Клэй сердито сверкнул глазами и отвернулся. Накануне вечером в ресторане эта официанточка выглядела намного соблазнительнее, чем сейчас, в его постели. Вчера он наклюкался до такой степени, что привел к себе эту дамочку.

– Я ухожу через полчаса, – строго предупредил он, даже не посмотрев в ее сторону. – Вставай и одевайся.

– А как насчет позавтракать? – кокетливо протянула она, не желая так быстро сдаваться.

– Я не завтракаю. Давай шевелись!

Он встал и направился в ванную, опасаясь, что официантка займет ее часа на два. Он снимал эту квартиру уже много лет и никогда не приводил к себе женщин. А теперь лишний раз убедился, что был прав и допустил непростительную глупость, притащив к себе эту легкомысленную особу. Встав под горячую воду, он с интересом наблюдал, как быстро краснел огромный шрам, пересекающий его грудь. Память о Вьетнаме. Теперь уже все позади, а когда-то он пережил немало ужасных минут. Это произошло вскоре после того, как был убит президент Кеннеди. Сперва Клэй гордился, что стал одним из первых американцев, оказавшихся во Вьетнаме в разгар борьбы с коммунизмом, однако потом предпочел не упоминать об этих заслугах. Война стала настолько грязной, что гордиться было нечем. Благодаря своему ранению Клэй единственный из всей роты остался в живых. Кроме того, эта рана помогла ему пережить самые трудные годы, в течение которых многие его друзья по Вьетнаму либо спились, либо поубивали друг друга, либо умерли от передозировки наркотиков.

Он выключил воду, тщательно вытерся огромным полотенцем, набросил халат и вышел из ванной, надеясь, что новая знакомая уже оделась и готова покинуть его квартиру. Но не тут-то было. Она, обмотавшись простыней, подкрашивала на кухне губы.

– Яйца будешь? – предложила она.

– Да, я их обожаю, – проворчал Клэй, мучительно вспоминая ее имя.

А потом махнул рукой и пошел одеваться.

– Мне нравится твоя квартира! – крикнула девушка, намекая на готовность к новой встрече. – А еще больше мне нравится твое умение заниматься любовью. Интересно, где ты обучался этому мастерству?

– Во Вьетнаме, – грустно пошутил Манро. – Послушай, у меня мало времени.

– Куда ты спешишь? – Она недоуменно посмотрела на него. – Ведь сейчас еще и семи нет.

– Работа. Одевайся и пошли.

Она обиженно поджала губы.

– А яйца?

– Мне сейчас не до них.

– Но ты же сказал, что любишь их!

– Да, Чентел, – он вспомнил, наконец, ее имя, – но еще я сказал, что никогда не завтракаю, – повысил он голос, с трудом сдерживая раздражение.

– Меня зовут не Чентел, а Чиффон, – поморщилась она.

– Какая разница! – в сердцах воскликнул Манро и посмотрел на часы.

– Значит, эта ночь для тебя ничего не значит? – чуть не расплакалась она.

– Ты что, смеешься надо мной?

– Значит, все, что ты со мной делал, – это просто так, ради забавы? – не унималась она.

– Это не забава, это секс, – отмахнулся он.

– Нет, такие вещи делают только тогда, когда испытывают настоящие чувства!

Он снова поморщился:

– Боже мой, Чиффон! Что за бред! Пошли быстрее, я опаздываю! И не забудь снять мою рубашку, она стоит тридцать баксов!

– Да пошел ты… – Она сняла рубашку и швырнула ему в лицо.

– Сама пошла! – огрызнулся он.

– Грубиян!

– А ты шлюха! – Он схватил ее трусики и швырнул ей. – Одевайся!

– Ты мерзавец!

– А ты готовить не умеешь! – Он схватил яичницу и швырнул ее в помойное ведро.

Оставшиеся несколько минут они провели в напряженном молчании. Она молча одевалась, а он нетерпеливо переминался с ноги на ногу у двери, наблюдая за ней. Ему вдруг стало жаль ее.

– Послушай, как там тебя, мне действительно пора, – смягчившись, пробурчал Клэй. – Не принимай все так близко к сердцу.

– Я тоже хороша, прости.

– Сколько времени ты работаешь в этом ресторане?

– Два месяца.

– Послушай, дорогая, ты должна правильно оценивать ситуацию, – назидательным тоном произнес Клэй. – Подвыпившие парни всегда будут тащить тебя в постель, но из этого вовсе не следует, что они готовы жениться на тебе, понятно? Такова специфика твоей работы.

– Я об этом и не мечтаю, – обиженно заявила она. – Хорошо бы, если б утром они помнили мое имя.

– Прости, мы неплохо провели время, но я действительно вчера перебрал, – виновато улыбнулся Клэй.

– Пошел ты!.. – Она прошла мимо него с высоко поднятой головой и скрылась за дверью.

Манро облегченно вздохнул, тщательно запер дверь на два замка и бегом сбежал по лестнице. Девушка к тому времени уже исчезла из виду и из его жизни.

Сакуру бил озноб, она чувствовала себя так плохо, что даже злость на какое-то время улетучилась. Она потеряла не только сумочку с последними долларами и сигаретами, но и последние туфли, без которых теперь просто не могла выйти на улицу. Она ощущала эту потерю так остро, как только может ощущать ее человек, в полной мере испытавший нищету и безысходность. Как можно жить без нормальной обуви, да еще зимой? Летом она могла бы обмотать ноги пластиковым пакетом и пойти в магазин, а зимой? Денег ей было не очень жалко, так как они все равно исчезли бы через два дня, а вот туфли она могла бы носить еще пару сезонов. «Ненавижу тебя, – с горечью думала она о матери. – Ты оставила меня в руках врагов».

Она подошла к окну и обхватила плечи руками. Был еще один неприятный момент, о котором она старалась не думать. Ведь те люди, что следили за ней в метро, теперь могут без особого труда вычислить ее и задержать. Она не сомневалась, что это ее враги и от них можно ожидать только неприятностей. Впрочем, они ее плохо знают, если думают, что с ней будет просто справиться. Они и понятия не имеют, что она выросла в таких городах, по сравнению с которыми их вонючий Нью-Йорк – просто детский сад.

Правда, и она со своей стороны недооценила миссис Лоуренс. Разумеется, она не ожидала, что та бросится к ней с распростертыми объятиями, но и такого откровенного предательства не могла себе представить. Она надеялась, что та хотя бы примет ее и выслушает. Сакура живо представила себе лицо того чернокожего парня в метро, и ее передернуло. Фрэнсин Лоуренс натравила на нее таких злобных собак, от которых, пожалуй, нелегко будет избавиться.

Она вспомнила, как пронесла букет цветов в ее квартиру. Интересно, она догадалась, от кого они? И если да, то почему наотрез отказалась ее принять? Что она ей сделала, в чем провинилась?

Сакура прислонилась к стеклу и задумалась. Теперь надо как можно быстрее достать немного денег и убираться из этого проклятого города, пока еще не поздно. Из окна ее комнаты на втором этаже, которую она сняла на несколько иней у какого-то бродячего уличного художника, албанца по происхождению по имени Стефан, был виден ряд таких же старых и облезлых зданий, а за ними виднелся мост Джорджа Вашингтона.

Услышав в коридоре вкрадчивые шаги албанца, Сакура отпрянула от окна, привела себя в порядок, насколько это было возможно без косметики, и вышла в коридор. Хозяин уже скрылся в своей квартире. Она подошла к двери и тихонько постучала.

– Кто это? – послышался изнутри приглушенный голос.

Сакура всегда гордилась тем, что прекрасно говорит на английском. Ей вообще очень легко давались языки, но в этот момент она почему-то перешла на французский.

– Это я, Сакура. Можно войти?

– Да.

Его квартира состояла из двух небольших комнат с огромными, во всю стену, окнами. Все свободное пространство было забито мольбертами, а воздух густо насыщен масляными красками и еще какими-то химическими растворами. Впервые она увидела художника на улице, где он рисовал портреты за небольшую плату, и остановилась, заметив перед ним табличку: «Сдаю комнату». Так она и оказалась в этом старом доме в самом бедном районе города.

В квартире было так жарко, что Стефан возился у мольберта, сняв рубашку. Он был лет на двадцать старше ее, но при этом неплохо выглядел и был довольно симпатичным мужчиной. Кроме того, он был немногословен, что вполне ее устраивало.