Боже, она никак не угомонится! Натан устало вздохнул. Он понял, что, если не сдастся, уснуть ему не придется. Его жена могла быть целеустремленной. Да она же была настоящей занудой. Она заставила его поразмыслить над тем, какими же скверными качествами его жена обладала. Ну, она была упряма как осел, любила командовать, как теща, и это были лишь два из тех многочисленных недостатков, которые он уже успел подметить.

Он поцеловал ее, быстро и жестко, просто чтобы она перестала ворчать на него. «Черт, – подумал он, – но как приятно ее целовать». Он снова поцеловал ее, пустив в ход язык. Она тоже. Поцелуй оказался более долгим и возбуждающим.

Она еще теснее прижалась к нему, такая мягкая и женственная. Искушение было слишком сильным, чтобы противостоять ему. Ничего не оставалось, как заняться с ней любовью. Ей даже не нужно было провоцировать его на это. Небольшое сопротивление с ее стороны еще оставалось. Когда он велел ей снять ночную сорочку и зажечь свечу, она попросила его остаться в темноте. Он ответил отказом, сославшись на то, что хочет ее видеть. Она залилась краской, прежде чем успела спрятать от него свое тело, натянув покрывало до самого подбородка.

Он сбросил с нее покрывало и поставил перед собой задачу избавить ее от стеснительности раз и навсегда. Почти мгновенно она стала раскованной. Она уже хотела прикасаться ко всем частям его тела и руками и губами. Он позволил ей поступать как угодно, пока сам не начал дрожать от страсти.

Господи, она была самой податливой из женщин, каких он когда-либо знал. При этом в ее поведении было столько честности и доверчивости, что это его даже беспокоило. Она ничего не таила в себе, его святая соблазнительница. И когда он уже был между ее прелестных шелковистых ног, она уже была готова любить его и молила взять ее.

Он хотел, чтобы это произошло медленно и легко, чтобы каждое движение длилось вечность, но она, как только он оказался на ней, крепко обхватила его и заставила забыть о добрых намерениях. Покалывания ее ногтей сводили его с ума, а в тех стонах, что она издавала, было столько страсти, что он сразу утратил над собой всякий контроль.

Он завершил акт своей любви как раз тогда, когда и она получила наивысшее наслаждение. Крепко прижав ее к себе, он вбирал в себя сотрясающую ее дрожь.

В воздухе вокруг них висел запах их тел и царило умиротворение.

Он хотел скатиться с нее, но она его не отпустила. Ее руки были крепко сжаты вокруг его талии. Усилие было жалким, но он решил остаться еще несколько минут, чтобы она успокоилась. Ее сердце, так же как и его, еще громко клокотало в груди.

На плече он почувствовал влагу и понял, что она опять плачет. Это его позабавило. Получая удовольствие, Сара всегда плакала. Еще она всегда вскрикивала, всегда произносила его имя. Оправдываясь, она говорила, что это слезы радости, потому что она раньше никогда не испытывала подобного блаженства.

«Я тоже», – думал про себя Натан. Второй раз за одну ночь эта мысль посетила его. – Я люблю тебя, Натан.

Он снова до смерти перепугался. Этот произнесенный шепотом обет он воспринимал как удар бича. Не успело сердце еще раз сократиться, как жаркая плоть его чуткого тела превратилась в холодную сталь.

Она выждала немного, надеясь услышать слова любви. Прошли долгие минуты, прежде чем она поняла, что он ничего не собирается сказать ей. Его сладкий храп дал ей это понять.

Ей снова захотелось расплакаться. Она не сделала этого и нашла в этой победе над собой маленькое утешение. Потом она приложила все силы, чтобы найти еще какое-нибудь успокоение.

«По крайней мере, после всего он не ушел из каюты», – подумала она и решила, что должна быть и за это благодарна ему. Но, по правде говоря, никакой благодарности она не испытывала.

Сару била дрожь. Она откатилась от горячего тела Натана и потянула одеяло. Когда она, наконец, устроилась под ним, они с Натаном оказались спина к спине. Она чувствовала себя одинокой и уязвимой. «И во всем виноват он», – думала она про себя. Из-за него она ощущала себя такой несчастной.

Время от времени она приходила к выводу, что если любить его всем сердцем не было бы ее единственной обязанностью, то ей следовало бы его возненавидеть. Господи, каким холодным было его сердце. И еще упрямым. Он должен был знать, как она нуждалась в словах его любви, и все же не говорил их.

«Но ведь он любил меня, правда?» – Сара долгое время размышляла над этой проблемой.

Натан снова повернулся к ней и заключил в свои объятия. Он грубо прижал ее к своей груди и пробурчал что-то во сне. Ее волосы запутались вокруг его руки. Подбородком он потерся о ее голову, и она восприняла этот жест как выражение его чувства. Внезапно его забывчивость перестала ее мучить, не важно, что он опять не произнес слов любви.

Она закрыла глаза и постаралась заснуть.

«Натан любит меня, – говорила она себе. – Просто его разум был не в состоянии понять то, что уже знало его сердце… всегда знало, – поправила она себя, – с того самого момента, как нас обвенчали».

Со временем ее муж поймет это. И только из-за его капризного характера ему требовалось для этого больше времени, чем остальным мужьям.

– Я очень люблю тебя, Натан, – прошептала она ему в ухо.

Его голос со сна был хриплым, когда он ответил:

– Я знаю, малышка, знаю.

И прежде чем она успела собрать силы и спросить, был ли он польщен ее горячим признанием, он снова захрапел.

Ей никак не спалось. Еще час она провела, размышляя, как заставить Натана поверить в свою удачу, что именно она была его женой.

Конечно, пути к сердцу Натана через его желудок ей не найти, предположила она. Вряд ли он станет есть то, что она ему приготовит. Человек он был недоверчивый, и ее суп заставил его скептически относиться к ее кулинарным способностям.

Наконец ей в голову пришел разумный план. Она подберется к своему мужу с помощью его команды. Если ей удастся доказать свою ценность в глазах его людей, разве Натан не увидит, какая она у него и в самом деле замечательная? Это не будет особенно трудно – убедить команду, какая она добрая и чистосердечная госпожа. Да, большинство из них были суеверны, но мужчина всегда мужчина. Чуткость и доброта с ее стороны непременно завоюют их преданность.

Ну что ж, если она как следует пораскинет умом над этой проблемой, ей непременно удастся найти способ, как в недельный срок завоевать доверие команды.

К концу недели, чтобы отводить сопутствующие леди Саре беды, команда стала носить на шее зубчики чеснока.

Она же все эти семь дней изо всех сил старалась завоевать их доверие. Но когда Сара узнала, почему они носят эти пахучие ожерелья, ее люди стали ей так отвратительны, что она оставила всякие попытки пойти с ними на контакт.

Она также прекратила убегать в свою каюту каждый раз, когда они смотрели на нее. Она просто притворялась, что не замечает их взглядов. Она не собиралась приказывать им любить ее, но и не желала показать, как расстраивало ее их отношение к ней. Свои слезы и настроение она держала под строгим контролем.

Натан и Нора были единственными людьми, которые знали, как она переживает по этому поводу. Сара постоянно говорила им о своих уязвленных чувствах.

Натан делал все от него зависящее, чтобы не усугублять ситуацию. Нора старалась изо всех сил отвлечь Сару от мрачных мыслей.

Дело было в том, что в любых, даже самых незначительных происшествиях обвиняли Сару. Команда считала эту женщину проклятой, и ничто не могло изменить их мнения. Стоило Честеру на своей руке обнаружить свежий фурункул, он сразу обвинил в этом Сару. Их руки соприкоснулись, когда она проходила мимо него по палубе.

Но что она могла возразить против этой глупости?

По крайней мере два раза в день Сара задавала этот вопрос Натану. Правда, в его ответах не было и доли смысла. Он либо ворчал, выражая свое недовольство, либо пожимал плечами, что, с точки зрения Сары, означало полное безразличие к ее состоянию. Сочувствия у него было не больше, чем молока у козла. Каждый раз, когда он таким образом высказывал свое мнение, она целовала его просто из чувства противоречия.