Милый Макс!
В январе мы с Мариной венчаемся. Приезжай к этому времени непременно в Москву. Нам очень хочется, чтобы ты присутствовал на свадьбе.
— Вчера Марина с Асей читали стихи в Эстетике. Их вызывали на бис. Из всех восемнадцати поэтов, читавших свои стихотворения, они пользовались наибольшим успехом. В «Эстетике» жалели о твоем отсутствии. Милый Макс, приезжай!
Твой Сережа
Москва
Девочка на обороте напоминает мне медведевых деток, а розы в ее руке — Бальмонта и тебя.
Сегодня к Пра заходил Мих. Серг.[304] Пра его не приняла и выгнала вон. О причинах такой встречи напишу в следующий раз.
Жму твою руку.
<Москву>[305]
Милый Макс!
Посылаю тебе Воробьев<ы>горы, от которых мы уже отделены 500 верстами. Сейчас проехали Оршу. Пока за окнами только снег. Привет обоих Сережа
1 апреля <19>12 г. <Палермо>[306]
Милый Макс,
Сицилия во многом напоминает Коктебель. Те же горы, та же полынь с ее горьким запахом. Флора почти тропическая: пальмы, кактусы, апельсинные и лимонные рощи. Много развалин испанских и генуезских замков. Есть развалины и более древние. Вообще же здесь прекрасно. Жму твою руку.
Сережа
Поздравляю тебя с днем мистификаций!
Проездом мы видали разрушенную Мессину.[307]
Ст<арый>Крым <15>Сент<ября><19>19 г
Дорогой Макс,
— В Бусалаке[308] не все благополучно и т. к. в этом замешана Майя[309] и отчасти по моей вине — я счел за лучшее написать тебе, чтобы ко времени возвращения Майи в Коктебель — ты не действовал и не говорил бы с нею вслепую.
Но в начале письма обращаюсь к тебе с просьбой — ни в коем случае не говорить ей о том, что я тебе написал. Это только запутает дело. И не бросай это письмо на виду.
Теперь слушай. — Случилось то, что и должно было случиться. Майя потеряла голову от Панича.[310]
Сейчас в Бусалаке творится такая неразбериха, такое кошмарное безумие, к<отор>ое, по-моему, может кончиться очень печально для некоторых из действующих лиц.
Первым пострадавшим лицом явился я. Из Эсен-Эли я отправился позавчера пешком к Асе и увидев, что там происходит — предложил Майе спасаться бегством сначала в Эсен-Эли, а затем в Коктебель. Майя согласилась. — Все было приготовлено — до лошадей включительно — и вдруг случилось нечто неожиданное. На меня все стали смотреть, как на злодея из мелодрамы, что кончилось финальным для меня выступлением Аси по моему адресу.
В назначенный для «похищения» час Майя скрылась с Паничем в парке, а Ася после длительных, таинственных переговоров с Ольг<ой>Васил<ьевной>,[311] с Паничем и Майей (еще с предыдущего вечера) набросилась на меня. Она вошла белая от бешенства в мою комнату со словами: «Как тяжело разочаровываться в близких людях. Моя рука поднята для удара и не опускается только потому, что этот человек связан со мной в прошлом другим — любимым и самым близким человеком».
— Подобных слов я от Аси ожидать не мог и причин для этого обращения до сих пор найти не могу. Очевидно Майя передала Асе о моем отношении к Паничу и ко всему Бусалаку и в тот момент это было принято ею, как предательство с моей стороны. В этом направлении еще очень постаралась Ольг<а>Вас<ильевна>— человек (я это вижу сейчас ясно) страшный, и по-настоящему глубоко опасный для всех.
Мне тяжело и больно, что без всякого желания с моей стороны и без серьезной вины у меня произошел разрыв с Асей перед моим отъездом в полк.
Майя в этом сыграла дурную и нехорошую роль — конечно, бессознательно и об этом впоследствии она будет жалеть, но дело сделано. Перед каждым отьездом своим я не знаю увижу ли я снова тех, с кем расстаюсь. В этом и заключается непоправимость случившегося.
— Пишу тебе для того, чтобы в случае приезда Майи ты постарался вернуть ее поскорее к «солнечному свету», ибо повторяю длительные отношения Майи с Паничем могут кончиться неожиданной катастрофой. Все здесь висит на волоске.
— Я ушел из Бусалака не попрощавшись ни с кем, кроме Конст<антина>Никол<аевича>,[312] к<отор>ый единственный среди обитателей Бус<алака>— полон солнечного света и ко всему лунному безнадежно слеп. Он мне был мил, как никогда и за него мне очень страшно.
Пишу одновременно Асе.
Если Майя долго не будет появляться в Коктебеле — советую тебе послать ей «солнечное» письмо, ибо в противном случае селениты[313] ее обселенитят, а ты понимаешь, чем это может кончиться.
Вот и все. Последние дни отпуска проведу в Коктебеле — тогда расскажу все подробно.
Передай Мандельштаму, что я на него сердит за обман. Все его женские слабости остались в силе.
Будь здоров. Целую тебя и Пра. Привет Татиде.[314]
Твой Сережа
<30 сентября 1919 г. Ростов-на-Дону>
Дорогой Макс,
Грима не застал — он уехал.
С Кречетовым[315] повздорил (он очень противный).
Твою книгу издавать раздумали. Это я узнал от Кречетова. И черт с ними! Не возись с этим народом. Во главе издательского дела стоит Чириков[316] (!)
Сегодня еду дальше — будь здоров. Целую всех
Сережа
<На полях:>
