– Я знаю, о чем ты думаешь. – Она сделала паузу, давая ему шанс испытать на ней свои способности психоаналитика, но его упорное молчание заставило ее очертя голову броситься в омут: – На самом деле я вполне уверена в себе.

– Должна быть, – согласился он, – раз выбрала такую работу. Дети способны очень быстро раскусить тех, кто их стесняется.

Ответный смех Кэтрин прозвучал искренне и открыто.

– Я не стала бы это утверждать. В четыре-пять лет их куда больше волнует происходящее вокруг, нежели душевное состояние их учителя. Кроме того, они ужасно доверчивы. Думаю, желание использовать в своих интересах слабости других людей приходит значительно позже.

– Клэр тяжело в школе? – спросил Доминик.

За эти годы она совсем забыла о его способности очень внимательно слушать то, о чем ему говорят.

– Поначалу было тяжело, – ответила Кэтрин и замолчала, пока перед ними торжественно расставляли тарелки с закусками. Потом принялась за еду и продолжала, проглотив очередную порцию языка и овощей: – По-английски она говорит свободно, но первое время не успевала схватывать все, о чем говорили другие девочки. Сейчас же все превосходно. Клэр, конечно, не лидер, но я и не думаю, чтобы она когда-нибудь им стала, верно ведь?

– Верно, – задумчиво отозвался Доминик. – Она всегда была погружена в себя.

– Да. Знаю. И понимаю… – Она запнулась, сообразив, что сказала лишнее, а потом продолжала, сама того не желая, поскольку признание само следовало из предыдущих слов: – Я была точно такой же. Мой отец ушел из дому, когда я была совсем маленькой, а мать… – Кэтрин замолчала. Она никогда никому не рассказывала о матери. Все свои проблемы она прятала глубоко внутри и всегда старалась убедить себя, что все не так уж плохо. Понять, до какой степени ее детство повлияло на нее, она смогла значительно позднее.

– А твоя мать?.. – В его вопросе звучал интерес, но не нажим, и она рискнула:

– Мама возненавидела отца за то, что он нас бросил. Она всегда говорила, что он нас предал. Это, конечно, было правдой, но…

– Она винила тебя?

– Нет.

– Она заставила тебя расплачиваться за его предательство?

– Что-то вроде этого. – Кэтрин нервно засмеялась. – Я же говорила, что я – ужасно скучная тема для разговора.

– Прежде ты никогда не рассказывала мне о своем прошлом, верно?

Кэтрин хладнокровно встретила его взгляд и ответила чистую правду:

– Когда я познакомилась с тобой, у меня не было ни прошлого, ни будущего.

– Расскажи мне, – произнес Доминик с встревожившей ее мягкой настойчивостью.

– Рассказать что?

– Расскажи, что ты скрываешь.

Она опустила глаза. На лбу выступили бисеринки пота. Рассказать? – думала она. Всю правду? Всю сложную, запутанную правду, так дорого ей стоившую? Он сказал, что прошлое теперь не имеет значения, поскольку между ними все кончено, и двум чужим людям, чьи дороги случайно пересеклись, секреты ни к чему, но для нее это было не так. Он, возможно, и сумел вычеркнуть ее из своей жизни, но Кэтрин хватало честности признать, что самой ей подобное не удалось. Бессмысленно размышлять, что именно она испытывает к нему, но уж конечно, не равнодушие. А это единственное чувство, которое помогло бы ей непринужденно и весело сообщить ему обо всем случившемся шесть лет назад.

– Ничего я не скрываю, – не поднимая глаз, сказала она.

– Ты встречалась с нами обоими одновременно? – Острый взгляд его сузившихся глаз противоречил небрежной заинтересованности в голосе. – Ты была от него беременна?

Ошеломленная, Кэтрин вскинула на него глаза, а потом расхохоталась, откинувшись на спинку кресла.

– Объясни мне, в чем соль шутки, – холодно отреагировал Доминик, и ее смех постепенно стих, хоть она и не сразу справилась с нервным хихиканьем.

– Я никогда в жизни не была беременна, – ответила наконец Кэтрин, подумав, что беременность от фиктивного любовника, пожалуй, обеспечила бы ей место в «Книге рекордов Гиннесса». – Это самое нелепое предположение из всех, которые я когда-либо слышала. – (После ее заявления он нахмурился еще сильнее). – Ты не подумывал о том, чтобы начать писать романы?

– Как смешно, Кэтрин, – буркнул он. Но, судя по выражению его лица, она его ни капельки не развеселила.

– Не знаю, почему ты считаешь необходимым докапываться до истины, – уже серьезно сказала она. – Полагаю, это каким-то образом связано с мужской гордостью, но я не собираюсь помогать тебе сложить головоломку до конца. И вообще, интересно: стал бы ты этим заниматься, если бы судьба случайно не столкнула нас снова?

– Незавершенное дело всегда остается с тобой, – ответил он и подал знак официанту, чтобы принесли кофе. Затем склонился к ней: – И потом, мы ведь все-таки встретились, и я не сдамся до тех пор, пока не выясню, что двигало тобою тогда и что двигает тобой сейчас.

Она смотрела на него с испугом.

– Но зачем? Что ты выиграешь?

– Удовлетворение, Кэтрин. – Он вернулся в прежнее положение, и на губах его заиграла улыбка, подтверждавшая, что он слов на ветер не бросает.

Ей стало не по себе. Уж лучше бы он признался, что раскапывать правду его заставляет чистейшее, беспардонное любопытство! Его тон был холодным, обезличенным. В словах слышалось бесстрастное желание все выяснить – точно такое, как, например, желание решить сложную научную проблему.

Он давным-давно потерял к ней всякий интерес, и совершенно очевидно, что сидящая перед ним женщина для него ровно ничего не значит, но его безжалостная логика просто не позволит ему оставить эту задачу нерешенной.

У столика возник официант с обычными вопросами о том, как им понравилась еда. А что, если Кэтрин сейчас поднимется и объявит, что ей нисколько не понравилось? Слетит ли с него маска вежливости и обходительности? Завопит ли он от ужаса, воздев руки к небу? А может, притащит сюда хозяина и потребует объяснить, что было не так?

Вопрос, разумеется, был чистой формальностью. Еда была превосходна, впрочем, даже окажись она несъедобной, Кэтрин все равно воздержалась бы от критики. Слишком она привыкла не привлекать внимания, чтобы вот так добровольно устраивать на людях сцену.

– А почему Клэр так погружена в себя? – неожиданно спросила она, и Доминик ответил не раздумывая, как будто резкая смена темы разговора его нисколько не смутила.

– Полагаю, это результат ее жизни с матерью. Франсуаза была яркой, шумной женщиной. Она стремилась затмить всех вокруг, включая и дочь.

– Потому ты и женился на ней? – осторожно поинтересовалась Кэтрин. – Что она была яркой?

– Я женился на ней потому, что она была беременна.

Он отхлебнул кофе и уставился на нее поверх чашки, как будто развлекался, ожидая ее очередного вопроса. Кэтрин понимала, что он ответит ей, только если захочет, но стоит ей переступить запретную черту, как он резко, холодно и бесповоротно замолчит.

Ее вдруг осенило: не только он ее, но и она его по-настоящему не знала. Те шесть месяцев они плавали в каком-то далеком от всякой реальности облаке наслаждения. Невероятно, что такая короткая связь была насыщена такой мощью и повлекла за собой такие последствия.

– Бедняжка Клэр, – сочувственно проговорила она. Других слов у нее просто не нашлось – Ей хотелось бы расспросить его побольше, узнать что-нибудь о нем самом, но она не вправе была играть в эту игру. Учителя имеют право задавать вопросы только «от и до», а вопросы более личного характера запрещены неписаными этическими правилами. – Ужин подошел к концу, – вместо вопроса произнесла она, – а ты так и не сказал, зачем, собственно, пригласил меня.

– Верно, не сказал. – Он откинулся на спинку стула, скрестил на груди руки и заявил вкрадчивым голосом: – Я хочу узнать, что происходит с моей сестрой.

– С твоей сестрой? – удивленно воззрилась на него. Кэтрин. – Господи, да мне-то откуда знать, что с ней происходит?

– Ты ей, похоже, понравилась. Если бы ей захотелось посекретничать с кем-нибудь, то ты, наверное, сгодилась бы на эту роль.