— А почему мебель не должна радовать глаз? И кроме того, мама совершенно права. Просто так, тем более случайных людей на такие сборища не приглашают.

— Но мне и слова не дадут сказать!

— Зато ты сможешь слушать. И наверняка услышишь много интересного. По крайней мере, узнаешь, что за человек твоя директриса.

— А как? — Заинтересованно спросила Агата.

— Очень просто. Понаблюдай за ней. Ты же знаешь, как она ведёт себя в школе с учениками и учителями, то есть с теми, кто от неё зависит? А теперь увидишь её общение с теми, от кого зависит она. Поверь, это весьма увлекательное и познавательное зрелище.

Девушка задумчиво опустила взгляд, считая ступеньки крыльца, по которому мы поднимались к парадному входу, а потом, уже у самых дверей, очень серьёзно заметила:

— Ты опасный человек, дядя Джек.

— Почему?

— Зачем ты всё это мне сказал?

— Чтобы ты извлекла пользу из сегодняшнего вечера.

— Ну уж, удовольствия точно не получу. Теперь, — многозначительно подчеркнула она.

За что я не люблю женщин, так это за страсть к намёкам. Нет чтобы сказать прямо: ты дурак и сволочь, испортил мне всё удовольствие, разрушил восторженные фантазии, сбросил с небес на грешную землю. Но поступил я и в самом деле некрасиво. Всё должно происходить в свой черёд. Правда, древние мудрецы считали лучшей защитой именно предупреждение…

Нет, всё равно нехорошо. Юность должна быть наивной и невинной.

— Извини.

— Да чего уж там…

— Больше не буду ворчать, обещаю.

На меня посмотрели с подчёркнутым сомнением:

— Почему ты согласился прийти сюда со мной? Брат попросил — и ты не мог отказать?

О, теперь в её голосе отчётливо слышны обвиняющие нотки. Жаль. Всё могло сложиться…

Просто: могло сложиться. Если бы не было этой минуты.

— Помочь другу — это преступление?

— А ты не подумал, что если бы отказался, то ему пришлось бы идти самому?

Ударение на последнем слове явно неспроста. А мысли написаны у неё в глазах чуть ли не печатным шрифтом и выделены маркером чувств.

«Тогда я хотя бы несколько часов побыла вместе с ним… Я так по нему скучаю, а он делает всё, только бы улизнуть!»

О нет… Так вот в чём всё дело! Я выступил на стороне врага и вряд ли смогу теперь вымолить прощение. Если оно мне, разумеется, вообще необходимо.

И всё-таки чтение чужих мыслей — грех. Может быть, даже смертный. Медиумов оправдывает лишь одно обстоятельство: за свою провинность они расплачиваются при жизни, и расплачиваются жестоко, потому что неспособны пребывать в блаженном неведении, как другие люди. Да, разумеется, и не одарённый паранормальными талантами человек может догадаться об эмоциональном, а то и смысловом состоянии внутреннего мира своего собеседника, но только «догадаться». А свои собственные умозаключения при случае всегда легко отбросить в сторону, верно? Закрыть глаза и счастливо обмануться… Жаль, мне это больше не дано.

И никакая сила воли не поможет, проверено. Или сьюп в любой ситуации, вызывающей его личное сомнение, будет пользоваться своим даром, или психика пойдёт вразнос. Такова цена за жизнь на другой ступеньке. Дороговато? А что поделаешь: в магазинчике Творца не бывает сезонных распродаж.

— Агата, послушай меня, хорошо? Гельмут очень хотел пойти, но не смог. А меня попросил составить компанию младшей сестрёнке, потому что волнуется за тебя. И очень сильно любит, поверь. Со временем ты поймёшь: бывают обстоятельства, которые невозможно изменить.

— Он просто не хочет ничего менять! — выпалила девушка, не обращая внимания на приближающегося швейцара.

— Может быть. Но это его право. Понимаешь? Тебе было бы приятнее, если бы Гельмут ломал себя?

— Ну при чём тут «ломал»? Ведь это всего лишь скучное собрание, пара несчастных часов, зато вместе! Ему было жалко, да?

— Думаю, всё немного сложнее.

Точно, сложнее. Если я не ошибся с мыслями фройляйн Кёне, у него были весьма серьёзные причины не присутствовать здесь сегодня вечером. Может быть, даже вопрос жизни и смерти. Но пугать девушку не хочется, да у меня и нет такого права.

— Допустим, у него аллергия на официальные мероприятия.

— Это не оправдание!

— Ты хорошо знаешь своего брата? Что бы он почувствовал, глядя на… Ну скажем, вот на эту парочку?

Мимо нас как раз проходила в душном облаке дорогого парфюма явная супружеская чета с многолетним стажем и многомиллионным состоянием: мужчина, взгляд которого вряд ли умел выражать что-то кроме пресыщенности всеми благами мира, и женщина, чьи морщины становились ещё заметнее в отсверках бриллиантового колье.

— Гельмут таких на дух не переносит, — вынужденно согласилась Агата.

— И как думаешь, он бы удержался от того, чтобы не позадирать их?

Десять секунд раздумий завершились тихим вздохом:

— Нет.

— А это плохо отразилось бы на твоей школьной карьере, верно?

— Ну, в общем…

— Так что, фройляйн, ваш брат руководствовался не только эгоизмом, нравится вам это или нет.

— Я знаю, — грустно ответила девушка. — Но всё равно, с ним…

Настаивание на своём — замечательное качество, и мне иногда искренне жаль, что моё личное упрямство теперь проявляется исключительно по долгу службы, а в бытовых человеческих отношениях предпочитает пасовать. Наверное, оно просто стало взрослее и мудрее.

Девочка, ты совершенно права. Права хотя бы потому, что не меняешь своего мнения в зависимости от ситуации. И я не могу не согласиться:

— Всё равно, с ним тебе было бы лучше.

— Ты не обижаешься?

— Нисколько. Я всё понимаю.

Она шагнула в услужливо распахнутую швейцаром дверь:

— Прости, иногда я ужасно себя веду.

— Ты замечательная. И зря считаешь ужасной свою искренность.

— Но тебе было неприятно, я видела.

— Сейчас это не имеет никакого значения. Иди и смело занимайся своими делами.

— А ты?

— А я тихо посижу в уголке.

Впрочем, именно «посидеть» мне и не удалось. По причине того, что изо всей мебели в парадном зале особняка присутствовали только официанты, разносящие напитки.

Моя семья никогда не входила в круг именитых, богатых или знаменитых, а прежняя работа не предполагала частых выходов в высший свет, поэтому сборища, подобные сегодняшней вечеринке благотворителей, не успели стать привычными и понятными. Я смотрел на бликующие в ярком свете люстр лацканы смокингов и на многоцветье дамских туалетов, смотрел на заштукатуренные морщины и жёлтые от табака, зато отягощённые перстнями пальцы, на шёлковые пояса, едва не лопающиеся на шарообразных животах, на оттянутые массивными серьгами мочки, на губы, с утра до вечера натирающие мозоли только в двух упражнениях: фальшивой улыбке и снисходительном презрении… Я смотрел куда угодно, лишь бы не встречаться взглядом с кем-то из «поднявшихся над».

Страшно видеть в чужих глазах непонимание, особенно если оно искреннее. Правда, подобный гость в собственных глазах тоже не лучший вариант, попахивающий визитом к психиатру, но когда рядом с тобой дышит, разговаривает, двигается и думает вполне обычный человек с полным комплектом конечностей, с набором мыслей вполне привычного для всех хомо сапиенс содержания и в то же время ваши миры отделены друг от друга непреодолимой стеной… Чувствуешь себя жутковато.

— Аперитив? Минеральная вода?

— Нет, спасибо.

Получив мой отказ от присоединения к обществу потребителей жидкости, официант растворился в толпе приглашённых не менее искусно, чем скаут в лесу.

Пить на голодный желудок? Увольте, голова и так тупеет от гула голосов, не попадающих в такт моим ощущениям, хорошо что приглашённый скрипичный квартет извлекает из своих инструментов нечто среднее между завыванием и ликованием. Музыка всегда готова принять на себя фокус сосредоточенности, а благодаря наличию хоть какого-то да ритма помогает удерживаться от соскальзывания в море блуждающих по залу мыслей. Мыслей, написанных на знакомом, но почти ненавистном языке.