Позвольте процитировать одного из моих коллег-соотечественников, одного из этих старых soixante-huitards прошлого века, чьи ошибки многие из нас находят столь поучительными и плодотворными. «Все, что когда-то переживалось непосредственно, — написал он, — стало всего лишь репрезентацией». Это есть глубокая истина, хотя и рожденная глубокой ошибкой. Ибо автор вложил в нее, как это ни поразительно, отнюдь не похвальную, но критическую интенцию. Продолжим цитату: «Кроме старых книг, старых зданий и другого наследственного имущества, все еще что-то значащего, но обреченного на постоянную редукцию, ни в культуре, ни в природе не осталось ничего, что не было бы трансформировано и загрязнено в соответствии со средствами и интересами современной индустрии».
Вы видите, как разум, взлетев столь высоко, внезапно утрачивает храбрость? И как мы можем локализовать эту утрату храбрости в движении, в дегенерации от семантически-нейтрального глагола «трансформировать» к глаголу с этически-неодобрительной коннотацией «загрязнять». Он понимал, этот старый мыслитель, что мы живем в мире зрелищ, но сентиментальность и некий политический рецидивизм заставили его устрашиться собственных пророческих видений. Я предпочел бы развить его мысль следующим образом. Когда-то был только мир, переживаемый непосредственно. Теперь имеется репрезентация — позвольте расчленить это слово: «репрезентация», повторная презентация — мира. Это не заменитель неказистого первобытного мира, но его улучшенный и обогащенный, иронизированный и суммированный вариант. Вот где мы отныне живем. Черно-белый мир стал цветным, одинокий хриплый динамик — системой «Dolby Surround». Мы что-то на этом потеряли? Нет, мы приобрели, мы победили.
В заключение позвольте констатировать, что мир третьего тысячелетия неизбежно, неискоренимо современен и что наш интеллектуальный долг — подчиниться этой современности и отринуть как сентиментальные и глубинно-фальшивые все вздохи по тому, что именуется сомнительным термином «подлинник». Мы должны требовать копий, ибо реальность, истина, аутентичность копии — это то, что мы можем присваивать, колонизировать, реструктурировать, использовать как источник jouissance[11], и наконец, когда мы того захотим — если захотим — реальность копии станет реальностью, которую нам суждено встретить на своем пути, оспорить и уничтожить.
Джентльмены и леди, я поздравляю вас, ибо ваше предприятие глубоко современно. Желаю вам храбрости, достойной этой современности. Невежественные критики будут, несомненно, утверждать, будто вы всего лишь пытаетесь воссоздать Старую Добрую Англию — тут меня особенно интригует женский род наименования страны, но это другая тема. Более того, если вы позволите, это шутка. Я говорю вам в заключение, что ваш проект должен быть очень Старым-Добрым, поскольку именно тогда он станет истинно новаторским, станет современным! Джентльмены и леди, я салютую вам!
Лимузин корпорации «Питко» отвез французского интеллектуала в центр Лондона, где он истратил часть своего гонорара на бахилы от «Фарлоу», блесны от «Дома Харди» и «Кэрфилли» многолетней выдержки в погребке «Пакстон-энд-Уитфильд». А потом улетел, по-прежнему без шпаргалок, через Франкфурт-на-Майне на следующую конференцию.
О сэре Джеке Питмене бытовало множество разных мнений, почти каждое из которых исключало все остальные. Кто он — злодей и садист? Либо прирожденный лидер и сила природы? Неизбежное, злокозненное порождение свободного рынка — либо одержимый своим делом человек, ни при каких обстоятельствах не утрачивающий связи со своей затаившейся на дне подсознания душой? Одни приписывали ему глубокий, интуитивный ум, позволявший ему равно чувствовать как перепады биржевой активности, так и слабые струнки деловых партнеров; другие находили, что он — тупое, бездумное общее звено между деньгами, самомнением и отъявленной бессовестностью. Одни наблюдали, как он заставлял своих абонентов ждать на линии, дабы без помех похвастаться коллекцией прэттовских сервизов; другим он звонил сам, приняв любимую, «переговорную» позу — восседая на своем порфирном унитазе, — и собеседники слышали, как он оскорбленно спускает их наглые требования в канализацию вместе с водой. Почему же суждения о нем были столь противоречивы? Разумеется, и на этот вопрос всякий отвечал по-своему. Одни считали, что сэр Джек — просто-напросто слишком крупная, слишком многогранная фигура, которая просто не умещается в головах простых (и вдобавок завистливых) смертных; другие подозревали, что секрет его силы — в чисто тактической скрытности: сэр Джек не давал наблюдателям никаких поддающихся дешифровке — точнее, вообще никаких — улик и сведений.
Тем же дуализмом заражались те, кто пытался анализировать деятельность Питмена-бизнесмена. Им приходилось метаться между двумя крайностями. Либо: Питмен — рисковый игрок, иллюзионист от финансов, умеющий на краткий, ключевой миг убедить вас, будто деньги настоящие и практически у вас в руках; он не пропускает ни одной лазейки в законах; он со Спаса дерет да на Николу кладет; он, как бешеный пес, все роет и роет, чтобы землей из новой ямы закидать предыдущую; и доныне не умолкло эхо фразы, произнесенной одним инспектором из министерства торговли и промышленности: «Я бы его не допустил даже бычками на базаре торговать». Либо: это динамичный человек из древней породы купцов-мореплавателей, чьи успехи и энергичность вызывают, естественно, зависть и клевету у консерваторов, для которых бизнес — прерогатива мелких династических фирм, а его законы — замшелые правила крикета; Питмен — архетип транснационального предпринимателя, функционирующего на современном глобальном рынке, и вполне понятно, что он старается свести свои налоговые выплаты до минимума — иначе его бизнес не будет конкурентоспособен. Либо: вы только посмотрите, как он использовал сэра Чарльза Энрайта, чтобы втереться в Сити, ноги ему лизал, не знал, как подольститься, а потом сбросил личину и слопал его с потрохами, выставил из совета директоров в тот же миг, как с Чарльзом случился первый инфаркт. Либо: Чарли был старой закваски человек, честный, конечно, но, откровенно говоря, немного копуша, фирму давно было пора перетряхнуть, пенсию ему предложили более чем щедрую, и вообще, вы в курсе, что сэр Джек оплатил образование младшего сына Чарли из своего кармана? Либо: никто из его бывших сотрудников слова плохого о нем не сказал. Либо: надо признать, Питмен всегда был мастаком договоров-кляпов и расписок о неразглашении.
Даже нечто с виду столь однозначное, как двадцатипятиэтажный, стеклянно-стальной, буково-ясеневый архитектурный факт «Питмен-Хауза», поддавалось диаметрально противоположным трактовкам. Что означает его местоположение в административно-деловых кварталах, отвоеванных у зеленого пояса на северо-западе Лондона: умение сэкономить или симптом того, что у сэра Джека кишка тонка соваться к большим людям, в Сити? Выбор фирмы «Слейтер, Грейсон и Уайт» — всего лишь дань градостроительной моде или удачная инвестиция? И самый интересный, практически основной вопрос: а владел ли Джек Питмен хотя бы один день «Питмен-Хаузом»? Может, здание и построено на его деньги, но, по слухам, последний всплеск экономического кризиса доказал, что сэр Джек зря гоняется за десятью зайцами, и отправил великого дельца с протянутой рукой в некий французский банк для заключения договора о продаже и взятии обратно в аренду. Но даже эта правда — если она не была ложью — могла быть понята двояко: либо у «Питко» туго с оборотным капиталом, либо сэр Джек, как обычно, всех обскакал, сообразив, что замораживать деньги в такой дорогой штуке, как главный офис, — полный идиотизм.
Даже те, кто не переваривал владельца (либо арендатора) «Питмен-Хауза», соглашались, что он умеет проводить свои планы в жизнь: Или по крайней мере умеет провести их в жизнь чужими руками. Итак, Питмен стоял под своей люстрой, раз за разом слегка поворачивая голову в сторону очередного члена своего Координационного комитета, раздавая приказы. Журналисты, в особенности те, кто писал в его собственных газетах, часто отмечали, как легок он в движениях для такого крупного мужчины; также было известно, что сэр Джек давно мечтает научиться танцевать танго. В подобные минуты он порой сравнивал себя и с американским ковбоем, который, обернувшись, успевает выхватить револьвер раньше нахального задиры-новичка. Или лучше уподобиться укротителю, щелкающему кнутом перед выводком нахальных львят?
