Шершавая сухая поверхность большого валуна была ощутимо теплой. Девушки взобрались на него и некоторое время сидели молча. Трейси никак не могла решить, как бы поделикатнее начать разговор. Наконец она достала из сумочки шелковый шарф и протянула его Нарсэл.

– Я вам сейчас верну ваш шарф. Миссис Эрим сказала, что он ваш.

Турчанка на мгновение заколебалась, потом взяла шарф в руки и развернула его. Полоски сливового и кремового цвета пробежали между ее пальцами, как струи воды, и упали теплой лужицей на колени.

– Значит, это вы были в развалинах вчера? – полувопросительно-полуутвердительно спросила Трейси.

Темная головка Нарсэл склонилась еще ниже, она не подняла глаз. Наконец, когда Трейси уже начала думать, что турчанка так и не ответит, Нарсэл негромко проговорила:

– Да, это была я.

– Ахмет там тоже был, – сказала Трейси. – Он следил за вами. С вами был кто-то, с кем вы разговаривали…

Нарсэл приподняла голову и взглянула на Трейси. Глаза ее были непроницаемо темными. Сейчас никто не сказал бы, что они принадлежат девушке мягкой и покорной.

– Разговаривали… да. Но до этого никому нет дела.

– Никому, кроме меня, – возразила Трейси. – Мне очень интересно узнать, почему разговор шел обо мне? Мужчина, который произнес мою фамилию, был явно не в самом благодушном настроении.

– Так вы не знаете, почему? – испуганно спросила Нарсэл.

– Да нет, откуда я могу это знать? Я ведь не знаю турецкого, я разобрала из всего услышанного только свое имя. А может, с вами был мистер Рэдберн? Или ваш брат?

Нарсэл печально вздохнула и начала нервно накручивать шарф себе на пальцы. Это было похоже на то, как мужчины перебирают четки, когда хотят успокоиться.

– А вы умеете хранить чужие секреты? Хотя, благодаря Ахмету-эффенди, наш секрет перестал быть таковым. Он не одобряет того, что мы делаем. Если я открою вам свою тайну, то буду полностью в ваших руках. Обещайте, что вы ничего никому не расскажете.

– Едва ли я побегу к миссис Эрим, вашему брату или мистеру Рэдберну исповедоваться, – ответила Трейси.

Нарсэл Эрим еще несколько секунд пристально рассматривала ее, как бы стараясь найти ответ на вопрос: можно ей доверять или нет? Наконец она кивнула.

– Нередко обещание американца надежнее обещания европейца. Может, вы станете моей подругой и замените Анабель. На встречу со мной в развалины вчера пришел Хасан.

Трейси недоуменно повторила имя:

– Хасан?

– Не помните? Сегодня на Крытом базаре… в маленьком магазинчике, где я покупала агатовые четки для Мюрата. Хасан – сын Ахмета-эффенди.

Трейси сразу же вспомнила молодого человека. И тут же к ней вернулась тревога, которую она испытала, услышав грубый мужской голос тогда в развалинах.

– Я хочу выйти замуж за Хасана, – призналась Нарсэл. – Но его отец придерживается патриархальных взглядов и считает, что такой брак невозможен. Мой брат тоже придет в ярость от этой новости. Но он ничего еще не знает. Мюрат по-своему тоже подвержен предрассудкам и поэтому сделает все, чтобы расстроить наш брак. У меня тогда останется единственный выход: сбежать из дома. Но Хасан сейчас еще не может позволить себе содержать жену. Ждать трудно, но я должна ждать и хранить наши отношения в тайне, пока не наступит подходящий момент. Потом я просто рассмеюсь в лицо любому человеку, который попытается вмешаться в наши отношения. Мне не нравится… что Ахмет-эффенди следит за нами. Значит, придется выяснять с ним отношения, убеждать его, что он не прав.

– Миссис Эрим тоже будет против вашего брака? – спросила Трейси.

Нарсэл усмехнулась.

– Сильвана будет только счастлива, если я покину яли. Она с удовольствием бы выселила из дома всех нас, заполнила его своими друзьями и развлекалась в свое удовольствие. Она не питает теплых чувств к близким родственникам моего отца и старшего брата. Мюрат терпеть ее не может, но Ахмет-эффенди не забывает, что старший брат очень любил эту женщину и привел ее в дом. Он не забыл, что брат дал ей все, что мог. После нашего отца Ахмет-эффенди больше всего любил нашего старшего брата.

В голосе Нарсэл слышалась такая горечь, что она, казалось, испытала облегчение, выговорившись.

Трейси ласково дотронулась до руки турчанки, стараясь успокоить и подбодрить ее.

– Мне очень жаль, что я невольно помешала вам. Обещаю, что никому ничего не скажу. Но я все же не понимаю, почему вы упомянули обо мне тогда?

– Потому что с вами в дом вошли новые неприятности. Потому что там, где вы, похоже, всегда можно ждать каких-то происшествий. Взять хотя бы то, что произошло сегодня утром с вашей работой. Но больше всего меня беспокоит то, что такое уже бывало.

– А как, по-вашему, Сильвана способна на подобную шутку? – спросила Трейси.

Нарсэл приподняла колени и крепко обхватила их руками.

– Иногда лучше не думать… не видеть.

– А мне не нравится играть в страуса, – решительно заявила Трейси. – Что имел в виду мистер Рэдберн, когда перед обедом говорил о полтергейсте? Что вы имеете в виду, когда говорите, что «это» началось опять?

– Об этом я не хочу говорить, – покачала головой Нарсэл. – Когда подобные происшествия случались раньше, они становились прелюдией к беде. Даже к смерти.

– К смерти… жены мистера Рэдберна? – уточнила Трейси.

– К смерти вашей сестры, – мягко поправила Нарсэл.

На какое-то мгновение тишина на залитой солнцем вершине холма обрела почти осязаемую напряженность. Какую-то долю секунды Трейси еще надеялась, что ей показалось, будто Нарсэл произнесла слово «сестра», но нет, ошибки быть не могло. Это подтверждал изучающий взгляд турчанки.

– И давно вы об этом знаете? – нарочито сдержанно поинтересовалась Трейси Хаббард.

Нарсэл негромко вздохнула, словно испытала облегчение, открыв свою тайну.

– С той минуты, как Сильвана позвонила мне в город и попросила заехать в отель за американкой по имени Трейси Хаббард.

– Вы знали… и молчали?

– Мне показалось, вы хотели хранить все это в тайне, – пожала плечами Нарсэл. – Я предоставила вам много возможностей признаться в том, что вы сестра Анабель, но вы молчали. Мне порой даже становилось страшно, что мое поведение покажется вам странным. Я знаю за собой эту слабость: временами могу быть надоедливой.

– Но как вы могли узнать? Анабель не раз мне говорила, что никому не рассказывала о своей семье.

– Да… Она объяснила мне причину. – Нарсэл погладила шелковый шарф, лежащий у нее на коленях. – Анабель хранила молчание об этом до нашего последнего разговора. Он произошел утром в день ее смерти. Анабель была страшно несчастна, рассеянна, сама не своя. Майлс поступил с ней ужасно грубо и жестоко. Он покинул ее в самый трудный для нее момент, когда она так отчаянно нуждалась в его помощи. Анабель попросила меня съездить за ним в аэропорт и попытаться отговорить от поездки в Анкару, но я опоздала. Перед самым моим выездом у нее почти случилась истерика. Тогда-то Анабель и рассказала мне о своей младшей сестре в Америке. Сестре, которую она звала… и которая так и не приехала к ней на помощь.

– Пожалуй, она была права, – кивнула Трейси, но не стала объяснять, что посчитала просьбу Анабель о помощи очередной ложной тревогой.

– Тогда почему вы все же приехали? Почему явились инкогнито, якобы для того, чтобы помогать Майлсу Рэдберну? Чтобы насладиться тем, что можете водить всех нас за нос?

Трейси было трудно встречаться глазами с обвиняющим взглядом Нарсэл. У нее под ногами словно разверзлась земля, и она не знала, как себя вести.

– Я могу объяснить все, – наконец ответила Трейси. – Но это долгая история.

Нарсэл ждала продолжения, но Трейси замолчала. Она не могла заставить себя рассказать постороннему, в общем-то, человеку об истеричном звонке Анабель за несколько часов до самоубийства.

– Вы сохранили мое инкогнито в тайне? – спросила она у Нарсэл. – Несмотря на то, что с первой минуты нашего знакомства знали, кто я такая?