Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Тогда почему он меня выгнал?

— Наверное, ты что-то не так сказал. Ты ему не нагрубил?

— Нет. Я один раз назвал его на «ты», ему не понравилось.

— Ну и дурак, — сказал Борис, тут же спохватился, но слово уже вылетело. — Пора знать, что взрослых называют на «вы».

— Я давно знаю. Но я не думал, что он взрослый. Боря, почему ты…

— Хватит спрашивать, — прервал его Борис. — Я ничего не могу объяснить тебе про репетицию, если сам не видел.

На этот раз Феликс не послушался.

— Я не буду спрашивать про репетицию. Я хочу тебя спросить про другое. Ты мне все рассказываешь, объясняешь слова. Ты все время ходишь со мной. Почему другие ребята со мной не ходят и ничего не объясняют? Почему только ты один?

— Потому что я твой друг, — ответил Борис, радуясь тому, что Феликс не обратил внимания на «дурака».

— А у человека бывает только один друг?

— Бывает — и ни одного.

— А два друга бывает?

— Бывает и пять.

— Тогда почему у меня не пять?

Это был один из тех вопросов, на которые невозможно ответить. Борис не смог бы объяснить, почему у него до сих пор и одного друга среди ровесников не было. На такие вопросы обычно отвечают: «Спроси сам себя».

Но это тоже не ответ, а отговорка. Тем более нельзя было так ответить Феликсу. Он жил на Земле всего несколько дней. Ему не объяснишь, что друзей приобретают всю жизнь, а теряют за считанные секунды.

— Не знаю, почему у тебя не пять, — ответил Борис. — Просто так получается.

— А почему у тебя не пять?

— Мне больше никто не нравится. Кроме тебя, конечно.

— Теперь понятно, — сказал Феликс. — Мне понятно про тебя, но не понятно про меня. Мне нравятся все ребята.

— Даже Дегтярев?

— Дегтярев мне не нравится. Если я его увижу, то опять за тебя заступлюсь.

— Лучше не надо, — сказал Борис. — Он ведь сейчас ни к кому не лезет. Кончил свои вопросы?

— У меня есть еще один.

Борис вздохнул. Феликс задавал вопросы о вещах, над которыми Борис никогда не задумывался. Но лучше было все же ответить самому, чем ждать, пока Феликс начнет спрашивать кого-нибудь другого.

— Давай. Только последний. Сегодня ты меня больше ни о чем не спрашиваешь. Договорились?

— Больше не буду, — согласился Феликс. — Мне непонятно… Ты назвал меня «чучело космическое»…

— Это была шутка.

— Ты назвал меня «дурак»…

— Тоже шутка.

— А Вен-Вен назвал меня «старик». Кто же я на самом деле?

— Я тебе объяснил: «стариком» называют человека, когда он нравится. А «чучело» и «дурак» — это шутливые слова.

— Нет, — твердо сказал Феликс, — это не шутка. Я уже знаю: шутка — это когда смешно. Ты не смеялся, а сердился. Это плохие слова.

— Вот чу… — сказал Борис, но вовремя остановился. — Вообще-то ты прав. Слова не совсем хорошие. Если тебе их скажет кто-то посторонний, то можно обидеться. Но если тебе говорит друг, то у них получается совсем другой смысл. Я могу назвать тебя дураком, или свиньей, или гадом. И ты не должен на меня обижаться. Это все говорится по-дружески. Понимаешь? Это все вроде «старика».

— Теперь понимаю, старик, — сказал Феликс.

— Вот и хорошо. А сейчас пойдем сыграем в футбол.

— Пойдем, дурак! — обрадовался Феликс. — Я уже давно не играл в футбол, гад.

Борис вздрогнул, и Феликс это заметил.

— Это я только тебе, чучело, — пояснил он. — Другому я никому не скажу.

ДЕНЬ 8-й

Допросы, допросы…

Карусель, запущенная Августом Яновичем, продолжала раскручиваться над Кулеминском. Новые граждане, сами того не зная, вовлекались в ее вращение.

Старик парикмахер не торопился, но и времени не терял. Кружочки и линии были перенесены на большой лист чертежной бумаги, купленный в книжном магазине.

— Уж не в художники ли вы собрались, Август Янович? — спросила его продавщица, имевшая от парикмахера прическу морковного цвета.

— Нет, — туманно сказал Август Янович, — это для эксперимента.

Слово было весьма научное, и взгляд продавщицы слегка затуманился от размышлений: эксперименты в парикмахерской — это всегда интересно для женщины. Август Янович воспользовался минутой и воткнул в разговор свой традиционный вопросик насчет Алексея Палыча. Но, кроме листа бумаги, он на этот раз ничего из магазина не вынес.

Дома у Августа Яновича лист чертежной бумаги расположился на стене, над той спинкой кровати, в которую упирались его пятки. Засыпая поздно вечером и просыпаясь рано утром, Август Янович не без удовольствия смотрел на этот лист.

Собственно говоря, процесс невидимой работы ума уже почти закончился. Пора было приступать к действиям. Но вот к каким действиям, Август Янович еще не решил.

Алексей Палыч не казался ему человеком, способным на преступление. Ну, может быть, какая-нибудь мелочь… Нет, вот из-за мелочи учитель и пальцем не шевельнет. Тут что-то покрупнее. Из литературы Август Янович знал, что на мелочах как раз попадаются крупные преступники; новобранцы сразу начинают с убийства. Но убийство и Алексей Палыч не сочетались в мозгу парикмахера: он знал учителя двадцать лет.

Честно говоря, Август Янович даже не знал, как он поступит, если обнаружится что-то серьезное. Он уважал и ценил Алексея Палыча как человека. Но натура неугомонного старика была такова, что, начав расследование, остановиться он был не в силах.

Август Янович работал добросовестно. Верный своему принципу, он продолжал обрабатывать своих клиентов бритвой и языком, и скоро две последние жертвы, запутавшись в паутине невинных вопросов, прожужжали кое-что ценное.

Предпоследней жертвой оказался пожарный инспектор.

Август Янович настолько уже напрактиковался, что любой разговор, даже о погоде или нейтронной бомбе, мог привести к Алексею Палычу.

— Тяжелая у вас служба, — сочувственно заметил парикмахер, намыливая инспектора. — Тяжелая и неблагодарная.

— Именно так, неблагодарная, — согласился инспектор. — Да благодарности мы и не ждем. Они бы, мошенники, хоть не скрывали… поставит «жучка» и ходит, вид делает, что святой. Как будто мы для себя стараемся. Я же не могу в каждую пробку залезть. А он доволен — инспектор не заметил. А после — пожар. Сами через себя люди страдают. Из-за собственной глупости. Вон на днях на Привокзальной дом сгорел… Из-за чего? Я вам точно скажу: из-за проводки.

— Дом — это еще не так страшно, — сказал Август Янович. — Дом свой, можно сказать: сами свое сожгли. Обидно, когда люди страдают. Особенно дети. Знаете, ясли или детский сад, или, например, школа…

— Ну, в детских учреждениях мы каждый сантиметр проверяем. Там подход особый.

— И правильно, — гнул свое парикмахер. — Пожар в школе — страшно подумать. Часто вы в школе проверяете?

— А недавно был. Там завхоз у них молодец: все содержит в полном порядке.

— Бывает так, что наверху в порядке, а где-нибудь в другом месте не уследят, например, в подвале…

— И подвалы мы проверяем. Был я и в подвале. Там у них силовой ток подведен. Это особо опасно, но все сделано на совесть. Так что насчет школы можете не сомневаться.

С точки зрения Августа Яновича, инспектор продвигался к делу несколько медленно.

Может быть, он и не встречался с учителем? Но парикмахер знал, что в расследованиях нельзя быть нетерпеливым. Нужное слово может выскочить неожиданно. И оно выскочило.

— Зачем же силовой ток? — Август Янович спросил просто так, для поддержания разговора.

— Для токарного станка. Алексей Палыч там целую мастерскую устроил.

— Ну, уж Алексей Палыч ничего от вас, наверное, не прятал? Верно? Исключительно добросовестный человек.

— Алексей Палыч — мужик что надо, — согласился инспектор.

— И вы ничего, конечно, не нашли.

— Ничего не нашел. Все в полном порядке.

Инспектор явно не торопился сообщить что-нибудь ценное. У Августа Яновича было такое ощущение, будто он катит наверх по склону бочку, набитую камнями.

33
{"b":"99444","o":1}