У отца Кристина научилась мужеству, решимости, умению заканчивать любое начатое дело, преодолевать любую трудность. Она научилась метать нож и ездить верхом так же хорошо, как любой воин, и даже лучше многих. Она была истинной дочерью Черного Волка и, наблюдая, училась стремиться к совершенству во всем. Вся ее жизнь была подчинена тому, чтобы доставить радость отцу, заслужить его одобрение, сделать так, чтобы он гордился ею.

От своей нежной, женственной матери она получила в дар сострадание, понимание и чувство справедливости по отношению и к друзьям, и к врагам в одинаковой степени. Она старалась подражать матери до тех пор, пока эти черты не стали неотъемлемой частью ее характера. Мерри не скупилась на ласку к детям и к мужу. Хотя Черный Волк никогда не показывал своих чувств на людях, Кристина очень скоро узнала, что он выбрал Мерри из-за ее любящего сердца. Его резкость по отношению к жене перед другими воинами была лишь следствием его грубоватых манер. Однако в тиши вигвама Черный Волк совсем не возражал против ее ласк, даже напротив – он требовал их. Его взгляд теплел, и когда он думал, что дочь крепко спит, он тянулся к жене и возвращал ей сполна все нежные слова любви, которым она его научила.

Кристина поклялась, когда придет время искать себе пару, найти такого человека, как Черный Волк. Он будет таким же смелым и дерзким, как ее отец, таким же требовательным к себе и другим, таким же надежным защитником того, что принадлежит ему, и непременно будет обладать такой же необузданной способностью любить.

Она сказала брату, что никогда не согласится на меньшее.

Белый Орел был ее наперсником. Он не разубеждал сестру в ее решениях, но беспокоился за нее. Он призывал ее к осторожности, поскольку знал, как и все остальные в их отдаленной деревне, что Кристина однажды вернется в мир белых людей.

И это мучило его. Он был абсолютно уверен, что в далекой стране, называемой Англией, нет воинов, подобных их отцу.

Наверняка нет.

Крики Летти постепенно слабели.

Барон Уинтерс, врач маркизы Лайонвуд, нагнулся над своей пациенткой в тщетной попытке завладеть ее руками. Женщина вырывалась. Сейчас она была явно не в себе и стремилась во что бы то ни стало разодрать свой огромный живот.

– Ну же, Летти, ну же, – прошептал врач успокаивающим, как он надеялся, тоном. – Все будет хорошо, моя дорогая. Еще немного, и вы подарите мужу замечательного младенца.

Барон вовсе не был уверен, что Летти понимает то, что он ей говорит. Ее изумрудно-зеленые глаза потускнели от боли. Она, казалось, смотрела сквозь него.

– Я помогал появиться на свет вашему мужу. Все обойдется, Летти.

Еще один пронзительный крик прервал его попытки успокоить пациентку. Уинтерс закрыл глаза и стал просить Бога о помощи. Его лоб покрылся потом, руки дрожали. За все годы своей многолетней практики он никогда не принимал таких трудных родов. Они длились слишком долго. Маркиза слабела и уже не могла помочь ребенку появиться на свет.

Дверь в спальню резко распахнулась, и Александр Майкл Филипс, маркиз Лайонвуд, появился в дверном проеме. Уинтерс вздохнул с облегчением.

– Слава Богу, ты дома! – воскликнул он. – Мы беспокоились, что ты не успеешь вернуться.

Лайон кинулся к кровати. Лицо его выражали тревогу.

– Господи, Уинтерс, ей же еще рано!

– Ребенок решил по-другому, – ответил Уинтерс.

– Вы разве не видите, как она мучается? – закричал Лайон. – Сделайте же что-нибудь!

– Я делаю все, что могу, – отрезал Уинтерс в ответ, прежде чем сумел обуздать свой гнев.

Еще один спазм скрутил Летти, и ее крик вновь привлек внимание Уинтерса. Он подался вперед и попытался удержать далеко не миниатюрную роженицу. Маркиза была чрезвычайно высокого роста и довольно упитанная, к тому же она ожесточенно сопротивлялась попыткам врача.

– Она обезумела, Лайон. Помоги-мне привязать ее руки к кровати.

– Нет! – испуганно воскликнул маркиз, явно ужаснувшись такому предложению. – Я буду держать ее. Только заканчивайте поскорее, Уинтерс. Она долго не продержится. Боже, как долго это уже продолжается?

– Больше двенадцати часов, – признался Уинтерс. – Акушерка послала за мной несколько часов назад. Сама она в панике убежала, когда поняла, что ребенок лежит не так, как положено, – добавил он шепотом. –Нам остается лишь ждать и надеяться, что он перевернется.

Лайон кивнул и взял жену за руки.

– Я с тобой, Летти. Еще немного, любовь моя. Скоро все закончится.

Летти повернулась на знакомый голос. Ее глаза были тусклыми, безжизненными. Лайон продолжал шепотом ободрять жену. Когда, она вновь закрыла глаза и он подумал, что она заснула, маркиз обратился к Уинтерсу:

– Летти так трудно потому, что роды происходят на два месяца раньше срока?

Врач не ответил. Он повернулся спиной к маркизу, чтобы взять ещё одну салфетку. Его движения были порывистыми. Он с явным трудом сдерживал гнев, но когда он положил салфетку на лоб Летти, то сделал это очень осторожно.

– Помоги нам. Господи, если у нее начнется горячка, – пробормотал он.

Глаза Летти внезапно раскрылись, и она уставилась на барона Уинтерса.

– Джеймс? Это ты, Джеймс? Помоги мне, умоляю, помоги! Твой ребенок разрывает меня. Это ведь Бог наказывает нас за наши грехи, да, Джеймс? Убей ублюдка, если нужно, только освободи меня от него. Лайон никогда не узнает. Прошу тебя, Джеймс, пожалуйста.

Это убийственное признание завершилось жалобным стоном.

– Она не ведает, что говорит, – выпалил Уинтерс, как только сумел взять себя в руки. Он вытер кровь с губ Летти и добавил:

– Твоя жена бредит, Лайон. Боль завладела ее разумом. Не обращай внимания на ее слова.

Барон Уинтерс обернулся, чтобы посмотреть на маркиза, и понял, что его уверения бесполезны. Сказанного не вернешь.

Уинтерс откашлялся и сказал:

– Лайон, выйди из комнаты. Мне нужно работать. Иди и жди в своем кабинете. Я приду, когда все закончится.

Маркиз не отводил взгляда от жены. Когда он наконец поднял глаза на барона, в них была боль. Затем он потряс головой, как бы. отвергая только что услышанное, и стремительно покинул комнату,

Крик жены, звавшей своего любовника" преследовал его.

Все было кончено через три часа. Уинтерс нашел Лайона в библиотеке.

– Я сделал все, что смог, видит Бог, Лайон, но я потерял их обоих. –Барон подождал несколько минут, прежде чем вновь заговорить. – Ты слышал, что я сказал, Лайон?

– Роды были преждевременными, на два месяца раньше срока?

Уинтерс ответил не сразу. Его поразил ровный, лишенный всяких эмоций голос Лайона.

– Нет, ребенок не был недоношенным, – сказал он наконец. – Тебе достаточно лгали, сынок. Я не буду покрывать их грехи.

Барон сел в ближайшее кресло. Он смотрел, как Лайон недрогнувшей рукой наливает ему вино, затем взял у него бокал.

– Ты для меня как сын, Лайон, Если я могу что-то сделать, чтобы помочь тебе пережить эту трагедию, только скажи.

– Вы открыли мне правду, дружище, – ответил Лайон. – Этого достаточно.

Лайон поднял свой бокал и опорожнил его одним большим глотком.

– Береги себя, Лайон. Я знаю, как сильно ты любил Летти.

Лайон покачал головой.

– Я выдержу. Я ведь всегда выдерживал, да, Уинтерс?

– Да, – ответил барон с усталым вздохом. – Уроки братства, несомненно, подготовили тебя к любой трудности.

– Есть одно поручение для вас, – заметил Лайон, потянулся к чернильнице и перу и стал что-то писать на листе бумаги.

– Я сделаю все что угодно, – сказал Уинтерс, не в силах больше выносить молчания.

Лайон закончил писать, сложил лист и передал его врачу.

– Сообщите новость Джеймсу, Уинтерс. Скажите моему брату, что его любовница умерла.

"Твой отец был таким красавцем, Кристина. Он мог бы выбрать любую женщину Англии. Однако ему нужна была я. Я! Я просто не могла поверить своему счастью. Я была всего лишь симпатичной, по меркам светского общества, ужасно застенчивой и наивной, словом, полной противоположностью твоему отцу. Он был таким утонченным, изящным, но в нем таилось столько доброты и любви! Все считали его самым замечательным человеком на свете.