– Где ты найдешь слонов с такими бивнями, – возмутился Кляев.

Что да, то да. Это обстоятельство Царевич как раз и не учёл, но, тем не менее, он остался при мнении, что резались эти статуи из кости, если не слоновой, то какого-нибудь доисторического животного.

Иван ждал ещё чего-нибудь интересненького в зооморфном стиле, но, увы, или к счастью, ничего подобного в холле Кощеева дворца не обнаружил. Его Бессмертие, возможно из снобизма, не пустил богов дальше лестницы. Зато изображений прекрасных дев, как скульптурных, так и живописных в холле было великое множество. И все эти девы были, разумеется, абсолютно неземной красоты. – Женолюб, однако, – заметил вскольз Кляев, оглядывая стены и скульптуры, стоящие к у мраморных колон.

– Живут же люди, – громко позавидовал Кощею Мишка Самоедов. – Приличные люди так не живут, – отрезал в ответ на слова раскатавшего губу художника лорд-пролетарий.

Посреди холла на столике, опять же из кости, стояла большая шкатулка, изысканнейшей резьбы и совершенно запредельной отделки, на которой было столько драгоценных камней, что невозможно оказалось определить сходу, из какого материала она сделана. Шкатулка была пуста и слегка подпорчена перочинным ножичком. Видимо кто-то, скорее всего Селюнин, пытался отковырнуть несколько камней, но неудачно. Похоже, что именно из этой шкатулки Селюнин и ведьма Вероника изъяли живую воду. Пока Царевич любовался произведением сказочного ювелира, Мишка Самоедов попытался проникнуть в соседнее помещение, но дверь его усилиям не поддалась. Если судить по тёмным пятнам на золотом фоне, то художник был не первым ломившимся в эту дверь. Кляев принялся помогать Самоедову, но без всякого успеха. А вот Царевич, похоже, оказался той самой мышкой, которая помогла выдернуть репку, во всяком случае, дверь поддалась, открыв проход в помещение, которое, конечно же, не могло быть ничем иным, как тронным залом. Убранство его было ещё более роскошным, чем убранство холла, и у Царевича зарябило в глазах от обилия рубинов, бриллиантов, изумрудов и прочего подобного же сорта антуража, пребывающего в богатстве и славе властителя. По бокам от трона задумчиво сидели два льва, вырезанных всё из той же кости доисторического мастодонта.

Кляев попытался было посидеть на роскошном троне, но был остановлен непонятно чем у самого подножья. Самоедов тоже упёрся в невидимую глазом стену и принялся шарить по ней руками, смешно перебирая пальцами вроде бы в воздухе. Царевича это зрелище позабавило, и он решил присоединиться к художнику, исследующему чудесную преграду, но никакой преграды не нашёл – его рука прошла сквозь стену, как нож сквозь масло, и не ожидавший ничего подобного Царевич буквально упал на Кощеев трон. И сразу же у него над головой раздался бой часов, и гигантская секундная стрелка бодро побежала по циферблату огромных, но вроде бы совершенно обычных часов. Слегка пришедший в себя после неожиданного падения Царевич решил, что запустил часовой механизм, задев невидимую кнопку на троне. Кляев с Самоедовым, которые, несмотря на все старания, так и не смогли преодолеть барьер, с Иваном согласились, а Васька даже посоветовал потрогать камешки и узорчики, которыми был богато украшен трон. Царевич упрашивать себя не заставил и первым те движением едва не отправил, неосторожного советчика то ли в подземелье, то ли вообще в тартарары, поскольку соседняя с Васькой плита буквально ухнула вниз, чтобы через пару секунд, как ни в чём не бывало вернуться на место.

– Запомнил, на какой камень жал? – спросил не потерявший присутствия духа Кляев. – Запомнил, – кивнул головой Царевич, задумчиво разглядывая изумруд.

– Больше ты эту штуковину не трогай, – проинструктировал Кляев. – Мы сейчас с художником встанем на провалившуюся плиту, а ты тогда сможешь безбоязненно продолжать дело обрушения пола и стен.

Кляевская мысль Царевичу показалась удачной и, подождав пока его приятели займут удобную позицию, он принялся без опасений давить на узоры и камни. Плиты пола стали падать в строгом шахматном порядке, и Иван без труда уяснил, что единственным безопасным местом в зале является как раз трон, на котором он сидит. Но как только Иван, от души за себя порадовавшись, нажал на большой кроваво-красный рубин, так тотчас же и рухнул вместе с троном вниз. Впрочем, падение не было фатальным, и струхнувший Царевич, инстинктивно нажавший на расположенную рядом с рубином белую жемчужину, тут те вернулся в исходное положение.

– Ну, ты даешь, – с облегчением перевёл дух Васька. – А мы думали, что тебе полный каюк.

Перепробовав все камни с правой стороны, Иван переключился на левую и мигом распахнул потайной сейф в стене сразу же привлекший внимание шустрого Самоедова. Сейф или шкаф весь был заставлен шкатулками, подобными той, которую они видели в холле. Царевич не стал засиживаться на троне и присоединился к друзьям. К немалому удивлению исследователей, все шкатулки были помечены двумя буквами «М» и «Ж». Причём шкатулки с буквой «Ж» как крышке стояли на верхней полке, а помеченные буквой «М» – на нижней.

– Обозначения как в сортире, – прокомментировал любопытное обстоятельство Кляев. – Сортир-то здесь при чём? – возмутился Самоедов, открывая шкатулку с буквой «М». – Скорее уж это стимулятор сексуальной активности для мужчин и женщин.

И прежде чем Царевич с Кляевым успели рот открыть, озабоченный художник успел отхлебнуть несколько грамм для пробы из загадочной бутылки, извлечённой из не менее загадочной шкатулки. Результат ждать себя не заставил: Мишка в мгновение ока превратился в статую, причем в статую абсолютно голую и, мягко так скажем, сомнительных пропорций. Царевич на такое преображение художника только рот открыл, а Кляев растерянно почесал затылок: – Куда одежда-то девалась?

– Вот тебе и слоновая кость, – в тон ему отозвался Иван.

Теперь уже ни у писателя, ни у лорда-пролетария не было сомнений, что буквой «М» обозначается мертвая вода, а буквой «Ж» – вода живая. Царевич предложил было сразу побрызгать на Самоедова живой водой, но Кляев предостерёг его от столь поспешного решения.

– Надо на ком-нибудь другом для начала потренироваться.

После недолгого размышления Царевич пришёл к выводу, что Василий скорее всего прав, призывая к осторожности. В бутылке под литерой «Ж» вполне могла оказаться колдовская пакость, способная превратить обездвижившего художника в таракана или монстра.

– А куда у нас Селюнин подевался, – спохватился Васька. – Вот кого бы я с удовольствием превратил в статую и выставил на всеобщее обозрение, в качестве символа стукачества и предательства.

Царевич усомнился, что Селюнин годится в символы предательства, но что касается стукача, то тут Кляев, пожалуй, прав. Вот только нужны ли подобные символы нашему Отечеству?

– Отечеству точно не нужны, – охотно согласился Кляев. – Поэтому мы поставим его здесь, на ступеньках, в ряду окаменевших монстров. – Слишком уж экзотично он будет смотреться, – запротестовал Царевич. – Разрушит композиционную цельность.

– Твой дворец, тебе и решать, – пожал плечами Кляев. – А с чего ты взял, что это мой дворец? – возмутился Царевич. – Церберы тебя опознали – раз, дверь распахнулась только после того, как ты надавил на ручку – два, и, наконец, на трон смог сесть только ты.

– По-твоему, выходит, что я и есть Кощей Бессмертный?

Этот в лоб поставленный вопрос заставил Кляева призадуматься. Видимо, не так-то просто признать в друге детства сказочного отморозка, редкостного злодея, которым тысячу лет пугают людей.

– Давай спросим обслуживающий персонал, – сказал Васька после продолжительного раздумья.

– Церберов, что ли? – А хоть бы и церберов.

Царевич не возражал, хотя в душе его шевельнулась обида на старого друга. Это надо же додуматься до такой ерунды! Разумеется, Кощеем Царевич не был, а был он всего лишь создателем сказочного мира, и именно по этой причине мог быть допущен ко всем его тайнам, другим недоступным.

Кляев выходить на крыльцо не спешил, а задержался в прихожей, с интересом разглядывая собранные здесь скульптуры. Царевич расценил его любопытство как нездоровое, о чём не постеснялся заявить вслух.