Камил уже вытащил свой ятаган. Мариса не раздумывая повисла на его руке.
– Нет, все было не так, как ты думаешь! Клянусь, я не знаю, как этот человек оказался здесь, но он…
– Она пытается сказать вам, эфенди, – вмешался Доминик на безупречном арабском, зловеще улыбаясь, – что я являюсь ее мужем. Смею напомнить, о могущественный Раис, что я такой же мусульманин, как и вы.
Невероятно, невозможно, отвратительно!
Мариса лежала на своей роскошной постели, обессилев от злости и безудержных рыданий. Неожиданно к ней в комнату бесцеремонно ворвалась Зулейка.
– Дура! Чего ревешь? Мой брат вовсе не зол на тебя. Сначала он обвинял во всем меня, но потом мне удалось ему растолковать, почему я устроила тебе встречу с этим человеком, твоим бывшим мужем.
– Бывшим? – Мариса приподняла голову и уставилась на плутовку распухшими от слез глазами. – Бывшим? – повторила она, готовая зайтись в истерике. – Но он не сделал ничего такого, чтобы его… В этом не было необходимости…
– Неужели я не ошиблась, посчитав, что ты втайне привязана к моему новому рабу? – Зулейка говорила с деланным участием, не способным скрыть ее злорадства. – Он еще жив. Боюсь, пройдет несколько дней, прежде чем ему позволят умереть. К тому времени он будет молить только о смерти, заклиная во весь голос, чтобы его прикончили. Его изобьют палками, а потом он будет распят на рыночной площади для устрашения прочих дерзких рабов-американцев. Однако для начала он дал тебе развод. Наша религия позволяет сделать это без всякого труда – во всяком случае, мужчинам. Ты еще этого не уяснила? Теперь ты вольна снова выйти замуж.
– О-о! – зарыдала Мариса. Опомнившись, она сделала попытку взять себя в руки. – Почему с этой новостью ко мне пришли вы, а не сам Камил?
– Потому что мне захотелось посмотреть в твои лживые глаза, – ответила Зулейка с холодной злобой. – Не желаешь ли проехаться со мной по рынку? Брат находится сейчас во дворце, но ты посмотришь, как в этом городе выполняются его приказы. Насколько я понимаю, тут замешана кровная вражда, твой отец?
– Да, отец. Но главное не в этом. Брак, от которого я теперь, по вашим словам, свободна, был навязан мне силой. Чего вы от меня ожидали – раскаяния, жалости? Да, я все это чувствую, но совсем не по той причине, которую вы воображаете. Я найду Камила. Надеюсь, он поймет меня. В том, что случилось сегодня, не повинны ни я, ни Доминик. Не хочу, чтобы на моей совести была вина за его гибель.
Зулейка продолжала изучать Марису своим немигающим взглядом. Но той не было никакого дела до Зулейки. Спустив ноги с низкой кровати, она решительно произнесла:
– Я иду к Камилу. Если вы попытаетесь меня задержать, он об этом узнает. – Внутри у нее все трепетало, но она старалась не показывать своих чувств, в которых у нее не было времени разобраться.
Зулейке пришлось отступить. Она, впрочем, не отказала себе в удовольствии предостеречь:
– Если ты надеешься его спасти, то напрасно: ты опоздала.
– Почему? Неужели его уже казнили? Камил не станет наказывать правоверного исламиста. Думаю, вы опять меня обманываете. Учтите, Камилу все станет известно!
Она произнесла имя Камила, но, к своему удивлению, мысленно увидела насмешливое лицо Доминика Челленджера, его синевато-серые глаза, устремленные на нее. Она ненавидела его всей душой, но сейчас не было у нее острее желания, чем спасти этого мерзавца от верной гибели. Она уже вернула самообладание в надежде, что Зулейка не догадается, какие противоречия раздирают ее измученную душу.
В следующее мгновение перед ней предстал сам Камил. Повинуясь негодующему жесту брата, его сестра удалилась из покоев Марисы.
Сидя по-турецки на кровати, Мариса, в одной тонкой сорочке, прилипшей к взмокшему телу, смотрела на этого молодого мужчину с холеной бурой бородкой и карими глазами, очень похожими на глаза его сестры. Молчание затянулось. Наконец Камил спросил:
– О чем ты собиралась со мной говорить? Неужели хотела вступиться за своего похитителя, бывшего мужа?
– Да! – процедила она сквозь стиснутые зубы. Ей показалось, что он встретил ее ответ улыбкой; во всяком случае, он скривил свои полные губы под тонкими черными усиками.
– Ты хотя бы откровенна. И на том спасибо. Я тоже буду с тобой честен. Что наговорила тебе моя сестра? Признаться, я был вне себя от бешенства и отдал кое-какие приказания, о которых уже успел пожалеть. Следовало сразу пронзить его ятаганом, но это слишком легкая смерть для него. Но тут некстати вмешался наш славный адмирал Мурад Раис…
Она вскочила, хотя этого не следовало делать, и схватила его за руку обеими руками.
– Адмирал вмешался? К чему же это привело?
Камил не убрал руку, однако пронзил ее суровым взглядом.
– Он остался жив. Хотелось бы мне знать, радует ли это тебя. Узнаю ли я тебя когда-нибудь до конца? Его поколотили палками, затащили на эшафот и уже хотели вогнать в ладонь первый штырь, когда Мурад Раис счел нужным задать ему кое-какие вопросы. При всей плачевности своего состояния этот дьявол во плоти сохранил присутствие духа и подтвердил верными ответами знание Корана. После этого Мурад взял его под свою опеку, объяснив мне, что твой бывший муж является приемным сыном некоего влиятельного шейха, союз с которым выгоден для нашего паши. Как видишь, меня обвели вокруг пальца. Наверное, и ты того же мнения?
Он поднял крепко сжатый кулак, как будто собираясь ее ударить, но она не дрогнула, а только подняла лицо, чтобы принять удар. Он застонал и, вместо того чтобы поколотить ее, заключил в объятия.
– Ах, Лейла! Из-за тебя я стал слепцом, поступился и разумом, и честью! Ради тебя я пойду на все и всем пожертвую. Даже принятый мною обет ничего уже не значит. Если у меня останется власть, то я усажу тебя рядом с собой на трон. Если ты не хочешь мстить, то и я не стремлюсь к мести. Для меня важнее всего, чтобы ты оставалась моей, как Роксалана при Сулеймане.
Она, не понимая до конца его обещаний, от облегчения и жалости кинулась к нему в объятия. Спустя некоторое время Камил, заперев дверь, впервые нарушив свой обет, овладел ею так, как мужчине полагается овладевать женщиной.
