«Ладно, ладно…» — мысленно злился Федюк, Лапоть пел:
Гармонь певучая
Меня замучила…
Старики Деревянно и Прокопий Кузьмич молчали, о чем-то думали. Мысли их мешались в комок, и до Володи доносилось невнятное: «Бу-бу-бу…»
«Пусть себе…» — подумал Володя и опять вернулся к воспоминаниям.
Прошел половину пути, обстругивая топором серую и желтую кору, как вдруг позади него раздался треск. Володя оглянулся, но снег, сыпавшийся с ветвей, запорошил глаза. Не видя, но чувствуя, как на него надвигается что-то слепое, огромное, Володя присел от страха, и тут стонущая громада накрыла его. Володя потерял сознание…
А сердце девичье
Чего-то ждет…
— Рыба! — крикнул сумасшедшим голосом Мишка. — Считай очки!..
Володю вытащили из-под дерева, и первое, что он услышал, был разноголосый шум встревоженных голосов:
— Убит?
— Задавило?..
— Ах, боже мой, боже мой!..
— Да нет, он смотрит!..
— Берись, хлопцы, понесем на дорогу.
— Ах, боже мой!..
— Говорю, смотрит!
— Очухался!
Володя действительно открыл глаза. Он колыхался над снегом — его несли на руках. А шум в ушах продолжался:
— Ну угораздило!..
— Хорошо, хоть живой!
— Как себя чувствуешь?
— Ну пронесло! А то отвечай!..
— Как себя чувствуешь?
— Ничего, — ответил Володя.
— Ну пронесло…
Вынесли его на дорогу, поставили на ноги. Поправили на голове шапку.
— Болит что-нибудь?
Володя пощупал затылок. От макушки и ниже, от уха до уха, расплылась шишка. Взбухала под пальцами, поднялась, шевелила волосы.
— Как?.. — спрашивали у него. — Ничего, — ответил Володя.
— Ну пронесло, а то отвечай…
— Курить будешь?
Володя взял папиросу. Ему чиркнули спичкой. — Ну пронесло…
— И случись же!..
— Могло убить!
У Володи трещала голова, перед глазами плыло.
А они все продолжали:
— Могло убить!
— Есть ли у него дети?..
Володя затянулся дымом, сказал:
— Замолчите вы!
И тут заметил, что все курят молча.
Однако голоса не прекращались:
— Молодой, пожалуй, еще нет детей.
— Глупый баран — прет, не видит, что дерево наклонилось…
— Ну пронесло…
Володя встряхнул головой — стало еще больнее.
— Ишь ты, бедняга.
— Муторно небойсь…
Володя обвел глазами мужчин, все трое смотрели на него, молчали. А ему слышалось:
— Так бы и не вернулся…
— Вот тебе жизнь человеческая: чик — и нету.
— Ну пронесло…
«С ума можно сойти, — подумал Володя, — откуда такие болтуны?»
Голоса ясно слышались в голове:
— Возвращаться?..
— Вот неудача!
— Завтра опять переть в гору!..
— Ну что ж, — сказал один, — давайте, ребята! Володю взяли под руки, повели.
В заволжской стороне
Покоя нету мне…
Лесовозной машиной Володю привезли в поселок. В медпункт он не хотел:
— Отлежусь…
Володю ссадили у порога квартиры…
Из сторожки доносилось все то же:
Когда же милый мой
Ко мне придет?..
Володя поглядел на реку, на бревна. Песня ему осточертела.
Гармонь певучая
Меня замучила…
Неужели у парня в голове, кроме гармони, ничего нет?..
Володя сделал усилие над собой, возвратился к воспоминаниям.
В этот день Тамара была в отъезде. Домик, в котором они живут, на две квартиры. Рядом, через стенку, бригадир лесорубов Лапин с женой Ларисой и дочкой Надей.
В кухне у Володи старенькая софа. Сбросив полушубок, шапку и валенки, Володя лег на софу. Шишка на затылке опала, но в голове шипело и булькало, как в котле. Хоть бы не сотрясение мозга, подумал Володя и закрыл глаза.
Было тихо, только откуда-то доносилось:
— Дважды один — два, дважды два — четыре, дважды три — шесть…
Володя перевернулся на бок, приник ухом к подушке.
— Дважды четыре — восемь, дважды пять — десять…
Соседская Надька учит уроки, догадался Володя.
— Дважды шесть — двенадцать…
Володя приподнял голову, голос бубнил:
— Дважды семь — четырнадцать…
Стукнула дверь, пришла Лариса, Надина мать, видимо, из магазина.
— Учишь таблицу? — спросила у дочки.
— Учу.
— Учи вслух!
Как будто она не вслух, подумал Володя. Из-за стену доносилось:
— Трижды один — три, трижда два — шесть…
К этому прибавился голос Ларисы:
— Пачка кофе — сорок девять копеек. Килограмм сахару — семьдесят восемь. Килограмм масла — три восемьдесят. Всего пять рублей семь копеек. Брала с собой шесть рублей. Сдача — восемьдесят три копейки. Где десять копеек?
Одновременно с этим подсчетом Володя слышал:
— Трижды семь — двадцать один, трижды восемь двадцать четыре…
— Где десять копеек?
Чего они так орут? Володя хотел постучать в стену. Неудобно, однако.
— Четырежды один — четыре, четырежды два — восемь…
Под таблицу умножения Володя заснул.
Гармонь певучая
Меня замучила…
— Тьфу!.. — Володя встал с бревен, прошел по берегу, сел на камень.
Но и тут слышалось:
В заволжской стороне
Покоя нету мне…
Узнал о своем несчастье, а может быть счастье, Володя, когда приехала Тамара.
Проспал он глубоким, но болезненным сном, наверное, часов пять. Проснулся от стука в сенцах.
— Дома… — послышался голос Тамары.
Она шумела веником, стряхивала с валенок снег.
— Ружье-то… — сказала она. — Так и стоит в углу, как метла. Поставил и бросил. Охотник…
Вошла в комнату, зажгла свет.
— Дрыхнет… — увидела мужа на софе в кухне. — Шапка на полу, полушубок тоже… Никак не приучишь… Выпил? — подошла к Володе. — А может, умаялся. Ладно, пусть спит…
Володя чуть приоткрыл глаза, стал следить за женой. Голова болела, но не сильно.
Тамара налила супу, нарезала хлеба, села к столу. Стала есть. В то же время она разговаривала сама с собой:
— Эти поездки — провались они пропадом. На попутных машинах истреплешь одежду, измажешь всю… А что толку, что съездила? Даже магазин оказался закрытым — переучет.
При этом Тамара жевала, прихлебывала. Ела с аппетитом, что называется, в полный рот.
— В ателье индпошива ничего. Ничегошеньки. Серость…
Володя открыл глаза пошире: как она может есть и разговаривать? Да еще так громко. В конце концов ведь он спит. Могла бы потише…
Тамара ела: откусывала хлеб, работала ложкой.
— Ларисе везет, — говорила она при этом. — У Ларисы что ни платье — картина.
Губы у Тамары не шевелились. И все же с набитым ртом она разговаривала:
— Блат имеет бригадир — вот у нее и все есть. А у моего Вовки никакого блата…
— Тамара? — сказал Володя, приподнялся на локте.
— Проснулся, — сказала Тамара с набитым ртом. — Доброе утро?
— Томка!..
— Ты чего? — спросила Тамара и перестала есть. — Вроде не пьяный… — тут же сказала она, но губы у нее не шевельнулись.
— Тамара… — уже со страхом сказал Володя.
Тамара бросила ложку.
— На тебе лица нет! — сказала обыкновенным голосом. И с закрытым ртом: — Что с Володькой?..
— Выйди из кухни, — сказал Володя.
— Зачем?
— Выйди из кухни!
Тамара поднялась, вышла.
— Если не пьяный, то сумасшедший, — послышалось Володе из другой комнаты.
