— Ася очень трогательный, хороший и значительный человек — мы с ней большие друзья. Теперь у меня к ней появилась и та жалость, которой недоставало раньше.
— Радуюсь твоему отдыху — думаю, что к концу лета ты совсем окрепнешь.
А у меня на душе бывает часто мучительно беспокойно и тогда хочется твоей близости.
Пра и Марина пишут, что Аля поправляется и загорела. Сидит все время у моря, копаясь в Коктебельских камнях.
Сейчас пожалуй тебе лучше писать мне в Москву по адр<есу>: Никитский бульв<ар> 11 Всер<оссийский>Земск<ий>Союз — Поезду 187 — мне.
— Совсем еще не знаю, что буду делать в Москве, куда денусь. Меня приглашает товарищ в имение, но я туда не хочу. М<ожет>б<ыть>останусь в Москве лечить зубы.
У нас несносная жара. Я несколько дней хворал и тогда эта жара была просто кошмарна.
Пиши Асе. Твои письма ее страшно радуют.
Пока кончаю.
Целую и люблю мою Лиленьку и часто ее вспоминаю
Сережа
<Москва>
<В имение Подгорье, ст. Новозаполье>
Милая Лиленька, сейчас получил целых пять твоих белостокских писем, в которых ты меня так ласково и трогательно приглашаешь к себе. Подумай, — я их получил только сейчас!
Нежное тебе спасибо! Целую твои лапы.
Получила ли 5 сент<ября>[60] мое письмо? Если нет, то не моя вина.
Завтра несу Вере в ее новую комнату (бывш<ая>Гриневича) пять горшков астр.
Лилька, каждый день война мне разрывает сердце. Говоров[61] поступает в военное училище и я чувствую, что это именно то, что сейчас нужно. Только один я в нерешительности. Но право, если бы я был здоровее — я давно бы был в армии. Сейчас опять поднят вопрос о мобилизации студентов — м<ожет>б<ыть>и до меня дойдет очередь.[62] (И потом я ведь знаю, что для Марины это смерть).
Поправляйся Лиленька, набирайся сил. Ты так прекрасно делаешь, что живешь все это время на воздухе.
Думаю о тебе с любовью
Сережа
Мой привет Марии Сергеевне.[63]
Получила ли письма Марины?
<В имение Подгорье, ст. Новозаполье>
Москва
— Милая Лиленька, прости меня за молчание — клянусь тебе, что не менее пяти-шести писем написаны мною и все не отправлены.
Мне почему-то сейчас ужасно трудно писать. М<ожет>б<ыть>потому, что я почти ни о чем не думаю и ничего не чувствую. Живу, как во сне, у меня сейчас все — пока —. Это, конечно, все до поры, до времени.
— С Верой гораздо хуже. Их театру, вероятно, приходит конец — нет денег, недостает каких-то восьми тысяч, чтобы просуществовать этот сезон и их никто не дает. Все пайщики охладели к театру и что всего обиднее, публика начала интересоваться театром и сборы полные. На Вере лица нет.
— Я все надеюсь на чудо, надеюсь, что в последний час восемь тысяч найдутся.
Сегодня собрание пайщиков, на котором должен окончательно решиться вопрос — быть или не быть — Камерному театру.[64]
— Желай мне выдержать экзамен,[65] т<ак>к<ак>если я провалюсь — мне придется еще три месяца мытариться.
— После экзамена сейчас же еду к тебе и, если поедет Ася Жуковская, то с Алей. Марина согласна отпустить Алю.
Мог бы тебе сообщить целый ворох сплетен, но лучше не надо.
Пиши. Шрейб открытки, дас костет билиг.[66] Телеграфируй, результируй.
Сережа
P. S. — У Евы родилась девочка.[67]
<В имение Подгорье, ст. Новозаполье>
Милая Лиленька, если бы ты знала, как недостает тебя в Москве. Когда мы сходимся у Веры с Мишей, то он почти каждый раз повторяет одну и ту же фразу: — Вот бы сейчас услышать Лилин голос в передней.
Вчера получил твое письмо, в котором ты низводишь меня на степень ниже рыб, амфибий и амеб. Твое определение удивительно точно: я сейчас прожорлив, как рыба, равнодушен, как амфибия и неподвижен, как амёба. Мечтаю своим амфибьим сердцем о лете к<отор>ого в этом году совсем не видал.
С каким бы восторгом приехал к тебе сейчас же, но кроме плэда, о к<от>ором ты пишешь, мне недостает еще времени. Ты уже знаешь от Веры, что я поступил в Камерный театр.[68] При встрече ты меня не узнаешь — я целую руки у дам направо и налево, говорю приятным баритоном о «святом искусстве», меняю женщин, как перчатки, ношу на руках перстни с громадным бриллиантом Тэта, читаю на вечерах — «Друг мой, брат мой, любимый, страдающий брат»,[69] рассказываю дамам a la Софья Марковна Адель о друге детства — Льве Толстом и двоюродном брате — графе Витте, с хихиканьем нашептываю на ухо другу-Таирову[70] неприличные анекдоты и пр. и пр. и проч. — Живу в номерах «Волга».[71] Таков теперь я. Вот кого ты пригласила в имение Новозаполье!!! Благословляй судьбу, что мой приезд отложен до поста. Может быть, удастся вырваться и раньше.
Сейчас у меня жесточайшая ангина — все горло в волдырях, от насморка распух нос (сходство с тобой после этого сделалось еще более разительным). И к этому еще по ночам не спится.
Марина очень тронута твоей припиской об Але («Азава — Азава!») и пишет тебе письмо с вложением карточки.
Целую, люблю и завидую
Сережа
Письмо это написано черт знает когда и все это время провалялось на столе.
