— Да, да, и телеграммы. Здесь же, у вас в объятиях, — она тыкала в бочок мешка острым носком туфли. — А разве вам может сюда что-нибудь прийти? Вы же только приезжаете. Работать? Или так к кому? А кто вы?

Хорошо еще, что вопросы наплывали один на другой и я мог сделать вид, будто просто не успеваю вставить словцо между ними…

Но потом она замолчала, ожидая, очевидно, ответа на все вопросы сразу, и мне пришлось срочно заняться практическими физиогномикой и френологией. Прежде чем мы доехали до лагеря экспедиции, девушка успела узнать о своих способностях, возможностях, потребностях, вкусах и надеждах больше, чем за всю предыдущую жизнь.

…На Алле были меховая куртка, рубашка и брюки. Она стояла на коленях на дне раскопа большой квадратной ямы в три метра глубиной и зачищала стенку, попеременно работая большим садовым ножом и короткой толстой кистью.

У землекопов был святой десятиминутный перерыв после очередного часа работы, и они валялись на взгорке метрах в пятнадцати от раскопа. Алла на дне была одна.

И я спустился к ней по наклонной доске с поперечными планками. Доска пружинила, словно угрожая то ли сбросить меня раньше времени вниз, то ли подбросить высоко над раскопками.

Алла оглянулась и быстро встала на ноги. Кисть упала на землю, нож остался в руке. Она смотрела мне прямо в лицо, чуть-чуть щурясь, закусив запекшуюся губу, уронив волосы на перепачканный лоб.

Всю дорогу я знал, зачем еду. Знал, когда кидался почти под машину, лишь бы остановить ее. Знал, когда возвращал трап к уже готовому улететь самолету, знал, когда ехал, летел и снова ехал и шел через лагерь. А теперь не знал. Потому что опять все было ясно, и спрашивать было не о чем, а желание все-таки спросить, узнать от нее самой казалось нелепым и глупым.

И заранее приготовленная фраза: «Ты сможешь когда-нибудь меня полюбить?», раздражала своей книжной нелепостью.

Все. Ничего не нужно. Можно повернуться, уйти, уехать, улететь. И не для того, чтобы все-таки испытать судьбу, а просто, называя вещи своими именами, я сказал:

— Я тебя люблю.

— Я тоже. С первой встречи на матче.

А потом ручка ножа, который она забыла. выпустить, уперлась мне в позвоночник.

А потом она отстранилась, поправила волосы и быстро сказала:

— Подожди меня где-нибудь рядом. Только надень пиджак. Слепни! Видишь, как я вырядилась от них!

Засмеялась, трогая свою меховую куртку. Крикнула:

— Ау, ребятки! Перерыв кончился…

— Честное слово, я этого не знал, — сказал Карл. — Но тем лучше. Поздравляю!

— Поздравляю, — сказал Тихон. — Но, значит, мы ломились в открытую дверь?

— Поздравляю! — сказал Леонид. — И завидую. Жертвую собой для следующего опыта.

— Когда начнем? — спросил я.

Теперь они могли работать по-настоящему. Сотни людей и миллионы рублей были к их услугам. Тихон отправлял одну за другой рабочие группы для обследования школ по всей стране — на предмет обнаружения гениальных коллективных педагогов.

Леонид вел математический анализ частоты, с которой встречаются в разных группах общества Инициаторы, Стратеги и т. д.

Карл заказывал все новые и новые аппараты для опытов по всем на свете видам психологии, парапсихологии и метапсихологии.

Игорь пытался связать внешний облик людей с выявлением в них черт каждого из психологических типов.

А кроме того, они создавали лаборатории и утверждали штаты, брали людей на работу и увольняли с нее, принимали высоких заказчиков и обхаживали еще более высоких, командовали старшими научными, просто научными и младшими научными сотрудниками, а также лаборантами, завхозами и бог знает кем еще.

А главное — собирали сами и заставляли других собирать коллективы, на которые они могли бы все это свалить. Потому что…

Потому что через два месяца после создания НИИКСПа его директор вызвал к себе заведующего отделом Фрунцева для конфиденциальной беседы.

— Значит, предполагаешь, что возможен вирус, передающий от человека к человеку не болезнь, а здоровье? Прекрасная идея! Впрочем, даже если твой сектор… тьфу, отдел будет только подбирать коллективные таланты, способные решить психологические проблемы долголетия, и то он себя вполне оправдает. И вообще у нас все неплохо идет… Только, знаешь, совершенно неясно, что делать с отделом прогнозов. Наш Леонид отбрыкивается ото всех деловых заданий. Говорит себе, что на то есть специальные институты, и тут же называет, кому что следует передать. Я его уговариваю, а он и в ус не дует. Господи, каким же он был послушным в НИИМПе! Тогда ведь ты со мной куда больше спорил, чем он. Неужели завидует? Обидно, если так. Правда, он сам настаивал, чтобы директором назначили меня. Хотели-то его — еще бы, доктор наук, знаменитость, сила.

— Но он ведь не согласился!

— Ну да! И это, в конце концов, естественно. Как бы иначе он мог смотреть нам в глаза? Нет, к Леониду надо приглядеться. Чего он хочет? Теперь ведь мы не в игрушки играем. Государство дало такие деньги! Можно проверить столько идей! Мечта, да и только. И если он не хочет, пусть выделяется из института. Буду хлопотать об автономной лаборатории. Ведь это же смешно — хочет исследовать приметы. Я, сам знаешь, их часто вспоминаю, но исследовать… Институт же будет скомпрометирован… Раньше мы были голыми энтузиастами. Что же — свои силы и деньги можно не считать, а государственные — обязательно надо. Что молчишь-то?

…Карл пристально смотрел на Тихона, словно видел его впервые. Потом отвел глаза в сторону, обежал ими огромный кабинет со столом-мастодонтом, еще одним столом — мастодонтышем, с башенными зубцами стульев над скатертями, с жирными креслами, бесстыдно раздвинувшими подлокотники…

Снова остановил взгляд на лице Тихона.

— А что говорить? Я хочу тебя послушать.

— Так послушай. Ты знаешь, мне дали зама сверху. Не сработались мы. Он уйдет. Хочу предложить тебе это место. Советуюсь с тобой уже как со вторым человеком в институте. Видишь ли, с Игорем тоже не все в порядке. Не по себе он ношу взял. Конечно, расставаться с ним не хочется, так надо подыскать заместителя поопытнее. Верхогляд наш Игорь все-таки. А может, его самого понизить? Ведь в НИИМПе он, в конце концов, без году неделя, согласен? Ну что ты молчишь?

— Сейчас буду говорить, — Карл откинулся в кресле и с силой втянул в себя воздух. — Так вот, дорогой мой, еще два месяца назад ты не умел превращать разговор в монолог. Теперь научился. Достижение. Я должен сказать тебе «да»? Я говорю: «нет». Один человек занимает в НИИКСПе не свое место. Это ты. Был организатором, стал администратором. Бывает.

Посиди час, подумай. Потом сюда придет НИИМП. НИИМП, а не какой-то там головоломный НИИКСП. Понял? Если же тебя здесь не будет или ты окажешься занят — ну что же, мы увидимся завтра, Тихон Васильевич…

…Звонок телефона, соединенного с приемной.

— К вам, Тихон Васильевич, просятся Леонид Петрович, Игорь Матвеевич и

Карл Ефимович.

— Пусгь войдут.

Тихон встал и пошел навстречу своим ребятам.

— Итак, ядро ученого совета НИИ кибернетических и смежных проблем в сборе, — провозгласил он. — Отлично, друзья мои, мне хотелось поставить на ваше обсуждение ряд серьезнейших вопросов, а Карл, боюсь, понял меня неверно.

— Не пойдет, — засмеялся в ответ Леонид. — Имей в виду, сейчас для нас этого НИИКСПа не существует. К тебе пришел ученый совет НИИМПа.

(Да, есть же люди, которые всегда и всем недовольны. Леонид, это уж точно, один из них. Но Карл, Карл! Не думал, что он действительно их позовет…)

— Ребята, ну, рад, ну, садитесь…

— Слушай, Тихон, — начал Леонид, — мне кабинеты и секретарши надоели и в старом НИИ. Вот тебе заявление об уходе: или подпишешь — я уйду, или порвешь — поговорим.

— Ну что ж! — Тихон, не задумываясь, сложил заявление вчетверо и мелкими клочками отправил в корзину.

— Отлично, — сказал Леонид. — Тебе кажется, что мы недовольны. И ты этим возмущен. Еще бы! Вот Игорь. Везунчик! В НИИМПе без году неделя, к космотестам не имел никакого отношения и вообще не математик, не медик, не кибернетик, а жалкий гуманитарий. И стал заведующим отделом, мы его заставляем диссертацию писать. А все почему? Опыт над собой ставил! Так что, плохо, что ли, этот опыт кончился? Получил в результате жену, да еще какую! С него хватило бы. А то туда же. Еще чего-то хочет. Так ты думаешь? А это хорошо, что он чего-то хочет!