Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

В орудийной башне проживало 90 матросов. Едва ли не все были курильщики. Главным местом для курения был бак – носовая часть верхней палубы. В минуты отдыха там и собирались матросы. Для курения отводились и другие места, где были установлены специальные фитили, от которых можно было прикурить. Но корабль – большой, бежать туда, где разрешалось курить, бывало далековато, а за короткий промежуток времени между подъёмом и молитвой надо одеться, умыться и убрать постель. Между тем известно, что утром, сразу после пробуждения, заядлый курильщик испытывает почти непреодолимое желание сделать одну-две затяжки. Курение в неразрешённых местах было, надо думать, обычным явлением. Но всё обходилось, пока чей-то окурок или не загашенная спичка не были брошены как-то очень неудачно. Неслучайно ведь взрыв произошёл через 15–20 минут после побудки. Как раз за это время окурок и мог разгореться.

В воспоминаниях Есютина приводится и другая версия. В башне работали самодеятельные портные из числа матросов. Они имели привычку развешивать на рубильниках нитки. В них могла впутаться проволока. Кто-то, не посмотрев, включил ток, и случилось короткое замыкание.

Таким образом, как представляется, катастрофа произошла на бытовой почве, или, точнее, на почве постепенного, но неуклонного падения дисциплины на Императорском флоте, что проявлялось в основном пока в мелочах, хотя далеко не безобидных.

Правда, в другом издании книги Есютина, вышедшем в 1939 году, вовсе не упоминалась ни одна из этих версий. Теперь утверждалось, что взрыв был осуществлён германскими агентами из числа офицеров немецкого происхождения.[658] Это измышление можно было бы отнести на счёт соавтора Есютина во втором издании – некоего Ш. Юферса, который, видимо, пытался политически «заострить» книгу, приспосабливаясь к переменчивой обстановке 1939 года. Но в воспоминаниях другого матроса, А. И. Торяника с линкора «Синоп», тоже говорится, что взрыв устроил адмирал Эбергард со своей «шпионской агентурой».[659] Воспоминания Торяника вышли в 1958 году. Возможно, он и не читал книги Есютина и Юферса. Так что эта версия наверняка тоже ходила среди матросов – особенно с других судов.

Шпиономания, широко распространившаяся в России в 1915–1916 годах, наложила отпечаток и на дело о гибели «Императрицы Марии». Но за этим явлением, шпиономанией, скрывались взаимная подозрительность и растущая враждебность между верхами и низами. Недаром следственная комиссия обратила особое внимание на путиловских рабочих, а матросы кивали на Эбергарда и других офицеров с немецкими фамилиями. И лишь Колчак, свободный от предвзятого отношения к верхам и низам, был свободен и от шпиономании. Мало кто, однако, тогда ожидал, что взрыв на «Императрице Марии», происшедший скорее всего по какой-то простой, бытовой причине, явится предвестником другого взрыва, социального, который через несколько месяцев встряхнул всю Россию.

После гибели «Марии» случилось ещё одно неприятное событие. «Екатерина Великая», выходя ночью в море и ориентируясь на неправильно зажженные огни, села на мель. К счастью, дредноут удалось быстро с неё стащить. Колчак, относившийся к себе хуже, чем прокурор к подсудимому, считал себя виновником обеих аварий. «Командующий за всё в ответе», – сказал он и подал прошение об отставке. Просьба была отклонена. Но свыкнуться с гибелью «Марии» он никак не мог.[660]

Недруги Колчака, такие, как Альтфатер, распускали слух, что адмирал не в себе и ни о чём другом, кроме как об этом злосчастном дредноуте, говорить не может.[661] Это было не так. Колчак продолжал руководить флотом и принимать ответственные решения. В день катастрофы он без колебаний разрешил четверым офицерам пробраться на тихоходном тральщике к берегу Босфора и поставить мины. Операция прошла успешно.[662]

И всё же с Колчаком что-то происходило. Он совсем замкнулся в себе, стал очень молчалив, почти ничего не ел. Срываясь, доходил до крайней степени гнева и злости. Анне Васильевне написал мрачное и холодное письмо, неприятно её поразившее. Заявил, что сознательно отказывается от её отношения к нему и от её писем. «В несчастье я считаю лучше остаться одним», – так объяснил он свой поступок.

В эти дни весьма некстати в Севастополь приехала семья. Встреча, надо полагать, была не очень тёплой. Семья поселилась на квартире, а её глава остался на корабле, почти не бывая дома. Софья Фёдоровна мужественно это перенесла, не стала, подобно мужу, запираться в четырёх стенах, а сразу же занялась благотворительными делами. В те времена, в отличие, к сожалению, от нынешних, это считалось святой обязанностью жён высших командиров и главных начальников.

Анна Васильевна, глубоко обиженная, всё же не приняла своей «отставки». Она написала, что прекрасно его понимает, но всех отталкивать и в себе замыкаться – «всё-таки в этой системе хорошего очень мало». В конце письма она добавила: «Желаете Вы этого или нет, моё отношение к Вам остаётся неизменным».

Колчак всё же ответил, и в следующем письме, очень пространном, Анна Васильевна, как бы между прочим, слегка упрекнула Александра Васильевича за то, что он не очень внимателен к семье: «…В таком маленьком городке, как Севастополь, то, что Вы редко бываете дома, по всей вероятности, очень отмечается и подвергается обсуждениям, для которых, в сущности, не следует давать повода».

Подавленное состояние командующего и некоторые его странности заставили начальника штаба С. С. Погуляева конфиденциально сообщить об этом в Ставку. Николай II тотчас же отправил в Севастополь Бубнова с наказом сообщить Колчаку, что он не видит никакой его вины в гибели «Императрицы Марии», относится к нему по-прежнему и повелевает спокойно продолжать командование. Бубнов вспоминал, что, несмотря на давнюю дружбу с адмиралом, он не без трепета входил в его каюту. Но слова государя возымели на Колчака благотворное впечатление. Беседа сразу приняла дружеский характер и продолжалась довольно долго.[663]

Трудно сказать, чьи слова подействовали сильнее, Николая II или Анны Васильевны, но Колчак в скором времени пришёл в себя, стряхнул «комплекс вины», мешавший ему жить и полноценно исполнять свои обязанности. Теперь его главной целью стала Босфорская операция, а основной заботой – подготовка к ней.

* * *

Босфор и Дарданеллы – узкие ворота, открывающие вход в Чёрное море из Средиземного. По воле державы, владеющей проливами, эти ворота могут вдруг захлопнуться. И тогда экономика других черноморских стран, в том числе России, начинает терпеть большие убытки. В XIX – начале XX века вывоз хлеба, в то время основного русского экспортного товара, шёл в основном через черноморские порты.

Режим черноморских проливов затрагивал интересы не только России, но и многих других государств. И в XIX века он стал регулироваться международными соглашениями. Было установлено, что в мирное время торговые суда всех стран могут свободно проходить через проливы, военным же, за исключением турецких, проход был заказан. В военное время Турция могла по своему усмотрению пропускать или не пропускать через проливы любые суда.

Россию мало устраивал такой режим черноморских проливов. Во-первых, русская торговля оказывалась в слишком большой зависимости от отношений с Турцией. Во-вторых, Россия не могла соединить два своих флота, Балтийский и Черноморский, и использовать Черноморский флот в другом месте, кроме Чёрного моря. Это разъединяло морские силы России, снижало их действенность, повышало расходы на военно-морское строительство. В то же время важнейшие экономические центры на берегу Чёрного моря, как показал опыт Первой мировой войны, были недостаточно защищены от внезапного нападения.

вернуться

658

Есютин Т., Юферс Ш. Гибель «Марии». М.; Л., 1939. С. 30–32.

вернуться

659

Торяник А. И. Указ. соч. С. 32.

вернуться

660

ГАРФ. Ф. 5881. Оп. 2. Д. 533. Л. 79.

вернуться

661

«Милая, обожаемая моя Анна Васильевна…» С. 80.

вернуться

662

РГАВМФ. Ф. Р – 29. Оп. 1. Д. 203. Л. 8.

вернуться

663

Бубнов А. Д. Указ. соч. С. 104; Милая химера… С. 79–81, 84.

83
{"b":"98561","o":1}