– А в Кощеевом замке ты был? – спросил Царевич у Селюнина. – Пустой он, – кивнул головой сановник-пенсионер. – В том смысле, что ни одной живой души я там не обнаружил. Я ведь собачкам сказал, что иду с докладом к его Бессмертию, они меня и пропустили. А когда, значит, Леонид решил туда наведаться, тут такое поднялось, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Почитай девять десятых наших железных рыцарей полегли в той битве, а мы с Леонидом ушли чуть живы.

– А рыцари откуда взялись? – Из пещеры смерти, – нехотя пояснил Селюнин. – Там этих железных истуканов лежит видимо-невидимо. Капнул на него живой водой, он и ожил.

– А живая вода откуда? – Взял я флакончик у Кощея Бессмертного. Надо было больше взять, а я, видишь, поопасился собачек и гарпий – вдруг заметят. А когда во второй раз туда пришёл, то шкатулочка на месте стояла, а оба оставшихся флакончика исчезли.

Живую воду, скорее всего, похитила ведьма Вероника, которая с её помощью и при содействии Мишки Самоедова понаделала гоблинов, способных существовать как в России, так и в Берендеевом царстве. Но каким образом Веронике удалось пробраться в Кощеев замок, и почему она ни словом не обмолвилась об этом разговоре с Царевичем? А главное, если у неё есть доступ в пустой Кощеев замок, то зачем ей понадобилась Наташка с её заклинаниями, дающими власть над Вельзевулом и его нечистой ратью?

– Проводишь нас к Кощееву замку, – распорядился Царевич. – Проводить провожу, – охотно согласился Селюнин, – но за последствия не ручаюсь. В том смысле, что собачкам наплевать, прынц перед ними или лорд, съедят и не поморщатся. – Это мы ещё посмотрим, кто кого съест, – заносчиво произнёс лорд Базиль, выруливая к знакомому лесочку, где милицейскую машину уже поджидал с хлебом-солью Берендеевский «гаишник» Тетеря.

В этот раз леший был облачен в роскошный зелёный кафтан и сапоги со скрипом. Морда, раздобревшая буквально за несколько дней, лоснилась от довольства. Вокруг значительного лица суетился с мешками и корзинами народ. Заметив подъезжающее начальство, Тетеря вытянулся во фрунт. – Здорово, служивый, – бодро приветствовал его Кляев.

– Здравия желаем, ваше благородие.

Из доклада Тетери выяснилось, что на вверенном его заботам участке дороги тишь да гладь, да божья благодать. Народ процветает, нечисть не летает.

– Взятки берешь? – нахмурился Кляев. – Как можно, ваше благородие, – всплеснула руками леший, – исключительно подношения, чтобы дорога намасленной казалась.

По словам Тетери, Вепрь с Михеичем дважды появлялись в трактире, но пили только самогон, который предусмотрительный трактирщик покупал специально у Кабанихи. Надравшись, дворовые хулиганы вели себя соответственно своей дурной славе, приобретённой ещё в Российской Федерации, и Тетере пришлось их усмирять, но это было происшествием мелким и не заслуживающим упоминания в Берендеевских хрониках.

– Этак они разорят трактирщика, – забеспокоился Царевич. – Ни-ни, – запротестовал Тетеря. – Всё окрестное население вносит налог на пропой упырю и чудищу, чтобы они не знали нужды в самогоне. Лучше уж двух пьяниц содержать, чем двух вампиров.

– Логично, – согласился Кляев. – А сам-то шаньпень пьёшь? – Только и исключительно от плоскостопия, ваше благородие. Как вы в прошлый раз посоветовали.

Кажется, Валерка Бердов действительно шутил по этому поводу, но Царевич всех подробностей разговора уже не помнил. Да и чёрт с ним, с Тетерей, по лицу же видать, что он от шаньпень только здоровеет.

– Из Вельзевуловой рати никто у вас здесь не появлялся? – Слух был, – подтвёрдил Тетеря, понизив голос до шёпота. – Вроде как идёт к нам новая элита, а что за элита и какой мерою кровь нашу пить будут, про то пока никому не ведомо.

– А Кощей? – Надысь был воевода Полкан, проверял меня по службе, так он обронил между делом, что с конструктивной оппозиций у нас, значит, беда. В том смысле, что вроде как нет её.

– А на фига Долдону конструктивная оппозиция? – удивился Кляев. – Так демократия у нас, ваше благородие. А какая может быть демократия без конструктивной оппозиции, это же курам на смех, а не демократия. Воевода Полкан сильно озабочен был.

– Политологи вы, однако, с Полканом, – усмехнулся Царевич – Стараемся, ваше благородие. Нонеча не то, что давеча. Так, понимаешь, рванули к прогрессу, что от лаптей подметки поотлетали.

– Значит, о Кощее ничего не слышно? – вернул Тетерю на грешную землю Царевич. – Поговаривают, что он вроде как помер, но это, конечно, клевещут на него, потому как всем же известно, что он Бессмертный.

Разговор с всезнающим и политически подкованным лешим дал Царевичу обильную пищу для размышлений. Выходит, не соврал Малюта Селютинович насчет пустого дворца. Вот и воевода Полкан озабочен тем, что Кощей ничем себя в последнее время не проявляет, а значит, некому противостоять реформам просвещённого Долдона. А раз нет противостояния, то реформы должны успешно завершиться в короткое время, чего в принципе никогда не было и быть не может. Нет, без Кощея в этом деле никак нельзя. Конструктивная оппозиция должна гадить во время реформ и гадить как можно больше, вставляя палки в колёса прогрессистам, иначе они чего доброго понесутся с горы с такой скоростью, что в случае приземления костей не соберут.

Кляев, пользуясь подсказками Селюнина уверенно вёл машину по разбитой вдребезги дороге. Впереди, у горизонта, замаячил драконий лес, ввергший сановника-пенсионера в большое беспокойстве.

– Драконьи гнёзда здесь, – вздохнул Селюнин. – Самое запаршивевшее место в Берендеевом царстве. Первый раз я его чудом проскочил. А во второй кикиморы меня едва до нитки не обобрали.

– Прорвёмся, – оптимистично заверил Кляев. – Мне Полудурок об этих местах рассказывал.

Царевичу драконий лес почему-то сразу не поглянулся. Да, собственно, и лесам его назвать можно было лишь с большой натяжкой. Сплошь один сухостой. Разве что кое-где мелькнет зелёная ветка и тут же скроется среди почерневших словно бы обугленных стволов, окружающих узкую звериною тропу глухой неприветливой стеной. Карканье черного ворона над головой заставило Царевича вздрогнуть и вытащить пистолет из кобуры. В ответ на карканье ворона кто-то нервно и ехидно захихикал всего в каких-нибудь десяти метрах от машины, но как Царевич не вглядывался, ничего примечательного за деревьями он так и не обнаружил. – Заманивают, – прошептал побелевшими губами Мишка Самоедов.

И очень может быть, он был прав. Во всяком случае, тропинка, по которой двигался Уазик, петляла средь мёртвых деревьев столь замысловато, что невольно наводила на мысль о чужом преднамеренном коварстве. Нечто подобное, к слову, Царевич описывал в своём романе, но тогда, поплутав по неживому лесу, его герой так никого здесь и не встретил, если не считать людоеда Пакостника, вздумавшего пообедать случайно забредшим в его берлогу странником.

– Бревно какое-то, – сказал Кляев, останавливая машину. – Бревно здесь лежало, – вспомнил Селюнин, – но я через него просто перелез.

Поваленных деревьев в лесу хватало, но это почему-то сразу не понравилось Царевичу своей толщиной и величиной. Кляев несколько раз пнул по стволу ногой, но не сумел сдвинуть его в сторону ни на сантиметр. Мишка прошелся по дереву взад-вперёд и удивлённо присвистнул:

– Да это не дерево, это трубопровод. – Какие могут быть трубопроводы в Берендеевом царстве, – возмутился Царевич. – Здесь нефтью отродясь не пахло.

– Может Кощей по трубам живую воду за бугор перекачивает. – А трубы он откуда взял?

– Получил по бартеру, – успел ответить Самоедов и тут же с криком полетел вниз.

К величайшему удивлению Царевича, трубопровод зашевелился и в мгновение ока свалил, переломив с хрустом у самого основания два огромных дерева, которые, падая, едва не раздавили беспечно брошенный поодаль Уазик.

– В машину, – крикнул Кляев.

Селюнин из Уазика и не вылезал, а писатель с художником выполнили указание лорда с величайшей готовностью. Васька дал задний ход, но, не проехав и полусотни метров, вынужден был остановиться. Здесь на тропинке лежала ещё одна «труба», диаметром не меньше метра, через которую, увы, не было никакой возможности перескочить с ходу.