– Какие сложности! Сколько у меня времени?

– Машина за тобой уже поехала. Мы заказали тебе билет на чартерный рейс в Милан, оттуда ты уж сам доберешься до Рима.

– Только этого не хватало! – разозлился Дронго. – Я не летаю чартерными рейсами и на случайных самолетах. Если не можете перебронировать, закажите мне билет на «Люфтганзу». Полечу в Рим через Франкфурт или Мюнхен. И желательно бизнес-классом. Все равно я сам буду оплачивать все расходы.

– У тебя вечно буржуйские замашки, – пробормотал Машков.

– Какие замашки? Я не очень-то помещаюсь в креслах экономкласса. При моих габаритах.

– У нас рассказывают легенды, что ты дрался с самим Миурой.

– Это было давно и неправда, – усмехнулся Дронго. – Все равно платить я буду сам. Поэтому закажите мне нормальный билет до Рима.

– Сделаем. Еще есть просьбы?

– Есть. Вы напрасно удаляете меня из Москвы. Это ошибка, Виктор. Я могу помочь найти Гейтлера.

– На эту тему мы уже говорили. Теперь его будут искать другие люди. Мы до сих пор не выяснили, кто такой этот неизвестный поляк Дзевоньский, появившийся у Хеккета. Некоторые наши аналитики не исключают вероятности провокации со стороны самого Хеккета. Он мог намеренно увести нас в сторону, чтобы на время сбить возможные подозрения с настоящего организатора. Ты ведь сам ему не доверяешь.

Дронго промолчал. Несколько воодушевленный его молчанием, Машков добавил:

– А ты уезжай в Италию. Там сейчас тепло, хорошо.

– Ты повторяешься. Его никто не сможет найти. Ваши люди его просто не смогут вычислить. Для этого нужен другой психотип – загнанный и одинокий, как он. То есть как я.

– Это ты-то загнанный? – улыбнулся Машков.

– Он все потерял, Виктор: работу, страну, семью. Он ненавидит людей, из-за которых лишился прошлого и будущего. Этот человек очень опасен. Исключительно опасен. К тому же он лучший специалист по террористическим операциям. Чтобы его найти, нужен такой человек, как я.

– С чего меланхолия? У тебя-то все в порядке: семья, работа, страна. Почему ты считаешь, что вы похожи?

– Той моей страны уже нет, Виктор. А семью я не могу привезти в Москву именно из-за моей работы, и ты это знаешь. Работы ты меня лишил. Что остается? Доживать пенсионером за счет Джил в Италии? Незавидная участь.

– Хватит! – разозлился Машков. – Мы все уже обговорили. Ты летишь сегодня, и никаких разговоров на эту тему у нас с тобой больше быть не может.

– Я вас понял, генерал. Счастливо оставаться!

– И не нужно принимать все так близко к сердцу. Слава богу, что они разрешили хоть этот вариант. Будь здоров! А когда все закончится, мы с тобой еще посидим. И кстати, поздравляю тебя со старым Новым годом. Жаль, что мы с тобой его не отметим.

– До свидания. – Дронго раздраженно отключился.

И почти тут же раздался новый звонок. Дронго резко обернулся, схватил трубку и сразу же зло осведомился:

– Снова хочешь мне объяснить, как красиво ты поступил?

– Я хотела пожелать вам счастливого пути, – услышал он знакомый голос Нащекиной. – Мне сообщили, что вы уезжаете.

– Извините. Я принял вас за другого…

– Догадываюсь даже за кого. Счастливого вам пути!

Она наверняка знала, что его телефон уже прослушивается, но тем не менее позвонила. Дронго подумал, что был несправедлив и к Машкову, и к ней. В конце концов, они чиновники, а не «вольные стрелки», как он.

– Спасибо за ваш звонок, – поблагодарил Дронго, – я очень тронут.

– Счастливого пути! – повторила она, не добавив больше ни слова.

Через три часа он вылетел во Франкфурт, а затем – в Рим. Вечером этого же дня Дронго был уже в Италии. И никто во всем мире не мог даже предположить, что ему еще придется столкнуться с бывшим генералом «Штази» Гельмутом Гейтлером.

Через двадцать минут должна была состояться встреча с одним из министров правительства. Им предстояло рассмотреть сложный вопрос, но президент уже знал, что встречу будут освещать журналисты сразу нескольких телевизионных каналов. Все было продумано до мелочей. Охрана привычно проверяла аппаратуру уже прибывших телевизионщиков, прежде чем пропустить их в апартаменты главы государства, а президент, сидя в кабинете за столом, слегка морщился, размышляя о предстоящей беседе с министром. Она действительно была важной, и его раздражало, что начать ее им придется с этого «телевизионного шоу».

В силу своей прежней профессии он вообще не любил обсуждать важные вопросы на людях, как не терпел и публичных дискуссий, в которых собеседники стараются блеснуть интеллектом. Президент был убежден, что деловые встречи должны проходить без присутствия журналистов, а следовательно, и излишнего популизма принимаемых на них решений. Ведь когда разговор ведется под объективами телекамер, невозможно сосредоточиться и нормально работать. Но он также понимал и необходимость освещения деятельности первого лица страны как составной части его имиджа, пропаганды его президентских функций. Это был один из обязательных атрибутов его власти, проявляющийся в этих телевизионных картинках, очень важных для его должности.

Недавно, когда во время обсуждения сложного финансового вопроса кто-то из министров выдвинул возражения и попытался обосновать их своими фактами, президент не выдержал. Под объективами телекамер он впервые сорвался и громко попросил: «Без комментариев». И еще раз повторил свою просьбу. Это был очевидный срыв, но он не хотел признаваться в этом даже себе самому. Вынесение интеллектуального спора на широкую аудиторию ему не нравилось.

Президент прикрыл глаза. Когда несколько дней назад в театре в их с женой сторону метнулся человек с блеснувшим в руке ножом, он не испугался. Совсем не испугался. Наоборот, инстинктивно шагнул вперед, защищая жену. Там все было ясно. Кто-то пытался прорваться к нему, но он сразу же, еще до того, как злоумышленника схватили офицеры охраны, понял, что абсолютно не боится этого незнакомца. Вот если бы все было так просто и в политике!

Когда несколько лет назад бывший президент предложил ему эту должность, он тоже не испугался. Но засомневался. Из-за огромной ответственности. Потому и отказался. Однако случилось невероятное. Через несколько дней президент повторил свое предложение, и он, уже сознавая всю меру ответственности, согласился.

И затем искренне старался соответствовать своей должности. Он никогда не мечтал о такой вершине, не готовился к ней, не строил честолюбивых планов. Но, оказавшись на этом посту, отнесся к нему со всей ответственностью, с какой привык относиться к любой работе. Он очень старался. Хотя иногда случались срывы. Они были связаны и с его психологией, и с его прежней работой, и с его психотипом, который так явно проявлял себя на первом этапе его работы.

На одной из пресс-конференций, которые его так раздражали, речь зашла о террористических акциях на Кавказе. Он, не сдержавшись, пообещал «мочить террористов в сортире». Журналисты потом долго издевались над этими его словами. Через некоторое время, сразу после очередного террористического акта, когда французский журналист позволил себе нетактичный вопрос, президент снова не сдержался, предложив французу отправиться туда, где ему будет гарантировано «обрезание», проведенное по мусульманским обычаям, чтобы лучше понять проблему. Переводчики не смогли нормально перевести эту фразу. Точнее, даже не пытались, во избежание большего скандала. Но смысл ее был понятен, и это не осталось незамеченным.

Самая неприятная история была связана с атомной подводной лодкой, затонувшей в самом начале его первого президентского срока. Тогда он еще не был готов к такого рода испытаниям. Отчасти виноваты были военные, слишком много и неубедительно лгавшие по поводу этих событий. Гибель заточенных в лодке людей потрясла весь мир. Кто-то из помощников посоветовал президенту не ездить на место трагедии. Это было ошибкой. Очевидной и непростительной ошибкой. Позже он ее исправил, прибыв туда. Но он был обязан в первые же дни выступить, дать свой комментарий произошедшему. А потом его позвали на Си-эн-эн, где он снова не сумел найти нужный тон, сбиваясь то на ерническую улыбку, то на слишком серьезные ответы. Это был урок. К счастью, он оказался прилежным учеником. Больше подобных ошибок уже не допускал. И ретивых помощников не слушал.