Операция планировалась на сентябрь 1916 года, до начала осенних штормов. Однако Алексеев отверг представленный моряками план, посчитав его слишком рискованным. Он по-прежнему отстаивал свой план, для которого необходимы были 10 дивизий. Снять с фронтов такое количество войск он не считал возможным. А транспортная флотилия не могла их перевезти. Алексеев считал вопрос закрытым.

Николай II, всецело сочувствуя морякам и их планам, всё же не счёл для себя возможным оказывать нажим на своего начальника штаба. Однако он дал согласие на формирование в Севастополе специальной дивизии морской пехоты, в которую, по его повелению, из армии и гвардии следовало направить лучших солдат, в том числе георгиевских кавалеров. Остальные четыре дивизии предполагалось взять из Кавказской армии. На формирование и обучение десантного отряда требовалось 3–4 месяца. Поэтому операцию отложили на апрель-май 1917 года. Алексеев не стал возражать против подготовки десанта, очевидно, надеясь, что ещё раньше, в ходе подготовляемого им весеннего наступления в Галиции, война закончится победой.[670]

К осени 1916 года в Штабе флота под руководством Смирнова были разработаны все детальные планы операции и составлены инструкции для производства десанта. Флотские артиллеристы были специально обучены стрельбе для поддержки высадившихся отрядов. Осенью началось формирование Морской дивизии.[671]

По штатам предполагалось, что полковые командиры будут отобраны исключительно из числа георгиевских кавалеров, батальонные и ротные – из числа офицеров, имеющих боевой опыт и награды, а солдаты – из гвардии и лучших, проверенных матросов.

На деле оказалось иначе. Командиры кораблей и воинских частей старались сбыть в Морскую дивизию всех, кто им не годился или доставлял беспокойство. Офицеры, начавшие прибывать в Севастополь, действительно имели награды, но, едва ли не в большинстве своём, отличались пристрастием к спиртным напиткам. Из гостиницы, куда их поселили, почти каждую ночь доносились песни, потом начиналась стрельба, сыпалось оконное стекло.

Среди рядовых первоначально преобладали ополченцы, с солдатской наукой малознакомые, и матросы-штрафники. Последние постарались укоренить в формируемой дивизии свою ненависть к офицерам.

Большие надежды возлагались на гвардейское пополнение. Оно прибыло, с первого взгляда поразив стройностью своих рядов, высоким ростом солдат и их выправкой. Но уже со второго взгляда выяснилось, что в основной своей массе оно состояло из «дедушек» 35–43 лет. Много было больных, особенно ревматизмом. Оказалось, что их обманули, уверив, что посылают в Крым охранять побережье, где много солнца и нет войны. Они пришли в ужас, узнав, что попали в ударную десантную дивизию. «Уж какие мы сражатели», – говорили они, упрашивая перевести их в ополчение. А потом обнаружилось также и то, что среди прибывших немало «политических», то есть затронутых пропагандой.

– Так что – неспокойно… – говорили старые гвардейцы-фельдфебели. Они были чуть ли не единственным элементом, стойкость которого и верность воинскому долгу не вызывали сомнений.

С разношёрстным воинством, собранным в Морскую дивизию, началась настоящая работа, когда прибыл её командир – генерал-майор А. А. Свечин. Он принял меры к пополнению дивизии более надёжным элементом, разделил её на полки, ввёл систематические занятия с нижними чинами. Бесформенная масса людей постепенно стала превращаться в боевую единицу.

Начальником штаба дивизии был назначен подполковник А. И. Верховский. Довольно молодой (всего 30 лет), худощавый, подвижный, несколько даже суетливый, в очках, он не был похож на строевого офицера и не производил делового впечатления. В дивизии он бывал редко, в основном – в Штабе командующего, в Морском собрании. Вообще, как видно, был из тех людей, которые любят бегать по начальству.

Колчак постоянно интересовался дивизией и был хорошо осведомлён обо всём, что там происходило. Н. Кришевский, один из офицеров дивизии, присутствовал однажды при его беседе с начальником Штаба флота. «Мы создадим настоящую морскую пехоту, лихую и знающую десантное дело», – уверенно говорил адмирал, по обыкновению слегка грассируя.

«Адмирал работал невероятно много, – вспоминал Кришевский, – то проводил время сутками в штабе, не выходя с „Георгия“, то садился на миноносец, подымал сигнал „Следовать за адмиралом“ и вёл эскадру… то производил детальный и всегда внезапный смотр какого-нибудь из кораблей или появлялся в госпитале, на батареях, всегда неожиданно, но всегда – продуктивно».[672]

Работа по формированию Черноморской дивизии морской пехоты продвигалась медленно и трудно. Отягчающим обстоятельством стала общая обстановка в стране в конце 1916-го – начале 1917 года. Галопировала инфляция, исчезали продукты первой необходимости, расстраивалась работа железных дорог. В городах появились очереди за продовольствием. Расползались слухи о предполагаемом дворцовом перевороте, о «замирении», о даровой раздаче земли.

На этом фоне совсем разладились отношения между правительством и Думой. Мало того, царь и правительство потеряли прежнюю опору в дворянстве, которое тоже предъявило свои требования. Возник конфликт императорской семьи с великими князьями. Само правительство постоянно сотрясали какие-то странные перетасовки и реорганизации. Министры, не успев сесть в своё кресло и войти в курс дела, уже должны были уходить. В конце концов стало очевидно, что от них требуют не работы, а участия в этих дрязгах, причём на «правильной» стороне. Так, с сентября 1916 года во главе МВД оказался А. Д. Протопопов, человек крайне неорганизованный, не отличавшийся большой работоспособностью и плохо знавший своё министерство. Он не находил времени выслушивать доклады директора Департамента полиции о положении в стране и, похоже, не представлял размеров надвигающейся угрозы.[673]

В Думе лились потоком пламенные речи. Анна Васильевна с некоторых пор стала часто бывать на думских хорах, где собирались журналисты и посетители, наблюдая за прениями. Она писала Колчаку, что вся линия поведения «нашего правительства за последнее время производит впечатление в лучшем случае преступного легкомыслия, если не циничного глумления над страной».[674]

Смирнов, в начале 1917 года побывавший в Могилёве и Петрограде, говорил Колчаку, что он «был поражён ростом оппозиционного настроения по отношению к правительству как среди петроградского общества, так и среди гвардейских офицеров и даже в Ставке». В Черноморском флоте некоторые офицеры тоже возмущались тем, что правительство составляется из случайных людей. Другие же определённо высказывали мнение, что государь должен пойти на уступки.[675] Сам Колчак впоследствии отмечал, что «к существующей перед революцией власти» он относился отрицательно, считая, что среди министров работает один Григорович.[676]

В ноябре 1916 года, после отставки Б. В. Штюрмера, встал вопрос о назначении Григоровича на пост председателя Совета министров. Моряки, да и все военные, с надеждой ожидали этого назначения. Но в последний момент вопрос отпал, потому что императрица посчитала, что Григорович придерживается якобы слишком либеральных взглядов и при его популярности в Думе может быть опасен для престола.[677] Правительство возглавил А. Ф. Трепов. Это был талантливый администратор, на посту министра путей сообщения сумевший на некоторое время упорядочить работу железных дорог. Но на новом посту ему, по сути дела, не дали работать, и перед Новым годом он ушёл в отставку. Вместо него назначен был князь Н. Д. Голицын, находившийся уже в почтенном возрасте и давно отошедший от активной административной работы (последнее время он числился в Сенате). Ни во что не вмешиваясь, ни на чём особенно не настаивая, Голицын стал всего лишь формальным главой правительства, последним при старом режиме.