Воскресенье 3 Апреля <1>911 г
<Есбо, Финляндия>
<В Петербург>
Верунька, моя девочка дорогая. Получил твое письмецо и благодарен тебе за него, милая. Настроение у меня сносное, только мучает то, что я уехал,[230] а ты осталась. Что слышно нового? Надеюсь, что каждую новость ты мне будешь сообщать немедленно. Да и без всяких новостей ты мне должна писать почаще! Был я у Инны Ивановны. Она удивляется, почему ты осталась в П<етербурге>. Ей-Богу не вру!
Бедная моя Верунька — очень я за тебя боюсь. Только дай мне развиться хорошенько и умственно и физически, я тогда покажу, что Эфр<оны>что-нибудь да значат. Мои мысли направлены только в эту точку.
Сейчас веду очень регулярный образ жизни: много сплю, ем и много читаю. Чувствую, как с каждым часом тяжелею.
Чтобы не забыть, Верунька, у меня к тебе просьба: высылай мне «Речь».[231] Инне Ивановне ее высылать перестали, да кроме этого, если бы ты мне высылала — я был бы спокоен, что всё благополучно. Исполни, дорогая, эту просьбу. Сделаешь этим одолжение и Инне Ивановне. — Был бы еще тебе очень благодарен, если бы ты выслала мне бандеролью Милюкова[232] — он у тебя.
Как чувствуешь себя? Как дела в школе? Как твоя пластика?[233] Желаю тебе делать во-о-о какие успехи!!!
— У нас весна в полном разгаре. Снег почти весь стаял, солнце печет во всю, «а я несчастный человек, человек» хожу в ватном пальто. Финны с грустию смотрят на меня, качают головою и что-то бормочут на нехристианском наречии. По всей вероятности это бормотание должно обозначать: бедняга……………
Встретили меня в пансионе, как друга, которого не видели лет двадцать пять. Прислуга даже завизжала от удовольствия. Народу сейчас здесь уйма, т<ак>к<ак>у них Пасха. За каждой трапезой я отличаюсь. Вчера я вместо первого начал есть третье, чем конечно привел в восторг всех нехристей! Публика!!! Третьего дня в яишницу, которую я принял за воздушный пирог, налил сливок. Присутствующие опять почему-то смеялись.
Каждый день хожу к Инне Ивановне. Дела ее с мужем обстоят не совсем блестяще. К ней приехала мать. Дети от кори оправились. Тетю Велу они еще помнят.
Ну пиши, Верунька!
Пиши чаще и больше!
Целую тебя и желаю всего, всего лучшего!
Видаешь ли товарища? Если видаешь — передай ему привет.
Поклон твоим подругам.
Получил открытку от Н<юти>.[234]
<В Петербург>[235]
Верунька! Конечно я свинья порядочная, что сразу не написал тебе. Но виновата Лиля, которая не послала телеграммы с моей припиской. Завтра едем![236]
Желаю тебе, моя хорошая, всего, всего хорошего — безболезненной операции.[237]
Целую
Сережа
Привет от Лени.[238]
Лиля сейчас живет у Адель.[239] Целует.
<В Москву>
Милая Вера,
Сегодня был на почте и, конечно, ни письма от вас. Марина получила штук десять писем, из них половина от родных. Мне было так странно: показалось, что у меня нет совсем родных. Хотя на этот счет я не строю себе иллюзий, не хочу играть в данном случае роли Нюти. Я уверен, конечно, что при совместной жизни у нас будут самые близкие и хорошие отношения, на расстоянии же никаких отношений существовать не будет.
В Париже мы в последний момент остались без денег. Сегодня суббота и Лионский кредит[240] закрывается в 3 ч. Мы этого не знали и остались без сентима. Этим объясняется скромность подарков.
Сегодня был в Люксембурге[241] — я ожидал от него большего. Лувром я прямо подавлен.
Вчера вечером видал Сару в Орленке. Хотя я и не мог всего понять, но все же был поражен игрой. Сара с трудом ходит по сцене (с костылем). Голос старческий, походка дряблая — и все-таки прекрасно!
Как здоровье Лили. Передай ей, что сейчас в «Лувре»[242] шарфы были только черные. Сейчас там кончается какой-то сезон (?)
Пишите мне в Палермо.
Целую С.
<В Москву>[243]
Я в ужасе от Франции. Более мерзкой страны я в жизни не видел. Всё в прошлом и ничего в настоящем (!!!) Я говорю о первом впечатлении. В вагоне из десяти пар девять целовались. И это у них центр всей жизни!
Целую крепко
Сережа
Во всех городах Италии — мы только от поезда до поезда.
<В Коктебель>
Милая Верка,
Спасибо тебе за рецензию большое..[244] Завтра мы уезжаем в Тарусу. Наш новый адрес: Таруса, Калужской губ<ернии>, мне.
Я был на открытии памятника А<лександру> III и на открытии Музея.[245]
Около часа стоял рядом с государем.
Ив<ан>Вл<адимирович>получил невиданную для профессора награду — почетное опекунство.
На открытии я был во фраке (прокатном!), цилиндре (Ив<ана>Вл<адимировича>!), но вид у меня был такой важный и непринужденный, что я поместился между гр<афом>Витте[246] и оберпрокурором.[247] Был я на открытии, как литератор, причем величали меня В<аше>Превосходительство.