До июля было еще далеко, и пока что А. Белый с женой отправились во Францию к тетке Аси и любимице Белого Марии Алексеевне Олениной-д'Альгейм, жившей под Парижем (в России они с мужем бывали наездами). Здесь Андрей Белый написал пятую главу «Петербурга» и приступил к переработке всех предыдущих. Стремление улучшить все написанное, заново «перелопатить» каждую из написанных глав превратилось для него в своего рода болезнь: он просто не мог спокойно смотреть на, казалось бы, полностью готовые тексты, вновь и вновь вносил в них исправления и дополнения. Из-под Парижа Белый сообщал Блоку: «Милый друг, где Ты? Что с Тобою? Давно уже от Тебя не имел известий. Чем больше живу вне Москвы, тем с большим ужасом мыслю о том проклятом месте, кишащем истерикою и химерами. О, с какою б охотою я не жил бы в Москве, как не жил бы сейчас в Петербурге, хотя много работаю над романом „Петербург“. Живу я в укромном месте, под Парижем, в Париже не бываю: был лишь раз по делам, но поспешно бросился из этого зачумленного места. Уже много лет я мечтаю о спокойной и тихой жизни в деревне: никогда деревня не изменяла мне. Город – всегда. <…> С романом я измучился и дал себе слово надолго воздержаться от изображения отрицательных сторон жизни. В третьей части серии моей „Востока и Запада“[28] буду изображать здоровые, возвышенные моменты жизни и Духа. Надоело копаться в гадости. <…>»

В начале июля десятки последователей Штейнера собрались под Мюнхеном на ежегодный съезд. Перво-наперво Белому с женой приходилось приспосабливаться к раз и навсегда заведенной жизни в антропософской колонии. Началось постижение таинств эзотерического учения и практического оккультизма. Затем штейнерианцы всем «табором» перебрались из Германии в Швейцарию, дабы продолжить учебные занятия и обычную медиативную практику. На цикл лекций в Базель съехалось до шестисот человек. Неожиданно здесь появился Вячеслав Иванов, задумавший также присоединиться к антропософам. Но Штейнер всегда ощущал дискомфорт, когда рядом оказывался человек, равный ему по интеллектуальному развитию и способности воздействовать на окружающих (впоследствии это также повлияло и на его отношения с А. Белым), а потому попросил русских друзей сделать так, чтобы «Вячеслав Великолепный» ни при каких условиях не задерживался в Базеле…

В письме от 15/28 ноября 1912 года Блок сообщил другу важную новость: «Милый Боря. Пишу только деловое письмо: в жизни произошло столько, что письмом не скажешь; да и дойдет ли оно до Тебя. Если дойдет, прошу Тебя, ответь скорее, хотя бы только деловым письмом. В Петербурге основывается новое большое книгоиздательство – „Сирин“. Во главе его стоит М. И. Терещенко,[29] человек очень милый и скромный, глубоко культурный и просвещенный. Обладая большими средствами, издательство хочет служить искусству и художественной литературе, по преимуществу, хочет дать возможность русским писателям работать спокойно; хочет поставить дело (которое едва только начинается) на реальную почву, не меценатствуя, но и не занимаясь эксплуатацией, как это свойственно издателям-евреям. Ра зумеется, речь уже заходила о Тебе. М. И. Терещенко поручил мне просить Тебя прислать Твой новый роман для того, чтобы издать его отдельной книгой, или включить в альманах. Он особенно понимает и ценит „Серебряного голубя“».

Условия, предлагаемые «Сирином», оказались более чем заманчивыми. Кроме того, издательство брало на себя все хлопоты по урегулированию юридических и финансовых обязательств с ярославским издателем К. Ф. Некрасовым – выкупить у него права на издание романа «Петербург» и погасить долги А. Белого. Последнего также привлекала возможность существенно переработать написанный текст, так как у Некрасова уже успели набрать первые главы, куда не позволяли более вносить никаких новых исправлений и дополнений. Взвесив все «за» и «против», Белый согласился. В этот момент в его жизни появляется новое действующее лицо – критик и публицист Иванов-Разумник (псевдоним Разумника Васильевича Иванова), известный в литературных кругах автор (и, в частности, капитального труда «История русской общественной мысли»). Он участвовал в организации издательства «Сирин» в качестве одного из основателей, а затем был ответственным редактором. Ему-то и поручили осуществление всех контактов с находящимся до поры до времени за границей А. Белым, включая весь узел непростых юридических, денежных и издательских проблем, связанных с выкупом, редактированием, корректурой и порционным выпуском в свет романа «Петербург», напечатанного в конечном счете в трех номерах альманаха «Сирин».

Поначалу дела складывались не так уж и гладко. Ни Терещенко, ни его сестрам-компаньонкам роман Белого не понравился. Но Блок (в отличие от Брюсова), а за ним и Иванов-Разумник проявили настойчивость и сумели убедить «хозяев» в необходимости печатать «Петербург» без изменений – со всеми недостатками, ежели таковые кому и мерещатся. Запись в дневнике Блока от 23 февраля 1913 года красноречиво свидетельствует об его искренней тревоге за судьбу литературного шедевра, которая висела на волоске: «<… > Я принес рукопись первых трех глав „Петербурга“, пришедшую днем из Берлина, от А. Белого. Очень критиковали роман, читали отдельные места. Я считаю, что печатать необходимо все, что в соприкосновении с А. Белым, у меня всегда – повторяется: туманная растерянность; какой-то личной обиды чувство; поразительные совпадения (места моей поэмы); отвращение к тому, что он видит ужасные гадости; злое произведение; приближение отчаянья (если и вправду мир такое…); не нравится свое – перелистал „Розу и Крест“ – суконный язык. – И, при всем этом, неизмерим А. Белый, за двумя словами – вдруг притаится иное, все становится иным». На следующий день Блок почти что с ликованием записывает: «Радуюсь: сегодня Терещенки почти решили взять роман А. Белого»… О состоявшемся решении он тотчас же телеграфировал другу.

Хорошие новости пришли как нельзя кстати: у Белого с женой давно вышли все деньги, и они больше не могли разъезжать вслед за Штейнером и его последователями по Европе да и жить, в общем-то, совсем было не на что. Теперь же на ближайшие полтора-два года обеспечивалось сравнительно безбедное существование – ежемесячное авансирование в размере трехсот рублей. Тем не менее решено было на время вернуться в Россию, дабы беспокойное антропософское житье-бытье с постоянными переездами не отвлекало от завершения романа. Москва тоже не сулила спокойной жизни, поэтому за благо посчитали весну и лето провести в Боголюбах, а где-нибудь в конце июля снова вернуться в Германию. Оставив в Берлине тяжеленный сундук с книгами и вещами как гарантию своего скорейшего возвращения, супруги в начале марта приехали на Волынь.

Родина встретила их распутицей и метелью. По дороге от Луцка к Боголюбам пролетка увязла в грязи. Возница отпряг одну из лошадей и умчался в лесничество за подмогой, а Белый с женой остались в чистом поле, заносимые снегом и пронизываемые ледяным ветром. Наступила ночь, мороз усиливался, становилось жутко, а помощь не приходила. Наконец появился Асин отчим и вызволил путников из снежного плена. Когда погода наладилась, их вновь поселили в отдельном домике на краю усадьбы, где они жили и в прошлый раз после возвращения из Африки. Блоку он написал 20 марта:

«О себе скажу: я невыразимо счастлив деревней, солнышком и распутицей; свищут мартовские ветра, распускается медуница; недавно летели журавли… В душе ясно и спокойно, лишь миновали внешние треволнения; и работа кипит. Как мало надо все-таки человеку: уверенность, что немного обеспечен, и солнышко, да отсутствие руготни, недоразумений. И вот, как-то детски счастлив я, что устроен роман, что доктор насильственно не оторвет от меня год судьбы, что… солнышко и цветут медуницы. Нет паршивей города Берлина! Нет поганее народа – берлинских жидов (в Берлине – все жиды: и „жиды“, и немцы), а здесь, на Волыни даже жид кажется мне русским. Хорошо жить в России… <…>»