Если же кто-либо из посетителей пробовал подать голос в свою защиту, китаянка включала вторую скорость, и горе было несчастному, позволившему себе выпад в сторону ее товара или сдачи. О, такой буре позавидовал бы даже сам Шекспир! В ход шли все возможные и невозможные словесные обороты, невероятные лексические изыски и исследования генеалогического древа незадачливого покупателя. Контрольным криком, посылающим его туда, откуда не возвращаются, Маша добивала клиента.

– Так будет со всяким, – говорила Маша, наблюдая, как то, что раньше можно было еще назвать покупателем, тащится прочь с битком набитыми сумками.

Но так случалось не со всяким. К примеру, когда на рынок заходил Караваев, китаянка шустро упархивала в ряды коллег, а на ее место заступал вечно сопливый пасынок. Витек покупал у него продукты, вытягивал шею, осматривал торговые места и, плюнув на землю, удалялся восвояси. А Линь Ма Джун медленно возвращалась на свое место, некоторое время выглядывая из-за весов в положении полуприседа, чтобы окончательно убедиться, что ее вековечный ужас удалился.

А дело было в том, что Витькина мать, которая первоначально и посещала базар, обладала таким незавидным свойством, как интеллигентность. Когда она осмелилась указать торговке на какие-то недостатки ее товара, та… История не сохранила поступков и речей Маши, но пожилую женщину увезли с прободением язвы в больницу.

Караваев поехал с ней, вернулся смурной и, надев камуфляж, отправился на базар. Он смиренно выслушал половину того, что собиралась сказать ему торговка Маша, а затем, с хрустом размяв пальцы, от всей души вломил ошалевшей китаянке по шее.

Естественно, остальные торговцы попытались Витьку помешать, но он и не таких обламывал. Проходивший мимо сержант ППС пресек попытки разломать прилавок гражданки Маши, попросив коллегу не чинить беспредел на рынке.

Отведя Караваева в сторонку, он искренне заверил его, что целиком и полностью разделяет точку зрения на мировую экспансию лиц китайской национальности, но его, сержанта, руководство не столь политически подковано.

Инцидент потихоньку начал забываться, когда к лотку подошел ничем не примечательный гражданин и попросил: "два килограмма яблочек, пожалуйста, пару капустин и свеколки с полкило, если нетрудно". Маша и не подумала ни о чем нехорошем.

Как обычно, кинула на весы два разлохмаченных мокрых кочана, осторожно за хвостики накидала в чашку весьма неприятные на вид свеклины, к каждой из которых налипли такие же по весу комья грязи, и напоследок, чтобы покупатель поменьше вопил, отвернувшись, высыпала в темный кулек полведра мелких зелененьких горошин с веточками и листиками – они должны были олицетворять яблоки.

– Скажите, это яблоки? клиент сделал неверный ход, он был явно незнаком с повадками Маши. Она распахнула свою золотозубую пасть и выложила свое мнение о клиенте, его родных, близких, домашних животных и образе жизни. Клиент стоял, кротко склонив голову, и внимательно выслушивал все сказанное в свой адрес. Затем он на лету поймал полетевшие в него горошины и аккуратно сложил в кулек.

– Сдача, – и в чашку со звоном грохнулась горсть слипшейся мелочи в рыбьей чешуе.

Мужчина не без омерзения взял ее и стал пересчитывать.

– Дома посчитаешь, математик, – рявкнула она. – Следующий!

– Простите, но, мне кажется, тут не хватает семи рублей… – робко сказал клиент – и понеслась!

Гражданка Маша приступила к подробному открытию внутреннего мира подвернувшегося под руку строптивого клиента.

Она пела гимн зарвавшемуся жмотничеству и готовности удавиться из-за вонючих рублей. Закончив, она царственным жестом метнула в чашку еще один комок, на этот раз мелкий и желтый.

– Довольно с вас? – воздев брови, как Екатерина Великая, оделяющая землей казаков, поинтересовалась она.

– Еще как, – кротко сказал клиент. – А теперь потрудитесь снять фартук и приготовить документы.

И грянули эти страшные для любого торговца слова:

– Контрольная закупка!!!

Тотчас по бокам выросли невесть откуда взявшиеся люди в штатском. На их металлических лицах было написано непреклонное и решительное: "Пройдемте".

– А далеко идти-то? – не сдавалась Маша. – Может, здесь разберемся?

– Никак нельзя, – сказал гражданин, аккуратно беря ее под локоть.

– Вы позволите?

Дежурный судья Перовского райсуда Сухоручко был суров, но справедлив. Ласково улыбаясь, он выслушал русско-китайскую матерную брань и, брезгливо развернув кулек с вещдоками, вынес вердикт:

– Вы, мадам, не только обвешиваете, но и людей этой гнилью травите! За это штрафа мало. Конвой, пятнадцать суток за неуважение к суду.

Андрюша, нет, Андрей Михайлович – так его почтительно называли коллеги, был похож на Вини-Пуха.

Правда, в отличие от упомянутого персонажа Андрюша был еще и умный. Потому и попал в городскую налоговую полицию.

Конечно, кроме ума, в наличии были и все остальные атрибуты: диплом юриста, мама со связями в юридическом мире и т. д. Впрочем, к истории это никакого отношения не имеет.

Ну так вот, однажды Андрюша участвовал в тривиальном уголовном деле: неуплата налогов физлицом. Подсудимый свою вину признавал, отягчающих обстоятельств не было, следствие проведено без "проколов", аккуратно. В общем, все было ясно. Процесс приближался к развязке точно по расписанию, почти как курьерский поезд в конечный пункт назначения в те блаженные времена, которые теперь решили именовать застоем. Все было ясно, каких.то особенных проблем дело не сулило, чрезмерных усилий не требовало; единственное, что слегка угнетало следователя, надо было постоянно торчать на процессе в этом затхлом зале со скрипящими столами, сломанными стульями и отваливающейся от стен штукатуркой. "Ну и ладно, – думал Андрюша, – видно, такая у меня судьба".

Совершенно неожиданно, неизвестно почему (отечественное правосудие всегда непредсказуемо) процесс вдруг затянулся. А у подсудимого весьма некстати сломался зубной протез. Теперь в ответ на вопросы судьи сначала раздавалось какое-то шамканье и только потом, после полуминутной паузы, слышались некие членораздельные звуки, хотя и не всегда понятные. Теперь процесс уже не несся как курьерский, не двигался быстро и уверенно к кульминации – вынесению приговора, он полз и тащился, как полудохлая курица, замирая на очередные полминуты, чтобы от шамканья перейти к звукам фыркающего бегемота, а затем уже к отдельным словам, звучащим более-менее отчетливо. Впрочем, смеяться над этой бедой подсудимого было бы грешно, Андрюша ничем не мог ему помочь…

То ли обвиняемый додумался сам, то ли кто-то подсказал, только в конце очередного судебного заседания он попросил у судьи разрешения передать зубной протез родственникам для починки. Судья не возражала, начальник конвоя тоже, и аккуратно завернутый в газету протез перекочевал в добротный, из коричневой кожи Андрюшин кейс, а из него в нежные руки постоянно плачущей жены подсудимого.

Родственники оказались на редкость заботливыми и, вероятно, всемогущими – починка "зубов" заняла лишь сутки. Теперь протезу предстоял обратный путь – из Андрюшиного кейса в рот к будущему преступнику.

Судья втайне надеялась, что шамканье подсудимого сменится на нечто более приемлемое с точки зрения правосудия, и тогда судебный процесс снова рванется к финишной ленточке, к своей кульминации, и вскоре можно будет вместе с народными заседателями выйти гуськом из совещательной комнаты. И ожидающая этого момента секретарь Наденька произнесет своим немного детским звонким голоском привычное "Встать, суд идет!", в зале запричитают женщины – родственницы подсудимого, но все это быстро оборвется, и можно будет тихим бесстрастным голосом зачитать только что написанный приговор, напоследок, как заклинание, добавить, что он может быть обжалован в течение семи дней. А после этого пойти пить чай с пряниками, блаженно развалиться в удобном вращающемся кресле у себя в кабинете и бездумно смотреть, как за окном хлещет противный осенний дождь.