– У тебя информаторы в окружении Мирзоева есть?

– Естественно, – чуть обиженным тоном, ответил Караваев. – Я ж в рапорте писал.

– Ну да, ну да… – покивал головой Миногин.

– И что, толковые люди?

– Неплохие.

– Слушай, как это тебе удается? – склонив голову набок, посмотрел на Караваева Миногин. – Рубахой-парнем тебя не назовешь. Наоборот, есть в тебе что-то такое… отталкивающее, я бы сказал. С агентурой ты особенно не пьешь. Спецфонд сверх нормы не транжиришь. А внештатники на тебя пашут, прямо как дачники на своем участке… Как ты это делаешь, а?

– Запугивание. Лживые обещания, – Витек сделал вид, что честно пытается найти точный ответ.

– Ну и прямое физическое воздействие – вот основа успехов, – закончил он анализ причин своих успехов в работе с внештатной агентурой и убрал прилипшую к брюкам белую нитку.

Полковник поместил на лице недовольную гримасу, означающую:

"Я ждал серьезного ответа, а не глупых острот". Но продолжать выяснение методов, применяемых капитаном в оперативной работе, не стал.

– Не хочу тебя успокаивать, капитан, – Миногин откинулся в кресле и посмотрел на Караваева поверх очков. – Мы прокачали твои материалы по нашим каналам – ответ неутешительный.

Заява, конечно, ерунда, попытка внимание отвлечь и потрепать нервы, не более того, но кашу, скажу тебе, ты заварил нешуточную. Добавь еще рапорт Свиньина… У этого Мирзоева связи до самого потолка тянутся, тягаться будет непросто. Реши для себя сам, капитан, будешь бодаться до конца или отойдешь в сторону по.тихому. Никто тебя не осудит за это.

На нас особо не надейся. Лично я тебе помогу, чем смогу, но УСБ тоже не всемогущее. Я, когда сюда из внешней разведки переводился, как свои задачи понимал? Понимал, что задача заключается в том, чтобы люди, которые призваны контролировать уплату налогов в бюджет, были неподкупны и следили за справедливым выполнением закона. Раз мы хотим отстранить нечестных от контроля, достаточно просто за взятку пожизненно лишить его права работать на контролирующей должности. Пусть трудится на заводе у станка, как и все остальные, кто не имеет возможности брать взятки.

На деле оказалось все совсем не так: ведь пока существует взятка, можно купить закон. А каким будет этот закон – тюрьма или казнь – неважно. Введете казнь – и ее купят, только подороже. Остается риторический вопрос "А кто будет контролировать тех, кто должен контролировать?" Но это вопрос вечный, и, боюсь, тут мы ничего сделать не сможем.

Караваев сглотнул и устроился на стуле поудобнее. Такого расклада он не ожидал. Последние дни он успокаивал себя тем, что "безпека" сможет выправить ситуацию и, взяв материалы проверки под свой контроль, позволит довести дело до конца. До конца… Да, видно, конец у этой истории вырисовывался совсем другой.

– Не буду спрашивать, капитан, как ты на этого Мирзоева вышел, все одно не скажешь или соврешь. Но как опер оперу дам тебе совет: если через агентуру вышел на этот гадюшник, то в первую очередь думай, как своего человека из-под удара вывести. как я понимаю, Свиньин по должности своей к личным делам твоих "штыков" доступ имеет… Так что думай, хорошо думай.

Караваев встал со стула.

– Спасибо за совет, товарищ полковник, понятнее некуда. Но если вам все известно, если на руках уже не только подозрения, но и факты, что ж резину-то тянуть? Почему не принять на взятке его или там как-нибудь еще?

– Не так все просто, дружок, а точнее, все очень непросто. Свиньин калач тертый, в руки денег не берет, да и оперативный стаж ты тоже со счета не снимай. Мы ситуацию под контроль взяли, присматриваем за ним, радо или поздно он оступится, но время в этой ситуации не наш союзник, а наоборот. А у тебя времени совсем мало, вернее, совсем нет. Ну, я тебе все сказал, – Миногин поднялся из-за стола. – Иди, думай, как дальше планы строить.

На выходе из здания его ждали друзья Сашка, Валерик, Бажанов.

Они присели на скамейку в сквере на Кутузовском и молча закурили.

Говорить не хотелось. Тишину нарушил Санек:

– Ты, Витек, не волнуйся. мы с тобой это начали, нам и заканчивать вместе.

Он взъерошил светлые волосы.

– Прорвемся, не впервой.

Караваев кивнул:

– Интересно, сколько сил нужно, чтобы в оперской шкуре человеком остаться, не ссучиться и честно делать до конца свое дело. До пенсии. Только напрасно все это. Пустой номер. До пенсии в окопе сидеть – это какая же задница нужна? Дубовая. Надоело в дерьме барахтаться. Поймите, мужики, наступает момент, когда от всего этого настолько "воротит с души", что просто мочи нет. И хочется уйти куда-нибудь подальше. Уйти, чтобы не ссучится, не быть статистом, не продаться на корню криминальному быдлу…

– Не кипятись, Витек, бесполезно это, – Бажанов сплюнул перед собой. – Бесполезно потому, что сам видишь, как страной правят…

Смотрю на экран телевизора, в нем мелькает глупая, опухшая от пьянства морда очередного главы государства, дирижирующего каким-то забугорным оркестром. Смешно вроде. Только не до смеха. Стыдно. Стыдно за себя и за Родину, которой правит такая морда. Ему за себя нестыдно, а мне, офицеру, за него стыдно.

Рассказать кому – обхохочутся. А сколько эта морда "наворочает" еще, в будущем? Девяностые. Паяцы сменяют клоунов, марионетки сменяют паяцев. Все отплясывают на ниточках. Все из одного "циркового училища". Что толку, что будет им возмездие где-то там, в другой жизни, в другом измерении? За все грехи – прошлые и будущие? Тьфу! Муторно…

– Спасибо, друзья. Прикройте завтра на работе, мне несколько дел провернуть надо.

Подняв воротник куртки, он зашагал в сторону метро. Мысли перестали метаться, в голове приобретал очертания план дальнейших действий.

Сделав пару звонков из таксофона возле метро, он привычно втиснул свое тело в толпу закончивших очередной трудовой день пассажиров подземки.

Он не спешил: до первой встречи оставалось более двух часов.

Перейдя на работу в центральный аппарат, майор Баранов со старыми коллегами с "земли" связи не потерял, хотя видеться они стали намного реже.

На просьбу Караваева о встрече он откликнулся сразу, предложив встретится незамедлительно.

Они зашли в небольшое кафе на Маросейке и сели за столик, покрытый холодной желтой клеенкой, на котором стояло блюдце с крупной темной солью и стакан с мелко нарезанными салфетками, такие мелкими, что ими утираться муравью.

Майор махнул рукой скучающей у стойки крупногабаритной официантке. Неспешно подойдя, она вынула из передника блокнотик и приготовила карандаш.

– Что есть? – спросил Караваев.

– Все есть.

– Яичница есть?

– Нет.

– Сосиски?

– Нет.

– Может, каша есть?

Официантка обидчиво поджала губы и не ответила.

– Или кефир?

– Вы что, надо мной издеваетесь?

– А что же все-таки есть?

– Пельмени…

– Пельмени и два раза по сто, – заказал Караваев.

– Ну, Витек! Обед все-таки! Под сотку разве покушаешь? – улыбнулся Баранов.

Караваев посмотрел на майора и мгновенно сделал вывод о бесперспективности дальнейшего спора по поводу количества алкоголя, достаточного для хорошего обеда. Он равнодушно пожал плечами, дескать, ну разве я против?

Официантка спрятала блокнотик с карандашом и ушла, покачивая бедрами. в ее походке сквозило пренебрежение.

Расставляя на скатерти тарелки с пельменями, блюдце с хлебом и графинчик водки с узким птичьим горлышком, она ухитрилась с десяток раз прикоснуться своими мягкими плечами к твердым телам мужчин. При этом вырез ее белой блузки постоянно находился у их глаз. Видимо, для того, чтобы у гостей кафе не оставалось ни малейших сомнений в качестве наиболее удачных частей ее тела. Опера с удовольствием заглянули в глубокий вырез, но высказывать свое мнение вслух, как и положено серьезным людям, не спешили.