К горлу подкатывает тошнота.

Вдруг зажигается свет. Лаура стоит в дверях, держит туфлю, пыльную, с продавленным носком.

– Ну ты и гад.

Сижу на краю постели, голова будто набита ватой: я принял еще одну таблетку валиума, но так и не заснул. Сотовый все звонит и звонит попусту. Боже мой, Грация, отвечай… Что там творится?

– Вот она я, – наконец говорит, запыхавшись, – оставила сотовый в машине…

– В машине? Как так? Где ты была?

– Пришлось немного подвигаться, но ничего такого…

– Я сейчас буду!

– Нет, не надо! Ромео! Оставайся дома, не надо!

Десять минут, от силы одиннадцать – и я на месте. Синяя «диана» Грации стоит там же, где и утром, у мусорного бака. Рессоры пружинят, когда я вскакиваю внутрь.

– Я ведь просил сообщить, если что-нибудь случится!

– А я тебе говорю, что ничего не случилось! Подъезжал фургончик, привез инженеру какие-то штуки…

– Какие штуки?

– Не знаю, фургончик подъехал сзади, когда я прибежала, все уже загрузили в подвальное окошко…

– Грация!

– А что такого? Ведь ничего не случилось, из подвала ничего не вынесли, ни единого гвоздя! Главное это, правда?

– Откуда ты знаешь, что из подвала ничего не вынесли?

– Фургончик-то стоял пустой, я хорошо рассмотрела перед тем, как закрыли дверцу. И потом, там были шофер и рассыльный: неужели инженер вызвал бы фургон с двумя свидетелями, чтобы вывезти труп?

Я вздыхаю. Опускаю веки, но тут же поднимаю их: режет глаза.

В самом деле, Грация права.

– Что это был за фургон? Я хочу сказать, была ли на нем надпись…

– Конечно была. Предприятие, торгующее садовым инвентарем…

– Садовым инвентарем? Зачем инженеру садовый инвентарь, если у него нет сада?

Я срываюсь на крик. Грация берет меня за руку, но я резко отстраняюсь.

– Я скажу тебе, что было в том фургоне… лопата, заступ, мотыга, вот что! И знаешь зачем?

Грация кивает, держа палец во рту, потому что я, вырывая руку, сдернул у нее кольцо.

– Да, – шепчет она, – инженер потерял голову, он хочет выкопать труп, а потом уничтожить.

– Умница. И теперь мы должны глядеть в оба, чтобы помешать ему.

Грация в своей «диане» расположилась позади дома, чтобы приглядывать за подвальным окошком. Она туда отправилась с неохотой:

– Я бы предпочла остаться здесь, с тобой…

Я должен все для себя прояснить.

Последняя сигарета, скомканная пачка летит на асфальт.

Спертый воздух внутри машины, пропитанный табачным дымом и потом, стискивает горло, будто чья-то рука.

Инженер опять подходит к парадной двери, высовывается, подняв голову и наморщив нос, будто мышь в мышеловке. Заметив меня, скользит по мне взглядом и отступает.

Попался, ублюдок.

Скоро сломаешься.

Звоню Грации на сотовый.

– Все в порядке?

– Да, все отлично. Он в подвале, что-то там делает, потому что закрыл окошко. Но наружу пока ничего не выносил.

– Хорошо.

– Я хотела бы сейчас быть с тобой. Я должен все для себя прояснить.

– Не спускай с него глаз. Скоро все кончится.

Я заснул. Привалившись спиной к дверце, приложив затылок к холодному стеклу, вытянув ноги на соседнее сиденье, я проспал не знаю сколько времени. Проснулся внезапно, с бешено колотящимся сердцем, жадно глотая воздух разинутым ртом.

Открываю глаза и ничего не вижу. Темный туман, припорошенный чернотой. Стемнело.

Часы на приборной доске: почти десять.

Бросаюсь к ветровому стеклу, вглядываюсь – подъезд, ступеньки, домофон. Огонек над звонками дрожит в слезящихся глазах, размывая контуры всего, что я вижу. Но ее я вижу, черную полосу посреди светлого дерева парадной двери, и более темную вертикаль неплотно прилегающей створки. Подъезд открыт, и он, ублюдок, уже спустился по ступенькам и стоит на тротуаре.

С пластиковым мешком на плече.

Я выскакиваю из машины, и инженер застывает на месте, услышав, как хлопнула дверца. Смотрит на меня расширенными глазами, глазами загнанного зверя. Перебегая через улицу, я вижу, как он топчется в нерешимости, снимает мешок с плеча, будто собираясь закинуть его куда подальше. У него вырывается вопль отчаяния, он прижимает мешок к груди обеими руками и бежит к подъезду. Я бегу следом, согнувшись, едва касаясь подошвами асфальта: только бы успеть перехватить – и настигаю его на ступеньках, обрушиваюсь на него всей тяжестью, прижимаю к парадной двери, и та распахивается.

Мы летим кубарем в темный подъезд, я сверху, вцепившись в его пиджак, он внизу, подо мной, брыкается и вопит:

– Отпустите меня! Не имеете права! Отпустите меня!

Слышу, как мешок падает, катится по полу, исчезая в темноте.

Инженер пытается укусить меня за руку. Бьет каблуком в челюсть, и я чувствую на губах сладковатый привкус крови. На всех этажах открываются двери. Кто-то зажигает свет, лампочка с жужжанием вспыхивает, и я вижу черный пластиковый мешок в глубине коридора, почти у самой двери в подвал.

Я еще крепче вцепляюсь инженеру в пиджак, наваливаюсь на него, бью головой в лицо, отпихиваю в сторону и бросаюсь к мешку.

Под пальцами что-то мягкое, что-то длинное и сухое, что-то круглое.

Инженер толкает меня, пытается выхватить мешок, но я круговым движением руки припечатываю его к стене.

– Карабинеры! – вопит он. – Вызовите карабинеров! Помогите!

С рычанием я раздираю ногтями черный пластик. Бумажные пакеты, какие-то рейки, шпатель – и земля, уйма земли сыплется на пол парадного. Инженер смотрит на меня, ошарашенный, кровь запеклась у него под носом, губы дрожат. Грация пробирается между жильцами, которые, прямо в халатах, спустились со всех этажей, хватает инженера за руку, отводит в сторонку.

– Она все еще там, – кричу я, – он ее выкопал, но она все еще там!

Бросаюсь к подвалу, но дверь на замке. Инженер догоняет меня, хватает за плечо.

– Вы не имеете права! – орет он. – Не имеете права без ордера! Это мой дом!

Я отпихиваю его, трясу замок. Потом поворачиваюсь, вижу Грацию, подбегаю к ней, сую руку под застежку куртки, обдирая пальцы о зубцы молнии. Выхватываю пистолет и, прежде чем она успевает меня остановить, всаживаю пол-обоймы в замок.