдынлыг ревностно принюхивается к кошкам. Он предложил сигарету…

…Хасан родом из Тебриза. Два года назад сбежал в Турцию. В летний период работал официантом в Анталии. Пришлось бросить работу. В приличные заведения радикальных трансов не берут. Хасан кинулся на поиски счастья в Стамбул. Добрался. Уже год здесь. Снимает комнату на окраине. Скрывается от закона — виза давно просрочена. Хасан счастье в городе души не нашел. Зато нашел немало клиентов в дешевом баре «Generation». «Клиент на клиента не приходится. Кто-то заплатит хорошо, потом отлупит. Кто-то неплохо отблагодарит, но из-под него живым не вылезешь…» Эсмеральда делится без стеснения. «Это жизнь. У каждого она своя. Прав, аби?» Он снова затягивается сигаретой. Умиляется Айдынлыг. Добавляет «спасибо». За что, спрашиваю? «Еще бесплатно меня никто не слушал». Заливисто хохочет. Два крайних зуба золотые… Жестокая правда жизни. Такое бывает…

…Хасан говорит о тоске. По Ирану, «по этой чертовой, дикой стране». Его ностальгия кофейного цвета. На полотне ностальгии — фотографии пожилой мамы. Зовут — Хабиба. Она не смогла принять такого «проклятого» сына. Выгнала из дому, ругалась, кричала «вон», предварительно закрыв дверь, ставни. В Иране нетрадиционная ориентация — смертельный грех. Женщина один сплошной грех, если родила такого сына… Хабиба ругалась, а потом плакала, обнимая Хасана. Целовала, снова ругала… Мать есть мать.

…Стамбул не подарил Хасану счастья. Он так же, как и я, верил в этот город. Увы, лотерея оказалась пустышкой. Выигрыша нет. «Иногда плачу. Плачу наедине с Босфором. Он последняя надежда… Если решу покончить с собою, то утоплюсь в Босфоре. Только он не осуждает. Он, теперь и вы… Спасибо вам. У вас восхитительная псина»…

…Хасан исчез. Испарился в воздухе. Лишь на холодном камне лежал донер с отпечатком его помады. Рыжая кошка готовилась слопать угощение, хотя была сыта. Как-никак ее лотерейный билет сегодня оказался выигрышным…

— Ты скучал?

— Конечно. Ты?

— Нет.

— Ничего для тебя не значу?

— Дело не в этом. Как можно скучать по своей частичке?! Ты часть меня. А частичкам все равно суждено воссоединиться. Что бы ни случилось.

— Спасибо, родная. Почему нам не повезло встретиться раньше?

— Я жила в Анкаре, ты в Баку. Словом, жили вне Стамбула. Именно он связывает сердца, которые должны быть связаны, но по ряду причин порхающие порознь.

— Сейчас мы тоже разлучены. Ты в Анкаре, я в Стамбуле…

— Ты прав. Но теперь, после первого воссоединения, расстояния не помеха. 40 минут авиаперелета для нитей душ пустяк. Поверь, они могут тянуться бесконечно…

— Скажи, почему не пишешь?

— Так надо.

— Почему? Так дорожу нашей дружбой…

— Мы не должны зависеть друг от друга. Зависимость убивает дружбу. Надо научиться жить друг без друга. Чтобы разлука не становилась болезненной…

— …хочу получать твои письма. Они другие, сказочные…

— Ты без того их получаешь. В иной форме. Мысленно. Ты проникаешь в мое сознание. Я — в твое. Невольно от нас самих…

— Точно-точно. Знакомые ощущения…

— Кстати, храню твой портрет на столе своей комнаты. Мною же нарисованный.

— Каждое утро его, то есть тебя, приветствуют лучи солнца. В Анкаре солнце необычное. Не приторное, душистое…

— Поэтому мне так солнечно…

— Так будет всегда. Люблю тебя.

— Люблю еще сильнее, сестричка.

…Говорит глазами. Живет в себе. На поверхности только вселенская любовь к миру. Она слышит, казалось бы, невозможное. Гул всех морей мира, пение всех птиц земли, движение сонных облаков, писк прожорливых пингвинят. Гюльбен — бескрайний океан звуков. В него сливаются реки жизненных нот. Если бы она стала писателем, то ее слог превзошел бы все слоги мира. Она рисует большие полотна. Каждый мазок — тончайшая деталь мира. Станет ли великим художником? Покажет время.

…Воскресный день с Гюльбен провожу в Эскихисаре. В удивительном городке на юго-востоке Стамбула. Он отмечен сотней достоинств. Вкуснейшая рыба, заво-раживающая пристань для яхт, музей Османа Хамди Бея. Работы последнего Гюльбен готова рассматривать сутками. Хожу следом за ней по музею великого турецкого художника XIX века, напоминаю о себе, времени, местонахождении. Она не отрывает взгляда от произведений Хамди Бея. Изредка вытирает слезы с бледных щек. Эти слезы — слезы восхищения. «Когда смотрю на творения Хамди Бея, осознаю всю ничтожность моих каракуль. До творческого масштаба Хамди Бея не добраться. Но, знаешь, хочется сделать попытку…» Рыжеволосая Гюльбен отныне обещает посылать мне лучшие работы. «Когда стану знаменитой, продашь мои полотна, станешь миллионером…» — расцветает она неповторимой улыбкой. Пыльца с цветка ее улыбки проникает в меня через дыхательные пути, делая счастливее счастливого. Неповторимое чувство…

…Последний день перед возвращением в Анкару. Проводим у меня. К нам присоединяется Шинай. Грозится очередным кулинарным шедевром. «Все беру на себя. Продукты купила, батлыджан-эзмеси сделаю заранее, осталось сготовить мусакку. Ты займись гостьей. Приготовление пищи беру на себя». В итоге готовим мусакку всей командой. Гюльбен нарезает продольными ломтиками баклажаны, посыпает их солью на полчаса, чтобы горечь вытекла. Я нарезаю лук, обжариваю его вместе с говяжьим фаршем. Остальными процессами — обжаркой помидоров, баклажанов — руководит сама Шинай…

Это была наша последняя встреча с Гюльбен в том году. Спустя 7 часов провожаем ее в аэропорту. Долго прощались. Она обнимала нас с Шинай, целовала Айдынлыг в холодный нос. Она уезжала, оставляя в Стамбуле частичку собственной души. Она уезжала, чтобы обязательно вернуться… Звучит сказочно. Но и сказки ведь придумывает жизнь…

…Дни рождения вне Стамбула утопали в горьком соусе пересоленных обид, подгоревших желаний, засахарившихся порывов жить иначе. Более двух десятков именин, отмеченных до созерцания Босфора, — кино другого формата. Кадры из той жизни — незнакомые изображения чужого человека. Человека с моей внешностью. Не с моей душой. Воспринимаю как пройденный этап. Другая обстановка, цели, побуждения. Теперь жизнь в настоящем с прицелом в будущее…

…Эпизод из той жизни. Шумный джаз-клуб наполнен родными людьми. Задуваешь свечи на трехъярусном шоколадно-персиковом чуде. Задуваешь под фальшивое исполнение «Happy birthday». Каждый год неизменно загадываешь одно желание — Стамбул. Когда загадываешь желание, с недоверием веришь в его реализацию. Сбывается, действует, получается. Таков результат многолетних испытаний. Верьте в желания — таков мой итог на сегодняшний день. Итог, подведенный в обретенном Стамбуле. Каждая секунда с мыслей о вере — еще один шажок в сторону ее постижения…

…Мои дни рождения в городе души — фонтан искрящегося счастья. День, когда хочется растянуть минуты. День, когда по дому кружит аромат восточных вкусностей. День, когда вокруг люди, прошедшие с тобою сложный путь. День, когда вокруг люди, которых обрел на пути к счастью… Подготовка к знаменательному дню стартует за два дня заранее. Первым делом поездка за покупками. Без Шинай — дивы турецкой кухни — не обойтись. Сбегаем вместе из офиса, предварительно отослав секретаршу Мелек на разведку. «Глянь, заперта ли дверь комнаты шефа».