– Ну, ладно, к делу, – вздохнул Назаров. – Понимаешь, я обещал Чернову, что на их конференцию приедет Мышко. Или Кучерский. Чернов просил меня, чтобы приехал член правления Общества. Я обещал. Чернов – стоящий мужик. И региональное отделение у них в Твери сильное. По вапоризации у них хорошие результаты, по фаллопротезированию очень интересные работы… Словом, Чернов хочет придать вес их конференции, его можно понять…

– А какие проблемы? – осторожно спросил Бравик. Ему этот разговор уже не нравился, он понимал, куда клонит Назаров.

– У Кучерского тяжело больна теща, – грустно сказал Назаров. – А Мышко сейчас очень занят пленумом.

Бравик досадливо поморщился. Иван Владимирович Мышко был назначен председателем ежегодного пленума Урологического общества. Пленуму надлежало быть в Омске, через две недели.

– Григорий, – просительно сказал Назаров, – поезжай, пожалуйста, в Тверь. Будь другом.

– Что я там скажу? – недовольно спросил Бравик.

– Боже ты мой… Прочитай эту свою статью про эстрогены. Прекрасная статья.

– Да это практически не моя статья, а Винарова…

– Да какая разница! Это ваша статья, прекрасная статья! Гриша, это моя просьба к тебе. Я обещал Чернову…

Бравику сразу пришла в голову прагматическая мысль.

– А вы считаете, что это удачная статья? – хищно спросил он.

– Да превосходная же статья! – загорячился Назаров.

"Ну, что ж, – подумал Бравик, – Закину удочку".

– Иван Андреевич, ведь это четвертая статья. – укоризненно сказал Бравик. – Четвертая… Почему же вы их раньше не замечали?

– Почему это я не замечал, Гриша? Очень даже замечал… И рецензировал… Роль эстрогенов в патогенезе дэ-гэ-пэ-же… Кто же мимо этого пройдет?

– Ну, а раз вы читали эти статьи – неужели не увидели, что назрела монография?

– Гриша, сукин ты сын, – тихо ответил Назаров. – Ты что же это, мерзавец, торгуешься?

– Совестно вам, Иван Андреевич, – грустно сказал Бравик. Он уже знал, что удочка закинута, а наживка проглочена. – Вы хотите, чтобы я поехал в Тверь? Вы хотите?

Так значит, я поеду в Тверь, и говорить тут не о чем!

– Ах ты жидяра, шантажист, – удовлетворенно сказал Назаров.

Он знал правила игры. Бравик знал правила игры. Им было просто договариваться друг с другом.

– Так поедешь? – спросил Назаров.

– Надеюсь, председательствовать мне там не надо?

– Да ну что ты! Сделай сообщение, посиди в президиуме… В завершительном выступлении отметишь работы кафедры и самого Чернова лично. И вечерним поездом домой.

– Хорошо, Иван Андреевич, поеду, – сказал Бравик.

– Вот и молодец. У тебя операций много на этой неделе?

– Немного.

– Я сейчас ординатора отправлю, он тебе билеты привезет, – довольно подытожил Назаров.

Бравик положил трубку. Собственно, в том, чтобы съездить в Тверь, ничего плохого не было. Короткая конференция, сильная кафедра, вполне возможно – интересные доклады. От этих региональных конференций Бравик почему-то всегда получал больше удовольствия, чем от симпозиумов и ежегодных пленумов. Там не протолкнуться было между светилами, а спокойно разобраться в том, что докладывали, всегда удавалось только не спеша, прочтя материалы уже в Москве.

Он даже несколько воодушевился – сразу представил домашнюю атмосферу тверской конференции, каких-нибудь молодых ребят с их собственными, а не перекатанными результатами, уютный банкет, профессорский коньячок, его, бравиковский, чаек (он спиртного почти не пил) и – чего греха таить – соответствующее отношение к нему, столичной штучке. Но это – ладно. Это, конечно, глупости, никогда он этого не поощрял. А когда встречал работы оригинальные и перспективные, то через того же Назарова продвигал в "Урологию и нефрологию" и не забывал устроить авторам приглашение в Москву на семинар или международную конференцию. По этой же, кстати, причине имел множество доброжелателей в провинции, Еще он подумал, что отложит Лучкова на следующую неделю. Нет худа без добра, не лежала у Бравика душа оперировать Лучкова завтра. Отчего-то не хотелось Бравику его оперировать.

Бравик провел утреннюю конференцию и попросил Митю зайти к нему.

– Митя, – сказал Бравик, – мне надо поехать в Тверь. Лучкова завтра оперировать не будем.

– Правильно, – сказал Митя. – Я вам говорил – он не подготовлен.

– Вот, вот. Пусть его анестезиологи еще подготовят. Цистэктомию сделай сам.

Аденомы пусть ординаторы делают. Ты проследи. Встань на первые руки. Ты или Гурам…

– Хорошо, Григорий Израилевич. Разберемся, – сказал Митя. – В двенадцатой палате постинъекционный абсцесс.

– Это безобразие. – Бравик повысил голос. – Это никуда не годится! Гулидова палата?

– Григорий Израилевич, у Гулидова пять палат, – резонно сказал Митя. – Ну что вы, а? Он не может каждую ягодицу отследить. Это вообще интерн абсцесс пропустил.

– Так… Не надо мне тут адвокатов. Вот пусть Гулидов сам идет в гнойную хирургию, сам договаривается и сам переводит. Здесь вскрывать не будем. Это безобразие!

– Да переведем, – спокойно сказал Митя. – На пластику лоханки вы в графике.

Переносить?

– Оперируй. Вместе с Гурамом оперируйте.

– Понял. Только я график перепечатаю, а вы – подпишите.

– Да, разумеется, – сказал Бравик.

Он отпустил Митю и позвонил Никону. Трубку взяла постовая сестра.

– Владимира Астафьевича…

– Он в перевязочной, – сказала сестра.

– Это Браверман говорит. Позови его, пожалуйста.

– Ага… Сейчас, Григорий Израилевич…

Она стукнула трубкой по столу и убежала.

Вскоре подошел Никон.

– Привет, Бравик. Как дела?

– Все нормально. Ты знаешь, я в Тверь уеду завтра.

– Зачем тебе в Тверь?

– Конференция. Назаров попросил… поприсутствовать.

– Ну, давай. Водки попьешь, аспирантку склеишь, – хохотнул Никон.

– У Худого день рождения завтра.

– Точно, – сказал Никон. – Мы проставимся за тебя. Не переживай.

Бравик не любил дней рождений, крестин, свадеб, спусков яхт на воду, почти никогда не ходил – на него не обижались.

– Как он себя чувствует?

– Бравик, это не комментируется, – усмехнулся Никон. – Хорошо себя чувствует.

– Его, вообще, обследовали потом? – сварливо спросил Бравик.

– А это надо?

– Да пожалуй, что не надо, – буркнул Бравик.

– То-то, – сказал Никон. – Когда ты вернешься?

– В пятницу.

– Ну, давай. Счастливого пути.

– Пока.

Бравик положил трубку.

Бравик боком вошел в купе, положил портфель на полку и неловко, бочком, сел, не сняв пальто.

Билеты для него были заказаны в мягком вагоне, это было хорошо. Было бы совсем хорошо, если бы в соседях оказался молчун средних лет, непьющий, аккуратный.

Такой, чтоб пошелестел немного газетой, попил чаю и лег спать.

Бравик снял пыжиковую шапку, протер носовым платком запотевшие очки, провел платком по подмокшей лысине, отдернул занавеску и посмотрел на часы. До отправления поезда оставалось пятнадцать минут. Бравик очень не любил спешки, суматошного проталкивания по коридору, не любил пережидать, пока соседи разложат по ящикам сумки и коробки, и всегда приезжал к поезду загодя. Но стоило ему выйти на перрон, он начинал торопиться, семенил, обгонял носильщиков, успокаивался только в купе.

Он встал, повесил на вешалку немодное серое пальто с каракулевым воротником, поверх пальто повесил пиджак, переложил в портфель портмоне. Потом вынул из портфеля несессер, книгу Конецкого "Вчерашние заботы", полиэтиленовый пакет с войлочными тапочками. Мелкие деньги – чтобы расплатиться за белье и чай – у него лежали в очешнике. Бравик, пыхтя, расшнуровал ботинки, задвинул их под полку, снял брюки, быстро достал из портфеля синие тренировочные штаны, надел, вздохнул, бережно разгладил брюки по складкам и повесил на плечики.

Прекрасно… Он взбил подушку, положил в изголовье портфель, накрыл его подушкой и подумал, что к путешествию готов. Потом включил светильник, погасил верхний свет, лег, раскрыл Конецкого и стал ждать соседа.