Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

«То в виде девочки, то в образе старушки…»

То в виде девочки, то в образе старушки,

То грустной, то смеясь — ко мне стучалась ты,

То требуя стихов, то ласки, то игрушки,

И мне даря взамен и нежность, и цветы.

То горько плакала, уткнувшись мне в колени,

То змейкой тонкою плясала на коврах…

Я знаю детских глаз мучительные тени

И запах ладана в душистых волосах.

Огонь какой мечты горит в тебе бесплодно?

Лампада ль тайная? Смиренная свеча ль?

Ах, всё великое, земное безысходно…

Нет в мире радости светлее, чем печаль!

<24 декабря 1911>

* * *

«Безумья и огня венец…»

Безумья и огня венец

Над ней горел.

И пламень муки,

И ясновидящие руки,

И глаз невидящий свинец,

Лицо готической сивиллы,

И строгость щек, и тяжесть век,

Шагов ее неровный бег —

Всё было полно вещей силы.

Ее несвязные слова,

Ночным мерцающие светом,

Звучали зовом и ответом.

Таинственная синева

Ее отметила средь живших…

…И к ней бежал с надеждой я

От снов дремучих бытия,

Меня отвсюду обступивших.

<Декабрь 1911 Париж>

* * *

«Альбомы нынче стали редки…»

Альбомы нынче стали редки —

В листах, исписанных пестро,

Чертить случайные виньетки

Отвыкло беглое перо.

О, пушкинская легкость! Мне ли,

Поэту поздних дней, дерзать

Словами, вместо акварели,

Ваш милый облик написать?

Увы! Улыбчивые щеки,

Веселый взгляд и детский рот

С трудом ложатся в эти строки…

И стих мой не передает

Веснушек, летом осмугленных,

Ни медных прядей в волосах,

Ни бликов золота в зеленых,

Слегка расставленных глазах.

Послушливым и своенравным

В зрачках веселым огоньком

Вы схожи и с лесным зверьком,

И с улыбающимся фавном.

Я ваш ли видел беглый взгляд,

И стан, и смуглые колена

Меж хороводами дриад

Во мгле скалистых стран Пуссена?

И мой суровый Коктебель

Созвучен с вашею улыбкой,

Как свод руин с лозою гибкой,

Как с пламенем зари — свирель.

<Июль 1912 Коктебель>

* * *

«Над головою подымая…»

Над головою подымая

Снопы цветов, с горы идет…

Пришла и смотрит…

Кто ты?

— Майя.

Благословляю твой приход.

В твоих глазах безумство. Имя

Звучит, как мира вечный сон…

Я наважденьями твоими

И зноем солнца ослеплен.

Войди и будь.

Я ждал от Рока

Вестей. И вот приносишь ты

Подсолнечник и ветви дрока —

Полудня жаркие цветы.

Дай разглядеть себя. Волною

Прямых лоснящихся волос

Прикрыт твой лоб, над головою

Сиянье вихрем завилось,

Твой детский взгляд улыбкой сужен,

Недетской грустью тронут рот,

И цепью маленьких жемчужин

Над бровью выступает пот.

Тень золотистого загара

На разгоревшихся щеках…

Так ты бежала… вся в цветах…

Вся в нимбах белого пожара…

Кто ты? Дитя? Царевна? Паж?

Такой тебя я принимаю:

Земли полуденный мираж,

Иллюзию, обманность… — Майю.

<7 июля 1913 Коктебель>

* * *

«И будут огоньками роз…»

И будут огоньками роз

Цвести шиповники, алея,

И под ногами млеть откос

Лиловым запахом шалфея,

А в глубине мерцать залив

Чешуйным блеском хлябей сонных

В седой оправе пенных грив

И в рыжей раме гор сожженных.

И ты с приподнятой рукой,

Не отрывая взгляд от взморья,

Пойдешь вечернею тропой

С молитвенного плоскогорья…

Минуешь овчий кош, овраг…

Тебя проводят до ограды

Коров задумчивые взгляды

И грустные глаза собак.

Крылом зубчатым вырастая,

Коснется моря тень вершин,

И ты изникнешь, млея, тая,

В полынном сумраке долин.

<14 июня 1913

Коктебель>

«Любовь твоя жаждет так много…»

* * *

Любовь твоя жаждет так много,

Рыдая, прося, упрекая…

Люби его молча и строго,

Люби его, медленно тая.

Свети ему пламенем белым —

Бездымно, безгрустно, безвольно.

Люби его радостно телом,

А сердцем люби его больно.

Пусть призрак, творимый любовью,

Лица не заслонит иного, —

Люби его с плотью и кровью —

Простого, живого, земного…

Храня его знак суеверно,

Не бойся врага в иноверце…

Люби его метко и верно —

Люби его в самое сердце.

<8 июля 1914 Коктебель>

* * *

«Я узнаю себя в чертах…»

Я узнаю себя в чертах

Отриколийского кумира

По тайне благостного мира

На этих мраморных устах.

О, вещий голос темной крови!

Я знаю этот лоб и нос,

И тяжкий водопад волос,

И эти сдвинутые брови…

Я влагой ливней нисходил

На грудь природы многолицей,

Плодотворя ее… я был

Быком, и облаком, и птицей…

В своих неизреченных снах

Я обнимал и обнимаю

Семелу, Леду и Данаю,

Поя бессмертьем смертный прах.

И детский дух, землей томимый,

Уносит царственный орел

На олимпийский мой престол

Для радости неугасимой.

<1 февраля 1913>

М. С. ЦЕТЛИН

Нет, не склоненной в дверной раме,

На фоне пены и ветров,

Как увидал тебя Серов,

Я сохранил твой лик. Меж нами

Иная Франция легла:

Озер осенних зеркала

В душе с тобой неразделимы —

Булонский лес, печаль аллей,

Узорный переплет ветвей,

Парижа меркнущие дымы

И шеи скорбных лебедей.

В те дни судьба определяла,

Народ кидая на народ,

Чье ядовитей жалит жало

И чей огонь больнее жжет.

В те дни невыразимой грустью

Минуты метил темный рок,

И жизнь стремила свой поток

К еще неведомому устью.

<21 мая 1917 Коктебель>

Р. М. ХИН

Я мысленно вхожу в ваш кабинет…

Здесь те, кто был, и те, кого уж нет,

Но чья для нас не умерла химера,

И бьется сердце, взятое в их плен…

Бодлера лик, нормандский ус Флобера,

Скептичный Фрайс, Святой Сатир — Верлен,

Кузнец — Бальзак, чеканщики — Гонкуры…

Их лица терпкие и четкие фигуры

Глядят со стен, и спят в сафьянах книг

Их дух, их мысль, их ритм, их бунт, их крик.

Я верен им… Но более глубоко

Волнует эхо здесь звучавших слов…

К вам приходил Владимир Соловьев,

И голова библейского пророка —

К ней шел бы крест, верблюжий мех у чресл —

Склонялась на обшивку этих кресл.

Творец людей, глашатай книг и вкусов,

Принесший нам Флобера, как Коран,

Сюда входил, садился на диван

И расточал огонь и блеск Урусов.

Как закрепить умолкнувшую речь?

Как дать словам движенье, тембр, оттенки?

Мне памятна больного Стороженки

Седая голова меж низких плеч.

Всё, что теперь забыто иль в загоне, —

Весь тайный цвет Европы иль Москвы —

Вокруг себя объединяли вы —

Брандес и Банг, Танеев, Минцлов, Кони…

Раскройте вновь дневник… Гляжу на ваш

Чеканный профиль с бронзовой медали…

Рука невольно ищет карандаш,

И мысль плывет в померкнувшие дали.

И в шелесте листаемых страниц,

В напеве фраз, в изгибах интонаций

Мерцают отсветы событий, встреч и лиц…

Погасшие огни былых иллюминаций.

<22 декабря 1913 Коктебель>

6
{"b":"98818","o":1}