У Марка же, как она считала, наоборот, был огромный талант, настолько потрясающий, что когда она впервые увидела его картины и скульптуры, то была буквально ошеломлена. Рано или поздно эти работы обязательно должны были привлечь к себе внимание известных критиков и меценатов. Только бы Марк не потерял веру в самого себя.

Хитэр часто грустила, размышляя над тем, что ведь именно Марк убедил ее заняться таким суетным делом, как реклама, и теперь она оказалась на высоте, а сам он со своими изумительными произведениями до сих пор оставался непонятым и непризнанным. От этого она постоянно чувствовала себя виноватой, будто именно из-за нее он начал сомневаться в своих силах. Все труднее и труднее становилось для Марка писать и ваять, потому что на чердаке и так уже скопилось немало созданных шедевров, при виде которых его надежда, что они когда-нибудь увидят свет в лучших галереях страны, постепенно угасала. За последний месяц он не начал ни одной новой работы, оправдываясь тем, что его творческий подъем временно прошел. Как-то Хитэр попробовала вывести его из состояния депрессии, заявив, что лично ей приходится работать каждый день, не считаясь со своим настроением. Но это только вызвало у него новый приступ ярости. Марк в довольно резких выражениях объяснил ей, что такие замыслы, как у него, рождаются не сразу, их надо вынашивать, и что он вообще не автомат, у которого все должно получаться, как только нажмешь на кнопку.

Хитэр молча проглотила и эти обидные слова.

Но надолго ли хватит ее терпения?

Сколько еще времени собирается Марк издеваться над ней? Ведь может получиться так, что возникшее между ними напряжение приведет наконец к разрушению даже самых светлых и нежных чувств.

А сколько уже раз Марк пытался заняться с ней любовью и у него ничего не получалось! Значит, и сама их любовь теперь тоже в опасности. Ведь она легко могла перерасти в нем в ненависть к «виновнице» всех его неудач.

К половине третьего съехались почти все приглашенные пары. Не хватало только Вернона и Розы Херн. Анита оживленно беседовала с гостями на веранде, как вдруг вошла Бренда Мичам и доложила, что хозяйку просят к телефону. Звонила Роза. Она сообщила, что находится сейчас на заправочной станции в сотне миль от поместья. Роза предупредила Аниту, что она и Вернон запаздывают, но причина для этого была уж слишком дурацкая — она не поделила что-то со своим парикмахером и на выяснение отношений у нее ушло целых два часа.

— И вдобавок у нас кончился бензин, — сокрушалась Роза, будто весь мир сегодня повернулся против нее. — И Вернон говорит, что раньше шести мы не успеем, даже если не придется долго плутать.

— Хорошо, приезжайте в шесть или даже позже, только пусть он ведет машину поосторожней. Не торопитесь, — успокоила ее Анита. — Но мне все же хотелось бы, чтобы вы успели до ужина познакомиться с остальными гостями и как следует устроиться в своей комнате.

Повесив трубку, Анита почувствовала легкое раздражение, хотя по телефону ее голос звучал как всегда любезно. Херны вечно опаздывали и на прием в Ричмонде, поэтому совсем не удивительно, что и теперь с ними что-то произошло. Им обоим было уже за сорок, но вели они себя безответственно, как подростки. Страх перед старостью привел их к тому, что они так и не повзрослели окончательно. Они одевались и делали все не по возрасту, и иногда это доходило до полного абсурда. Анита не раз пыталась настроить их на серьезный подход к жизни, но привить им хоть какое-то чувство ответственности было попросту невозможно. Поэтому она лишь покачала головой и горько вздохнула, вспоминая этих на редкость незадачливых пациентов по дороге назад на веранду. Но там уже никого не было. Выглянув во двор, она увидела, что Чарльз, который так и не переоделся после верховой прогулки, в узких кожаных брюках и высоких сапогах, организовал сейчас что-то вроде ознакомительной экскурсии по поместью, показывая гостям дом со всех сторон и таким образом пытаясь снять у приехавших первоначальное напряжение. Анита догнала группу и передала ему разговор с Розой.

— Ну что ж, — ответил Чарльз, — в конце концов, они заплатили нам, и если их деньги пропадают зря, то это их личное дело.

— Но тогда они будут жаловаться, что мы уделили им мало внимания, — сказала Анита так, чтобы услышали и все остальные. Главным образом, эта фраза предназначалась для Марка Пирсона.

Почему-то сейчас Марк казался еще более замкнутым и мрачным, чем в первые минуты после приезда. Хитэр хотела взять его за руку, но он только грубо оттолкнул ее.

Среди гостей выделялась и еще одна молодая пара — Гарви и Андри Уорнак, у которых дела были тоже плохи. Андри ни на шаг не отходила от Чарльза, а Гарви, наоборот, плелся позади всех, как будто вообще был с ними незнаком. Им обоим исполнилось уже по двадцать пять лет. Гарви работал техником по компьютерам, а Андри преподавала историю. Первое время все у них шло нормально, как в любой американской семье. Неприятности начались два года назад, когда у Андри стали случаться приступы головокружения и резко ухудшилось зрение. Причиной оказалась опухоль мозга. Она была доброкачественная, но таких размеров и формы, что не оставалось никакой надежды на удачный исход операции. И тем не менее произошло чудо — она не только осталась жива, но и сохранила в норме все свои умственные способности и двигательные функции. Андри вернулась домой и должна была радоваться этому, как никогда, но все вышло наоборот. Гарви настолько уже подготовил себя к утрате любимой жены и весь предался скорби, что фактически вычеркнул ее из своей жизни. Он слишком хорошо настроил свое сознание на то, что Андри больше нет, и когда узнал, что она выжила, впал в состояние, близкое к шоку. Со временем его жизнь осложнилась еще и обидой на неоправданные страдания, а потом чувством вины за эту обиду. И теперь Уорнакам было необходимо научиться правильно реагировать на окружающую действительность и разобраться в своих противоречивых чувствах, чтобы восстановить и укрепить прежнюю любовь и уважение друг к другу.

Анита решила проверить, не пропустил ли Чарльз чего-то важного в отношениях этой пары, хотя оба они были в Ричмонде его постоянными пациентами. Похоже, что между Андри и Чарльзом наметилась некая симпатия. Это было вполне естественно и встречалось во врачебной практике довольно часто. Пациенты нередко влюблялись в своих докторов, которые сочувствовали им и интересовались их жизнью, пусть даже из чисто профессиональных соображений. Но психотерапевты очень редко становились причиной таких увлечений, поскольку больные, обращающиеся к ним за помощью, как правило, находятся в эмоционально взвинченном состоянии. Однако нельзя и отталкивать от себя таких пациентов, потому что если не принять самого искреннего участия во всех их делах, то можно потерять и свой авторитет, и доверие больного, и тогда уже ему будет очень трудно помочь.

Анита была хорошо знакома с таким явлением, и поэтому не испытывала ни малейших намеков на ревность, наблюдая, как Андри ходит по пятам за Чарльзом, бросая на него нежные и восторженные взгляды. Анита прекрасно понимала, что сейчас происходит, знала по опыту, что так бывает со многими, и к тому же была абсолютно уверена в любви и преданности Чарльза. Поэтому повода для беспокойства в создавшейся ситуации она не находила. Но совсем иначе воспринимал поведение супруги Гарви Уорнак. Он уныло тащился в хвосте группы, опустив глаза к земле, и изредка бросал злобные взгляды на Чарльза, когда тот отворачивался в сторону.

Но Чарльз, казалось, не замечал этих колких взглядов. Сейчас он вел гостей к маленькому кирпичному строению, бывшей кухне. Здесь в давние времена, еще до Гражданской войны, готовили летом еду для владельцев плантации и их работников. Андри слушала Чарльза, затаив дыхание, ведь она сама была учительницей истории. Внезапно она остановилась, тронула его за руку и с восхищением в голосе заговорила: