– Он может для начала сделать все, чтобы не стать жертвой, – возразила здравомыслящая Амалия. – Успеть сколотить плот, пока подойдет вода, или спрятаться, чтобы не быть убитым разъяренным народом. Впрочем, революция в России вряд ли произойдет. Здесь не Франция, где только в нынешнем веке их было несколько.

– Однако лучшие европейские умы, – быстро вставил Митенька, радуясь, что разговор перешел на мыслительные темы, – уверяют, что революция не за горами.

– Только не в России, – безмятежно отозвалась Амалия. – Видите ли, Дмитрий Павлович, Россия – очень косная страна. Хорошо это или плохо, неизвестно, но сие факт. Для того чтобы здесь произошли масштабные перемены, нужны совсем уж из ряда вон выходящие условия.

– Должен признаться, сударыня, мне кажется странным, – начал Митенька, поправляя очки, – что вы так говорите о…

– Вы историю изучаете? Нет? А жаль, – перебила юношу баронесса. – Видите ли, история какого-либо народа отражает дух данного народа. Почему Франция сто с лишним лет воевала с Англией и отстояла свою свободу? Вовсе же не потому, конечно, что французские короли не хотели признавать над собой власть английских. Если отвлечься от частностей, то революция в России – это Петр Первый, к примеру. Он был главой страны и повернул ее туда, куда считал нужным. Со всех точек зрения его линия была настоящим безумием, но ему удалось сделать задуманное. Теперь возьмите, к примеру, царя Ивана Грозного – хотя по всем признакам он был просто сумасшедший и кровь при нем лилась как вода, никакой революции не произошло, никто даже не пытался его свергнуть. А вот Смутное время – уже почти революция, потому что династия прекратилась, начался всеобщий разброд внутри государства, да еще и войны с внешним врагом. И если бы в то время нашелся хоть один человек, пригодный на роль вождя, и повернул бы ситуацию в свою пользу…

– Да, революция во имя интересов народа… – вздохнул Митенька, и взор его затуманился.

– Милый юноша, – улыбнулась Амалия, – революция никогда не бывает «за». Она бывает только «против» – против прошлого или настоящего, которые кого-то не устраивают. Именно поэтому все революции так тихо и позорно сходят в конце концов на нет. Потому что недостаточно быть только «против», всегда наступает время, когда надо выступить «за» что-то. А вот как раз ни к чему подобному господа революционеры и не готовы. Они так привыкли быть против, что не способны предложить ничего нового. Да и потом, к чему утруждать себя? Ведь своего они уже добились, им вполне достаточно поделить власть и пожинать ее плоды. Вы же знаете, Французская революция началась истреблением аристократов и Конвентом, продолжилась шайкой воров в лице Директории, а в конце пришел Бонапарт, после чего революция была сдана в архив.

Венедикт Людовикович пристально поглядел на Амалию.

– Должен признаться, сударыня, – заметил он, – у вас достаточно любопытный… э… взгляд на историю моей страны. Значит, появление Наполеона, по-вашему, было закономерностью?

– Да, поскольку это был Наполеон, – ответила Амалия.

– А я не понимаю, отчего все так героизируют его личность, – упрямо сказал Митенька. – По-моему, он был тиран, и к тому же недальновидный, поскольку не понимал, что невозможно без конца вести войну со всей Европой.

– Уверяю вас, вы не правы, – любезно отозвалась Амалия. – Настоящие тираны не терпят поражений. Если они и умирают, то окруженные всеобщим почетом и лестью славословий. А Наполеон умер как обыкновенный человек. К тому же для тирана у него было слишком хорошо развито чувство юмора. Тиран никогда не скажет, что от великого до смешного один шаг.

– Но его войны! Сам я для блага истории и людей, которые погибли в бесчисленных сражениях наполеоновских войн, предпочел бы, чтобы у него было поменьше таланта полководца, но побольше здравого смысла, – отважно процитировал Митенька фразу из книжки.

– А вот как раз войны были наследством революции, – возразила Амалия. – Именно из-за нее Франция оказалась вне общеевропейской системы, которая немедленно начала с ней воевать. И возвышение Наполеона тут мало что изменило.

По лицу Митеньки было заметно, что ему очень хочется поспорить с баронессой, и Билли неодобрительно покосился на него. Сам он всегда слушал все, что говорила Амалия, очень внимательно и даже не думал о том, чтобы спорить с ней, особенно когда речь касалась таких вещей, в которых он мало что смыслил.

– Кажется, адвокат вернулся, – сказал Билли, чтобы перевести разговор на другую тему.

От проницательной Амалии не укрылось, что Константин Сергеевич появился в гостиной, имея весьма растерянный вид.

– Ну, как? – спросил у него брат. – Мы выиграем процесс или нет?

– По его словам, я вообще больше не выиграю ни одного процесса, – с раздражением проговорил адвокат. – Черт знает что такое!

За ним была очередь Ивана Андреевича, но тайный советник замешкался, стал колебаться, и вместо него пошел спутник Амалии.

– Что он тебе сказал? – поинтересовалась баронесса, как только Билли вернулся.

Американец только плечами пожал.

– Да ничего, в общем-то, – ответил он.

Амалия пристально взглянула на него и не стала настаивать.

Что именно Беренделли сказал Ивану Андреевичу, который все-таки решился навестить его, так и осталось тайной, зато ни от кого не укрылась их перепалка. Иван Андреевич кричал: «Я не позволю!», хиромант не то уговаривал его, не то извинялся. Через минуту в большую гостиную влетел тайный советник, и лицо его цветом своим могло в тот момент поспорить с самыми отборными помидорами.

– Иван Андреевич! – кинулась к нему супруга. – Что с вами?

Иван Андреевич как-то застонал и повалился в кресло. Евдокия Сергеевна взвизгнула, и доктору де Молине второй раз за вечер пришлось оказывать гостю помощь. Впрочем, все обошлось, хотя Иван Андреевич держался за грудь и время от времени тихо стонал.

Павел Петрович стоял ни жив ни мертв: из приятного развлечения вечер, устроенный его супругой, превращался в черт знает что. Никита Преображенский и графиня Толстая тихо ссорились. Никита хотел идти к хироманту, Элен его не пускала.

– Но я хочу знать, что меня ждет!

– Перестань! Неужели ты не понимаешь: он же обыкновенный шарлатан!

Однако Никита все-таки отправился в комнату к Беренделли.

– Интересно, какое у него будет лицо, когда он выйдет оттуда? – пробормотал Павел Петрович.

– Все зависит от того, что маэстро ему скажет, – пожала плечами его супруга.

– А что он сказал тебе? – несмело спросил статский советник. Анна Владимировна улыбнулась, ее глаза на мгновение затуманились.

– Он очень многое угадал, – сдержанно ответила она.

Вскоре вернулся Никита Преображенский, но вид у него был не то чтобы радостный и не то чтобы печальный, а скорее сильно удивленный.

– Глупости, – ответил он на вопрос графини и беспечно засунул руки в карманы. – Сплошные глупости!

Больше, судя по всему, никто не хотел идти к хироманту, и Анна Владимировна отправилась за итальянцем, чтобы привести его к гостям. Через минуту маэстро Беренделли в сопровождении хозяйки дома показался на пороге. Его засыпали вопросами, но он только улыбался.

– Однако это несправедливо, – заметил Константин Городецкий. – Одни теперь знают все о том, что с ними случится, а другие пребывают в блаженном неведении. Нехорошо, нехорошо!

– Может быть, им есть что скрывать? – предположил его брат, поглядывая на Амалию, которая, судя по всему, его сильно занимала. – Признавайтесь, баронесса, почему вы не пошли к хироманту? Ведь женщины ужасно любопытны, я знаю! Или у вас есть свои тайны, которые вы не хотите открывать?

Но Амалия не успела ответить, потому что барон Корф подошел сзади к Владимиру и сдавил его плечо так сильно, что тот едва не закричал.

– Еще одно слово, – прошептал Корф, наклонившись к его уху, – и я вызову вас на дуэль. – Затем Александр мило улыбнулся адвокату и отошел, а Владимир Сергеевич, морщась, стал растирать плечо.