Литмир - Электронная Библиотека

Через десять минут я был уверен: единственный выход — пробраться к ней в спальню и стащить книгу.

Мне повезло. Дверь была приоткрыта на пару дюймов, а шторы, судя по всему, раздвинуты, и комната хорошо освещалась с улицы. Шкаф стоял у самого входа, поэтому скользнуть к нижней полке, не потревожив Джоан, — не проблема. Я приостановился на площадке на пару секунд, прислушался, осторожно открыл дверь пошире и шагнул внутрь. Времени было примерно половина второго ночи.

Джоан лежала на спине, и кожа ее в серебристом сиянии фонарей отсвечивала серым. На ней не было никакого ночного белья, а покрывало она во сне сбросила. В последний раз я наблюдал нагое женское тело восемь лет назад и, наверное, не погрешу против истины, если скажу, что настолько красивого не видел вообще никогда. Верити была стройной — крепкая кость, маленькие груди; по сравнению с ней Джоан, бесстыдно разнежившаяся пред моим жарким взором, казалась чуть ли не аморально изобильной и соблазнительной. Мне в голову пришло слово «щедрость»: щедрое тело — в тяжелом изяществе пропорций, в той бесхитростной готовности, с какой оно отдавалось моему взгляду. Я стоял, пригвожденный к месту, и мне чудилось, что несколько этих грешных мгновений — самые восхитительные, самые нежданные и самые волнующие в моей жизни. Однако все закончилось слишком быстро. Джоан шевельнулась, повернулась ко мне, и я попятился на площадку, не издав ни звука.

3

— Ты посмотри на эти руки, — говорила она, раздраженно прищурившись и щипая себя, пока бледная кожа не покраснела. — Как у итальянской крестьянки. Я все время успокаиваю себя, что все дело в генах, поэтому нет смысла сетовать.

Она густо намазала малиновым джемом ломоть грубого хлеба и откусила, затем вытерла рот бумажной салфеткой.

— Ты считаешь, я слишком толстая?

— С чего ты взяла? Вовсе нет. Видишь ли, тело — такая штука, с которой должно быть удобно. Ему не следует быть какой-то определенной формы.

Должен признать — форма тела Джоан занимала в тот день все мои мысли. Стояло еще одно жаркое летнее утро, и, чтобы доехать на велосипедах до какогото подобия равнины, нам потребовалось почти два часа. Едва добравшись до первого места, которое Джоан сочла подходящим, мы растянулись на земле, и следующие несколько минут, невзирая на усталость, я остро осознавал, с каким ленивым наслаждением Джоан потягивается, как вздымается и опадает ее грудь, пока она переводит дух, насколько тонка ее голубая с розовым блузка с подвернутыми рукавами, вылезшая из джинсов. Сам я обливался потом и шумно сопел. В начале путешествия я не был уверен, что вообще доеду до конца. Джоан выбрала маршрут, постоянно шедший в гору, и всякий раз, когда мы выезжали на развилку, предпочитала дорогу покруче. Иногда подъем оказывался настолько свирепым, что я едва удерживался в седле — так трудно было двигаться дальше. (Что там говорить — никакой зубчатой передачи на велосипеде Грэма не было и в помине.) Но чуть погодя уверенность моя укрепилась и ехать стало полегче. А вскоре и местность выровнялась: в одном месте нам вообще попался сказочный отрезок дороги под уклон, но не слишком круто, как раз чтобы немного разогнаться, снять ноги с педалей и лететь, подставляя лицо ветру, свистевшему в ушах, такому крепкому, что в уголках глаз закипали сладкие слезы восторга. На мгновение я почувствовал, что тяжкое бремя лет, ломавшее мне спину все эти годы, соскользнуло и мы снова стали детьми — Джоан и я, несемся по сельской дороге к ферме мистера Нутталла. Она потом сказала, что я даже завопил от радости. Я этого не осознал.

— Ну? — спросила Джоан. — Так ты расскажешь мне об этом твоем таинственном проекте?

— …Все пока еще туманно, — ответил я и выложил все о необычайной встрече в поезде.

Джоан ахнула, когда я дошел до того места, когда в одном со мной вагоне оказывается читательница моего романа.

— Поразительно! — воскликнула она.

Когда рассказ подошел к концу, ей захотелось узнать:

— Так она, наверное, хорошенькая, эта Элис?

— Да нет, не особенно. — Удивительно, насколько трудно мне это далось. Сам рассказ вызвал в памяти красоту Элис, и Джоан сразу показалась такой же простой и нескладной, как мне примерещилось на перроне. Я попробовал отбиться от этого ощущения, но не получилось: меня пробило дрожью желания, едва я вспомнил смех и дразнящее приглашение, которое заметил в глазах Элис.

— Замерз? — спросила Джоан. — Не может быть.

Мы немного поговорили о семействе Уиншоу, о моем писательстве, и это как-то навело нас на истории, что мы с нею сочиняли в детстве.

— Наверное, здорово, — сказала Джоан, — если подумать, что когдато я сотрудничала с известным писателем.

Я рассмеялся:

— «Джейсон Голавл и убийства в Хэмптон-корт». Интересно, что стало с тем шедевром. Ты ведь его не сохранила, правда?

— Ты же прекрасно знаешь, что единственный экземпляр остался у тебя. И ты наверняка его выкинул. Ты всегда к таким вещам безжалостно относился. Даже за той фотографией обратился ко мне.

— Снимок я не выбрасывал, он потерялся. Я же тебе говорил.

— Не понимаю, как он мог просто взять и потеряться. Честное слово, не понимаю. Я же помню, что все свои рассказы про Джейсона Голавла ты выкинул, когда у тебя начался период научной фантастики.

— Научной фантастики? У меня?

— Ты тогда ни о ком, кроме Юрия Гагарина, и говорить не мог. И еще заставлял меня читать свой длинный рассказ — как он летал на Венеру или еще куда-то, а мне было совсем не интересно.

В памяти проявилось бесформенное воспоминание о каких-то древних, но болезненных разногласиях, и я не мог сдержать улыбку. Впервые я осознал, насколько хорошо мне снова с Джоан — чувствовать, что жизнь на самом деле не прерывалась, что прошлое — не постыдный секрет, который нужно упрятать поглубже под замок, а то, чем можно делиться и восхищаться. Такое теплое и очень нехитрое чувство. Но тут Джоан доела сэндвич, перевернулась на живот и улеглась у моих ног, уперев подбородок в ладони и приподнявшись на локтях так, что передо мной открылась вся ложбина между ее грудей. И неожиданно я снова забился в паутине противоположных желаний, понуждавших меня смотреть и не смотреть одновременно. Я, разумеется, отвернулся и сделал вид, что любуюсь пейзажем, поэтому между нами повисло напряженное молчание, пока Джоан наконец не сдалась и не спросила — неизбежно:

— О чем думаешь?

— О своей рецензии. Он, должно быть, уже прочел. Интересно, как он ее воспринял.

Джоан перекатилась на спину, выдернула длинную травинку и принялась ее жевать.

— Ты действительно считаешь, что людям небезразлично, что ты о них говоришь?

— В данном случае, — ответил я, не сводя глаз с горизонта, — да. Я так считаю.

*

Собирались грозовые тучи. Их черная армада грозно выстроилась на западе, и к четырем часам мы с Джоан решили, что разумнее всего будет отправиться восвояси. Кроме того, она сегодня дежурила по кухне.

— Нельзя их подводить, — сказала она. — Они на меня рассчитывают.

Когда мы доехали до дому, Джоан сразу скрылась в кухне и принялась резать овощи. На меня же навалилась такая усталость, что еле держали ноги. Я спросил, не будет ли она возражать, если я ненадолго прилягу в ее комнате, и она ответила, что конечно нет, — в то же время смерив меня таким заботливым взглядом, что я не мог не сказать:

— Но все равно, день у нас выдался замечательный. Мне очень понравилось.

— Правда, хорошо? — Джоан повернулась к доске и добавила, — возможно, себе самой: — Я так рада, что ты останешься до воскресенья. Еще два славных дня.

Проходя через гостиную, я наткнулся на Грэма — он читал рецензии на новые фильмы.

— Хорошо съездили? — спросил он, не отрываясь от газеты.

— Очень, спасибо.

— Вовремя вы. Ливанет с минуты на минуту.

— Похоже на то.

— Я сейчас вашу рецензию читал.

— Вот как?

— Весьма загадочно.

Минут двадцать я полежал на кровати Джоан, недоумевая, что он имел в виду. Загадочно? В том, что я написал, ничего загадочного не было. На самом деле я изо всех сил постарался выразиться как можно яснее. Если уж на то пошло, то загадочен сам Грэм. Свою статью я знал наизусть и теперь фразу за фразой мысленно перебрал текст, стараясь понять, что его так озадачило. Безрезультатно. Некоторое время я пытался выкинуть рецензию из головы, но его странное замечание не давало мне покоя. Наконец я понял, что отдыха не предвидится, и спустился вниз, намереваясь добиться разъяснений.

63
{"b":"98513","o":1}