И вот возвращается Галкин из отпуска, дают ему "шахматку" контрольных встреч с агентами, он начинает ее просматривать.

– Так, Панов. Ну, где тут твои новые агенты?.. Ой?! Это что такое?

Это… мать твою, ты как их назвал? Это что же такое, агенты Нуф, Наф и Ниф. Ты что, охренел? Ты как это подписать умудрился?

А Панов ему отвечает:

– А вы, товарищ подполковник, в отпуске были, ну я непосредственно у начальника и подписал.

Галкин уже красный стал, как помидор созревший, орет, слюной брызжет:

– П-п-по-почему такие псевдонимы?!

– А они сами так захотели. Агентура ведь может сама себе оперативные имена выбирать?

– Они что, друг друга знают?

– Никак нет. Просто один случайно захотел стать Нуфом, другой Нифом, а третий Нафом. А я спорить не стал, вы же сами говорили, что должны быть короткие псевдонимы…

Галкин к начальнику побежал, а только исправить уже ничего нельзя было, поскольку в ИЦ уже все зарегистрировано.

Начальник спецслужбы, когда Галкин ему ситуацию доложил, только хрюкнул от удивления.

– Ой, и как это я действительно подписал?

Как подписал, как подписал? Панов же их не вместе оформлял, а поврозь. А когда бумаг много, начальник автоматически подмахивает, не вчитывается… Потом опера еще долго на эту тему веселились. И Серегу подкалывали. Как он куда-нибудь засобирается, его спрашивают: "Ну что, с "пятачками" своими пошел вопросы перетирать?" Может быть, эти три поросенка и до сих пор хрюкают, а может быть, это и липовая агентура, которую он просто так для прикола состряпал. Дело в общем-то нехитрое.

В последнее время об агентуре спецслужб и правоохранительных органов написано немало – от полного отрицания необходимости института агентов, аморальности этого института, до восторженной романтизации его. Опера, по понятным соображениям, не любят комментировать эту тему, отсылая любопытных к Закону об оперативной и розыскной деятельности, где использование агентов, или, другими словами, помощников, предусмотрено.

Сами же методы работы с помощниками, а также их принадлежность к спецслужбам, порядок оформления, оплаты и прочие оперативные детали отнесены к государственной тайне, и автор не будет посягать на ее разглашение.

Однако бесспорным фактом является то, что ни одна спецслужба мира не может эффективно и в полном объеме выполнять возложенные на нее государством функции без применения присущих только ей методов, коими является агентура. Можно однозначно сказать, что использование спецслужбами сети информаторов всех мастей определяет их название: без информаторов это будет что угодно, но только не спецслужбы!

Поэтому любое государство, считающее необходимым иметь в своей структуре специальную службу и готовое на это раскошелиться, должно для начала признать за ней право вербовать верноподданных соотечественников, готовых не жалея сил и времени помогать блюсти интересы государевы…

Каждая спецслужба придерживается своих принципов работы с информаторами, но общим для всех является принцип секретности, обусловленный целым рядом обстоятельств.

Самое главное, незыблемое правило, определяющее отношения "опер – агент", гласит: агент дороже любой информации, которую он передаст.

Дело в том, что агентам зачастую приходится решать задачи по вскрытию особо тяжких преступлений, нередко действовать во враждебной среде, и, вполне понятно, что расшифровка их связи с опером может не только привести к срыву оперативных мероприятий, но и навлечь серьезные неприятности на самих информаторов, поставить под угрозу их личную безопасность и даже жизнь…

Как-то Караваев сподобился наблюдать у майора Бажанова замечательную сцену.

На его глазах тот, припугнув двух пойманных за торговлю без разрешения возбуждением уголовного дела, содрал с обоих подписки о согласии сотрудничать. Глядя на такое вопиющее нарушение всех и всяческих правил агентурной работы, Витек только рот раскрыл. После того как торгашей отпустили, он поинтересовался у Бажанова, всерьез ли тот надеется получать от них информацию.

– Нет, конечно, – ответил майор. – Я с ними больше дела иметь не буду.

– А зачем же тогда это?

– А надо же отчитываться. Неужто я сведения о моих настоящих агентах наверх отправлю?

Если в других областях службы требования секретности соблюдались не слишком строго (честно говоря, на них всегда плевали), то в агентурной работе все опера даже перестраховывались сверх требований приказа, ибо понимали прекрасно, что лишение агентуры лишит их половины всей раскрываемости.

Штабных не любит никто. Нет, наверное, сами штабные и родственники их любят. Но те, чью деятельность они (не родственники, а штабные) проверяют, направляют и усиливают, нежностью к работникам штаба не лучатся. Антагонизм сей родился не вчера, еще поручик Ржевский в незабвенном фильме заявил: "Опять штабной? Прислали б водки лучше!" В 1994 году начальником налоговой полиции Москвы стал отставной чекист генерал Добрушкин. При нем-то и расцвела пышным цветом деятельность штаба управления, который высочайше повелевалось считать Самым Главным Подразделением. Оперативное управление, следствие и управление налоговых проверок, как выяснилось, представляли собой сборище никчемных людишек, которые лишь благодаря беззаветному подвижничеству штаба хоть как-то оправдывали свое существование. Забросив все текущие дела, полиция писала планы на день, неделю, месяц, квартал и год и сдавала проверки.

Штаб торжествовал и упивался всевластием. Летом 1997 года Слобожан, сидя в кабинете, допрашивал злодея, попавшегося при неудачной попытке "отмыть" несколько миллионов вечнозеленых долларов.

Жулик был интересный, ранее неоднократно судимый, и то, что эпизод, на котором он спалился, в его биографии явно не единственный, сомнения не вызывало. Как это ни удивительно, но как раз с такими легче устанавливается необходимый психологический контакт, без которого допрос превращается в тупое записывание отмазок задержанного. И в тот раз с этим самым контактом было в порядке, злодей начинал колоться еще на несколько аналогичных подвигов.

Тут-то и распахнулась без стука дверь в кабинет и на пороге возник он. С первого взгляда стало ясно: штабной. Шитая фуражкааэродром едва не цеплялась за притолоку дверного проема. О стрелки на брюках можно было точить карандаши. Вышитые три маленькие звездочки на каждом погоне свидетельствовали о том, что их владелец гордо несет по жизни специальное звание старшего лейтенанта полиции. На выглаженном кителе сверкал ромбик Академии налоговой полиции. В начищенных ботинках отражалось его смуглое, гладко выбритое лицо.

Слобожан, будучи опером, майором полиции, форму держал в шкафу и надевал ее изредка в случае каких-нибудь служебных бедствий, а в тот день, как обычно, был в "гражданке".

– Штаб управления, старший лейтенант полиции Мирзоев! – с легким акцентом "лица кавказской национальности" отрекомендовался вошедший. – Прошу предъявить жетон, служебное удостоверение и оружие. Затем к осмотру ящики стола и сейф.

– Будьте добры, подождите в коридоре, – попросил его Слобожан.

– У меня проводится следственное действие, я веду допрос по поручению следователя и прерывать его из-за проверки не могу.

– Вы что, не поняли?! Штаб! Немедленно предъявите жетон, удостоверение, оружие, ящики стола и сейф к осмотру! – глаза у визитера засверкали, и голос на тон повыше стал.

Задержанный с интересом смотрел на происходящее, ему это как бесплатная комедия. Опера же, честно говоря, бесцеремонность этого хлыща заела. Обычно в таких случаях все, чтобы не тратить время, показывали, что требовалось, лишь бы отстали. Но, не желая в глазах жулика-вора выглядеть не опером, а пешкой, Слобожан решил пойти на принцип.