Саша расплатился с таксистом, вытащил лыжи из салона, повесил на плечо сумку и пошел к большим самораздвигающимся прозрачным дверям.

В прошлый свой приезд в "Шереметьево-2" он уже проходил с некоторой опаской через эти двери. Саша знал, что там фотоэлемент, видел такое в кино. Однако непривычно было, что двери быстро и неслышно разъезжаются сами, когда к ним подходишь.

"Что ж, надо привыкать, – подумал Саша. – За границу, все же, едем, блин…

Пустили Дуньку в Европу, блин… Надо привыкать".

Он вошел в огромный, темноватый зал. Там было пусто, непривычно пусто и тихо, светились электрические вывески "Beriozka Souvenirs" и большие прозрачные кубы с огромными флаконами внутри. Посреди зала тихо гудел эскалатор. Прозвучал мягкий гонг, вкрадчивый голос произнес: "Attention, please…" – и потом длинную фразу.

Саша разобрал только слово "Цюрих". Через несколько секунд голос повторил порусски: "Начинается посадка на рейс двести восемьдесят пять до Цюриха.

Таможенный досмотр и паспортный контроль осуществляются в крыле номер два".

"Е-мое – "до Цюриха"!.. – подумал Саша. – Таможенный досмотр и паспортный контроль. Е-мое!" Их группа должна была встречаться на втором этаже, под табло. Саша осторожно встал на короткий эскалатор с прозрачными бортами и поплыл вверх со своей сумкой "Харродз" и лыжами в чехле из зеленого олимпийского флага.

Как только эскалатор вынес его к табло вылетов, как только Саша шагнул к киоску "Союзпечать", – его тут же окликнули.

– Берг! – услышал Саша. – Берг! Сюда! Мы здесь!

Саша обернулся и увидел группу. Он сразу узнал старшого. Худощавого, костистого седого мужика с залысинами. Саша запомнил его на инструктаже, мужик сказал, чтобы все взяли по бутылке "Столичной". И толстушку с Трехгорной мануфактуры Саша тоже узнал. Она на инструктаже задала вопрос – обязательно ли всем кататься на лыжах, или можно до обеда постоять внизу? Хлыщ из райкома ответил, что на лыжах кататься не обязательно, но прокат инвентаря оплачен, а деньги не возвращаются. Толстушка смущенно сказала, что раз так, то она, конечно, покатается, но опыта у нее нет. Хлыщ сообщил, что это не беда, обучение катанию входит в программу и у группы будет свой горнолыжный инструктор. "Молодой?" – хихикнула толстушка и окончательно смутилась.

– Это Александр Берг, – услышал Саша. – Виктор Иванович, пометьте – Берг, "митха-тэ"… Ну вот, теперь вроде все.

Старшой насупленно и сосредоточенно что-то быстро записал в большом блокноте.

Саша посмотрел вправо, туда, откуда звучал голос, назвавший его фамилию. И там, куда он посмотрел, стоял… Елки-палки… Мама моя дорогая! Там стоял Сахаров!

Там стоял Сахаров в зеленой куртке "Аляска", стоял, сука, как ни в чем не бывало, и подмигивал Саше!

– Это… Привет, – опешив, пробормотал Саша. – А ты, это… Ты-то как здесь?!

– Ты забыл, старик, – сказал Сахаров, улыбаясь светло и нежно. – Путевок-то было – две.

София не произвела на Сашу особого впечатления. Он, правда, не успел ее толком разглядеть. В аэропорте группу оперативно посадили в автобус, и Саша увидел Софию только из окна. Столица Болгарии напоминала нечто среднее между московским проспектом Мира и киевским Крещатиком. Было как-то странновато. Вроде бы и заграница, а вроде бы и нет. Все было очень похоже, но немножечко не так. Люди отличались, это было заметно даже из окна автобуса. В лицах не было той озабоченной угрюмости, что Саша привык видеть у москвичей. И очередей Саша из окна автобуса не увидел. Прохожие были одеты пестрее и лучше, чем прохожие в Москве. Была все-таки трудноуловимая разница. Вместо привычных "Икарусов" и "львовских" автобусов ехали однотипные автобусы "Чавдар", и Саша сейчас ехал в таком же. Он заметил, что в Софии много маленьких кафе. Надувались на ветру пузырями красные транспаранты с кириллицей. Только вместо "КПСС" мелькало то и дело "БКП". А вместо одутловатой, лишенной какого бы то ни было выражения физиономии Черненко Константина Устиновича появлялось там и сям интеллигентное лицо Тодора Живкова. Бежали по широким улицам такие же, как в Москве, "Жигули",

"Москвичи" и "уазики". Еще было много румынских "Дакий" и гэдээровских потешных "Трабантов". Встречались польские "Заставы", жутко похожие на "Запорожцы" – те еще, старые, "горбатые". И иномарок было много, попадались "Мерседесы" и "Ситроены" с болгарскими номерами. Саша обратил на это внимание. В Москве иномарки с советскими номерами встречались редко.

В Софии было тепло, нулевая температура. Люди ходили по улицам без головных уборов, в легких куртках и плащах. Саша забеспокоился: как там, в горах, со снегом? Рильские горы невысокие, и ехать туда от Софии недолго, часа четыре…

Уж больно тут, в Болгарии, тепло. Словно услышав Сашины беспокойные мысли, представитель "Балкантура" сказал в микрофон:

– В Софии последнюю неделю потеплело, весна в этом году ранняя. Но в горах снега очень много, катание прекрасное. Из-за обильных снегопадов даже были проблемы на дорогах.

Представитель сидел на вращающемся кресле, слева от водителя, и рассказывал в маленький микрофон о Боровце. Давал советы, как одеваться в горах. Говорил о том, какая культурная программа ждет советских гостей на курорте. Потом кратко поведал о успехах промышленности Болгарской Народной Республики.

Саша с любопытством глядел в окно. Он немного проголодался, с тех пор как съел вареную курицу и два кусочка свежего огурца в самолете. У него было приподнятое настроение, прекрасное настроение. Такое настроение приходит лишь тогда, когда сталкиваешься с чем-то очень хорошим и до сих пор незнакомым. Несмотря на узнаваемые детали социалистического быта, здесь была настоящая заграница. Здесь были приятные, незнакомые запахи, яркие, непривычные вывески. И пусть это был не Запад, но Саша сразу понял, что эта страна – уже намек на Запад, явное свидетельство существования Запада, преддверье Запада… Запад был совсем близко – это следовало из множества голландских и западногерманских туристов в аэропорту, из того, как свободно они вели себя, из того, как привычно и равнодушно смотрели на них и разговаривали с ними болгары.

"Европа – это такое дело… – подумал Саша. – Это тридцатью годами социализма не вытравишь. Что бы там Гаривас ни говорил – "семнадцатая союзная республика"*, здесь даже воздух совсем другой".

– Ты водку взял? – спросил Сахаров.

Он в самолете сидел рядом с Сашей, и в автобусе сел рядом.

– Угу, – рассеянно пробормотал Саша, разглядывая встречный двухэтажный автобус.

– Сколько бутылок?

– Три. А что?

– Старшому все не отдавай, – тихо сказал Сахаров. – Понял?

Саша покосился на Сахарова и подумал, что тот, чего доброго, намеревается с Сашей по-свойски бухнуть. Никакого желания у Саши не было бухать с Сахаровым.

Тот еще собутыльник. Комсомолец-доброволец, мать его. "Военно-патриотический сектор", мать его.

Но Сахаров сказал равнодушно:

– Советская водка – это своеобразная валюта. Две бутылки прибереги. У меня были всякие случаи, я тебе потом расскажу. А старшой – алкаш. За километр видно, что алкаш. Он еще начудит, помяни мое слово. В загранпоездке руководитель группы – это очень важное обстоятельство. Если его сразу правильно расшифровать, то потом все намного проще.

– Что проще? – немного раздраженно спросил Саша.

Ему неприятна была деловитость Сахарова. Саша ехал к своей мечте, а этот комсомольский ловчила втягивал Сашу в свои разговоры.

– Все, – вполголоса сказал Сахаров. – Как расселиться. Как жить спокойно. Как нужные покупки сделать. Какую характеристику тебе потом напишут. Все.

– Ладно, – сказал Саша. – Ты извини, я устал немного. Ехать еще долго. Посплю.

Он нажал на большую кнопку в подлокотнике, спинка кресла ушла назад, Саша закрыл глаза.

Он действительно не прочь был вздремнуть. Рассматривать уже было нечего, автобус выехал на окраину Софии, за окном плыли обычные многоэтажки. Он задремал, а в автобусе между тем, как это принято говорить, "царила приподнятая атмосфера".