Впрочем, последних Васькиных слов Кабаниха уже не слышала. А слышала их только ночь, павшая чёрным покрывалом на Берендеево царство, да луна, похабно подмигнувшая странникам с небосвода. Не исключено, правда, что подмигивание просто почудилось Царевичу, бредущему через поле по высокой траве. Кляев сказал, что это вовсе не трава, а рожь, но Иван оставил его слова без внимания.
До холма, если верить Кабанихе, было не более двух вёрст. Царевич считал, что они прошли уже, по меньшей мере, вдвое больше, но Кляев его не поддержал. По словам Васьки выходило, что они вместо того, чтобы идти прямо, выписывают по рваному полю кренделя и зигзаги. И очень может быть, что он был прав. Однако Царевич не спешил столь прискорбное обстоятельство списывать на бесов, а попенял Кабанихе за излишне крепкий самогон.
На колдовской холм, дабы не обнаружили раньше времени враги, взбирались по правому обросшему кустарником склону. Нельзя сказать, что склон был уж очень крут, но кусты оказались колючими и цепляли то и дело за штаны отважных разведчиков. В довершение всех бед Царевич поцарапал руку, что никак не улучшило его и без того скверное настроение. От громкого мата его удерживало только присутствие нечистой силы на вершине холма. Ведьмы, упыри и вурдалаки вели себя развязно и орали так, что слышно их было, наверное, даже в Кабанихином замке. До сих пор Иван считал полёты на метле представительниц слабого пола не более чем легендой, не имеющей под собой конкретной основы, но сейчас он мог собственными глазами убедиться, что не всё в этом мире летает в соответствии с законами аэродинамики. Ведьмы пикировали на колдовской холм и парами и в одиночку. Упыри, похоже, шли пеши, во всяком случае, диверсанты, добравшиеся, наконец, до вершины и схоронившиеся среди кустов, обнаружили их здесь не менее сотни. Среди костров толклись не только упыри, здесь же сновали сомнительного вида образины, то ли бесы, то ли сатиры, жутко волосатые и с изящными рожками на головах. Ведьмы солидно кучковались в стороне. Судя по всему, в иерархии нечистой силы они занимали место повыше, чем упыри и бесы, а потому и не хотели общением с ними уронить собственное достоинство.
Среди ведьм были и совсем молоденькие, и старые, но подавляющее большинство составляли особы средних лет, единственной одеждой и украшением которых были собственные волосы, распущенные по плечам и спине. Как ни приглядывался Царевич, но ни богини Иштар, ни царицы Семирамиды, ни ведьмы Милы он среди ведьм пока не обнаружил. Рядовой состав нечистой силы находился в возбуждённом состоянии. Не знай Царевич совершенно точно, что упыри не употребляют спиртного, он счёл бы их просто пьяными. Оставалось предположить, что они просто объелись молодильных яблок. Особенно усердствовал здоровущий вурдалак, то и дело задиравший упырей и мелких бесов. А надо сказать, что разница между вурдалаком и упырём примерно такая же, как между сержантом-дембелем и рядовым новобранцем. Высшую ступеньку в кровососущей иерархии занимают собственно вампиры, можно даже сказать вампиры с большой буквы, для которых профессия это не удовлетворение голода, а искусство. Вампиров, к слову, на холме пока не было. А потому вурдалаки могли демонстрировать своё превосходство без всякой боязни получить кулаком в рыло от офицерского состава. В развязном вурдалаке Царевич не сразу, но признал Сеню Шишова, который в голом виде смотрелся отвратно, так же как, впрочем, и вся остальная бесовская рать. Такого солидного сборища гнуснейших рож Царевичу видеть ещё не доводилось. Однако среди ведьм попадались весьма и весьма симпатичные, это Иван вынужден был признать с лицемерным сокрушением в сердце. Вурдалак Сеня, прискучив хамскими нападками на упырей и бесов, неосторожно, как вскоре выяснилось, ущипнул молоденькую ведьмочку. Ответ последовал сокрушительный, в том смысле, что после удара черенком метлы в область лица, точнее наглой морды, на лбу и носу вурдалака вскочили сразу два рога. Тот, что на носу, поменьше, тот, что на лбу, побольше. Приключившаяся с Сеней незадача жутко развеселила нечистую публику. Упыри и бесы не отказали себе в удовольствии похихикать над попавшим в беду вурдалаком. Взвывший от обиды Сеня кинулся было на молодую ведьмочку с кулаками, но был остановлен её товарками и отброшен прочь в совершенно нелепом и потрёпанном виде. Шишки и рога росли теперь не только на его голове, но и по всему телу. Очень может быть, что злоключения Сени, обидевшего ведьм, продолжились бы и дальше, но в этот момент зазвучала совершенно отвратительная гнусавая музыка и ещё менее стройное пение. Нечто подобное Царевичу уже приходилось слышать в гробнице фараона, правда, там действо обошлось без музыкального сопровождения. По визгливому голосу Иван опознал Ираиду Полесскую даже раньше, чем увидел её в толпе голых мужчин и женщин, поднявшихся с песнопениями на холм. По левую руку от богини Иштар шла её распутная дочь, в сопровождении пяти мужчин, основной приметой которых были шляпы на головах и тёмные очки. Зачем этим придуркам понадобились шляпы и очки, если на них не было даже штанов, Царевич, захваченный невиданным зрелищем, так и не понял, да, честно говоря, и не старался понять. По правую руку от богини вышагивала ленивой разжиревшей утицей ведьма Мила, которую сопровождали волосатые гоблины или «баклажаны», как окрестил их мстительный Кляев. И надо признать, что гоблины у ведьмы Милы были покрупнее гоблинов ведьмы Вероники, хотя, не исключено, что на них благотворно, в смысле увеличения объемов тела, действует волшебный воздух Берендеева царства, как это случилось с Вепрем. Во всяком случае, гоблины не уступали клыкастому чудищу габаритами.
Царевич искал глазами в свите богини Иштар нимфу Лесси, которая то ли успела стать вакханкой, то ли не успела, но, к собственному облегчению, так её и не обнаружил. Зато углядел Мишку Самоедова, который гордо шествовал следом за богиней и рука об руку с Костенко-Киндеряем и ещё каким-то странным суховатым субъектом, которого Иван поначалу принял было за Шараева, но очень скоро убедился, что это не Сан Саныч, а совершенно не известный ему господин.
А уж за этой несвятой троицей шли, причем на задних копытах, козел и баран, шокируя если не упыриную рать, то, во всяком случае, сторонних наблюдателей, в лице Царевича, Кляева и Бердова. Причем, как и гоблины, они здорово прибавили в объёме в Берендеевом царстве, и баран Роман тянул уже не меньше как на средних размеров быка, а козёл Синебрюхов, если брать размеры, вполне мог требовать повышение своего статуса да ослиного.
Богиня Иштар остановилась в центре выложенной из горящего хвороста пентаграммы и воздела руки к ночному небу. Жест был значительным и где-то даже благородным, однако, он много потерял оттого, что сама Иштар выглядела не ахти как. Собственно, так и должна выглядеть немолодая женщина, которой за пятьдесят, но ведь Ираида Полесская претендовала на нечто большее. Иван, смущенный чужой наготой, пришёл к выводу, что подобная богиня вряд ли будет иметь успех в широких кругах. Во всяком случае, сам Царевич твёрдо решил ходить и дальше в атеистах.
Справедливости ради следует отметить, что жест стареющей искусствоведши не остался без ответа. Откуда-то сверху, возможно даже с Луны, на её голову, так, во всяком случае, показалось Ивану, свалилось жутковатого вида существо с перепончатыми как у летучей мыши крыльями и трёхголовое вдобавок. По этим существенным деталям Царевич опознал в ночном госте дракона, никогда прежде им воочию невиданного. Дракон, в опровержение пренебрежительного мнения о нём Кабанихи, выглядел куда как внушительно. Нет, по сравнению с «Боингом» или «Русланом» он смотрелся довольно хило, но рядом с «кукурузником» мог бы показаться солидным летающим крокодилом. Сам Царевич с языческими богами дела не имел, а потому не мог себе представить даже в общих чертах их мощи, но из своих знакомых он никому бы не посоветовал связываться с драконом ни в одиночку, ни даже сплоченной спиртным компанией. Васька Кляев, лежащий в кустах рядом с Царевичем, то ли от испуга, то ли по пьяной лихости хотел было стрельнуть в дракона из маузера, но Иван успел перехватить его руку. Валерка Бердов, замеревший было с появлением дракона, разочарованно вздохнул, когда выяснилось, что летающее чудо-юдо побрезговало его тёщей, и живехонькая Ираида Полесская по прежнему, как ни в чём не бывало, стоит в центре пентаграммы и буквально в пяти-шести шагах от смущённого всеобщим вниманием дракона.
