Тайная советница поймала на себе взгляд Анны Владимировны, ищущий одобрения, и широко улыбнулась. Все ее плохое настроение как рукой сняло.

Павел Петрович повел гостей в столовую, в бильярдную, в курительную комнату. Гости хвалили, Анна Владимировна сияла, Митенька тосковал.

– Что у нас тут? – сам себя спросил Павел Петрович и сам же себе ответил: – Ах да, малая гостиная. – Они вошли в комнату, где стояла мебель под старину с множеством завитушек, а на стенах висели ружья и кинжалы в затейливых ножнах. – Мы ее обставили во французском духе, – пояснил Павел Петрович, глядя на гостей влажными, сияющими глазами.

«Обстановка во французском духе именуется «веселый дом», – помыслила про себя Евдокия Сергеевна кисло и стала обмахиваться веером. Но ее мужа французская комната заинтересовала чрезвычайно, особенно ружья на стенах. Павел Петрович, польщенный интересом начальника, показал ему все ружья и дал о каждом краткие сведения.

– Это охотничье ружьецо. Помните, прошлым летом мы с вами знатно на фазанов поохотились… – Он снял со стены очередное ружье. – Двустволка марсельская, фабрика «Лепелье и компания», – гордо объявил он. – Только позавчера приобрел по случаю…

Знаем мы твоего Лепелье, мелькнуло в голове у Евдокии Сергеевны. Небось тульский оружейник Чучелкин его делал, и никакой Марсель там и близко не валялся.

Однако Иван Андреевич ружье похвалил и, мало того что похвалил – в руках подержал, даже в окно прицелился. Свежеиспеченный тайный советник обожал огнестрельное оружие и все, что с ним связано. Если бы у него был сын, он бы первым делом научил его охотиться.

А сейчас он был просто рад, что ему предстоит провести хороший вечер в приятной компании Павла Петровича, его жены и остальных гостей. Молодец все-таки Павел Петрович! И человек он хороший, и в его обществе всегда душой отдохнешь. Нет в нем меркантильного современного духа, не выжига он, не честолюбец и не завистник. И охотиться вместе с ним всегда приятно, стреляет почти без промаха, и не надо опасаться, что ненароком угодит куда-нибудь не туда, в ногу егеря, к примеру, как иные недотепы. Нет, Павел Петрович – человек с понятием, не то что некоторые. И, пожалуй, хорошо, что он, Иван Андреевич, взял своего подчиненного с собой на новое место в Петербург. Конечно, он, Иван-то Андреевич, ему кое-чем обязан. Да что там кое-чем – многим, если говорить начистоту. Но это все в прошлом, и пусть оно там и останется, ни к чему об том сейчас думать.

Верховские повели дорогих гостей осматривать остальные комнаты, в которых, впрочем, уже не было ружей и вообще, с точки зрения Ивана Андреевича, не водилось ничего примечательного. Вскоре явилась Глаша и доложила, что пришел господин доктор де Молине. Евдокия Сергеевна, услышав имя приглашенного, поджала губы. Так и есть – Анна Владимировна и ее супруг не могли пригласить кого получше. Обязательно им надо было доктора тащить в гости, словно в доме больные!

Но Иван Андреевич был рад прибытию доктора. По отзывам знакомых, он уже знал, что Венедикт Людовикович один из лучших петербургских специалистов, а жизнь наша непредсказуема – болеют не то что тайные советники, но и сам государь император от хворей отнюдь не избавлен. Поэтому знакомство с хорошим доктором никогда не может повредить.

Время меж тем плавно катилось к половине восьмого. Явились братья Городецкие, адвокат и его брат, – оба высокие плечистые брюнеты, видные, представительные, холеные – и сразу же закрутилась карусель общего разговора. Владимир Сергеевич вспоминал службу в ведомстве и поздравлял Ивана Андреевича, а также хозяина дома с повышением по службе. Константин Сергеевич, не называя имен, но тонко на них намекая, рассказывал всякие занятные случаи из своей адвокатской практики, так что даже Евдокия Сергеевна поймала себя на том, что слушает его не без удовольствия. А Митенька сутулился в углу, не принимая участия в беседе, и про себя думал о том, какими же люди могут быть глупыми и пустыми.

– Натурально, представьте, выдал ей свидетельство по всей форме, что он на ней женится, – рокотал бархатный баритон адвоката. – И неустойку в нем обозначил, да такую, что и в сто лет не выплатить.

– А потом что? – с любопытством спрашивала Анна Владимировна.

– Но она ведь актриса! – с чувством отвечал адвокат. – Да-с, актриса… Ну, словом, вы и сами понимаете. Потом, как водится, проспался наш купец, а она ему бумагу – р-раз! – Константин Сергеевич даже зажмурился от удовольствия. – А у того родители староверы, строгие…

– Ха-ха-ха! – бисерно смеялся Павел Петрович, и глазки его лоснились от удовольствия, когда он представлял себе лицо молодого купца.

– Ну, само собой, помыкался он, помыкался, да и к Вольдемару, а Вольдемар его ко мне переправил, – говорил адвокат. – Плачет, кается, бумага, говорит, по всей форме сделана. Она ему диктовала, а он писал… И копию мне показал. Знала дама, что диктовала. На самом деле, конечно, бумагу грамотный адвокат составил, не подкопаться.

– А вы что же? – замирая от сладкого ужаса, спросила Анна Владимировна.

– Я Федю, то есть купца, вызвал к себе. Говорю, давай согласие на свадьбу. Он: как же так? Меня папенька выдерет так, что лежать не смогу, не то что сидеть. И я ему объяснил план дальнейшего. Словом, он дал согласие, а потом…

– Что же? – Павел Петрович аж на месте подпрыгивал от нетерпения.

Константин Сергеевич выдержал паузу и поглядел на брата.

– Адвокат-то тот был женатый, – объяснил Владимир Сергеевич.

– А! – Иван Андреевич ничего не понял, но на всякий случай сделал вид, что понял.

– Мы его и уличили, – добавил Владимир Сергеевич.

– С актрисой? – вытаращил глаза хозяин дома.

– Конечно. У него жена богатая, так мы ему на выбор и предложили: или его жена обо всем узнает, или он сделает так, чтобы той бумаги больше не было. А если он даже предпочтет разводиться, то наше дело сторона. Мы актрису в суд вызовем и докажем, что прелюбодеяние невесты перед свадьбой – вполне достаточная причина, чтобы никакой свадьбы не было. А свидетели у нас имелись надежные.

– И что же? – снисходительно уронила Евдокия Сергеевна.

– Бумагу он, конечно, нам принес. Так вот мы и спасли купеческого сына от брака с актрисой, – объяснил Константин Сергеевич.

– Ах, какой вы! – покачала головой тайная советница, обмахиваясь веером.

Доктор-француз, куривший на диване, хрустнул пальцами.

– А потом она попыталась отравиться, – неожиданно сказал он.

– Что, простите? – удивленно обернулся к нему Владимир Сергеевич.

– Та дама, о которой вы говорили, – сухо произнес Венедикт Людовикович. По-русски он говорил почти без акцента, что было неудивительно, учитывая, что доктор провел в России не меньше десятка лет. – Купеческий сын ее оставил, адвокат тоже, а денег у нее не было. Мне пришлось ее спасать, и хорошо, что удалось.

– Вздор! – отозвался адвокат. – Никогда не поверю, чтобы она всерьез пыталась свести счеты с жизнью. Скорее всего, просто хотела разжалобить… э… своего воздыхателя.

– Или обоих, – подал голос Иван Андреевич.

Доктор угрюмо посмотрел на него и хотел сказать что-то резкое, но сдержался.

«Какой неприятный тип, – подумала Евдокия Сергеевна. – И на француза-то непохож. Те обычно любезные, а этот угрюмый, как памятник. Никогда не буду приглашать его к нам!»

Впрочем, она скоро забыла о неприятном докторе, потому что явились новые гости. Ими оказались скандальная графиня Толстая и красивый молодой человек, представившийся как Никита Преображенский, композитор. Евдокия Сергеевна, которая в Петербурге уже успела наслышаться про похождения графини, с острым любопытством всматривалась в новоприбывших. От нее не ускользнули ни преувеличенные комплименты, которыми встретили гостью братья Городецкие, ни искренняя любезность хозяина дома Павла Петровича. Интересно, подумала мадам, он действительно так наивен или просто глуп, как пробка? Относительно его жены Евдокия Сергеевна уже давно решила, что та откровенно глупа.