– Как только психомимотик подействует, - О’Грегори щелкнул по руке Аварийного Джека, который попытался было запустить пальцы в пенал, - ты продуешь цистерны, и мы всплывем. Отберем чистых и нечистых.

– А кто поведет корабль? Вы? - испытывал идею Бахтияр.

– Мы оставим двух офицеров: штурмана и инженера-механика.

– Трех, - хохотнул стюард. - Вас тоже.

– У вас хорошее настроение, Бахти, - кисло заметил О’Грегори.

– Да, черт побери! Когда надо действовать, мне становится весело, а действовать надо быстро. Сегодня же ночью.

– К чему такая спешка?

– Я вам не верю, док. Вы из кают-компании…

О’Грегори усмехнулся.

– Иногда за молчание можно получить больше, чем за донос…

Торопливые трели ревуна заставили вздрогнуть всех троих.

– Что это? - побледнел доктор.

– Нас засекли. Сработала сигнализация, как в банке. Хе-хе… Успокойтесь, док! Это ракетная тревога.

Рейфлинт нажал клавишу «слушают все отсеки».

– Внимание экипажу! Срок пребывания ракет на борту истек год назад. Хранить их в шахтах небезопасно. Я принял решение выпустить весь комплект по пустынному району океана. По местам стоять - к пуску ракет! - Он снял телефонную трубку и вызвал центральный пост. - Рооп, пригласите ко мне в каюту Бар-Маттая. Бар-Маттай пришел весьма встревоженный и гудками ревунов, и этим нежданным приглашением. Он с удивлением оглядел каюту, заваленную книгами…

На мнемосхеме пульта ракетной стрельбы горели тридцать два - по числу шахт - зеленых транспаранта, обозначающих стартовую готовность.

Рейфлинт в белой парадной тужурке, при шпаге принимал доклады из отсеков о готовности к стрельбе. Рооп, нажимая клавиши, вводил данные в память боевого информационного устройства. За спиной Рейфлинта стоял Бар-Маттай, которому коммодор бросал отрывистые фразы, не сводя глаз с пульта:

– Я прочитал сотни книг и пришел к очевидному выводу: человечество прекрасно приспособилось к внешней среде, к нашей планете. Лучше, чем какие-либо другие существа подлунного мира. Но мы не смогли устроиться социально. Люди не смогли приспособиться друг к другу.

После двух мировых войн, на пороге третьей человечество похоже на самоубийцу, которому дважды не удалось размозжить себе голову, и он наконец забрался этажом выше… Что толку от совершенства нашего биологического аппарата, если вот это, - Рейфлинт постучал себя по виску, - не хочет рубить сук, на котором висит наша общая петля. Человечество - тупиковая ветвь эволюции. Так не разумнее ли начать все сначала? Со взрывом Земля родилась, во взрыве и погибнет!

Рейфлинт быстро шагал по безлюдному отсечному коридору в сопровождении Бар-Маттая.

– Десять тысяч лет нашей истории, - продолжал коммодор свой монолог, - всего лишь десятиминутный эксперимент. Одним опытом больше, одним меньше - пусть считают их археологи, - но рано или поздно на Земле возникнут такие существа, которым достанет разума не уничтожать друг друга. Я хочу, чтобы это произошло как можно раньше. Двенадцать ракет по Евразии, двенадцать по американским континентам - и запылает всеочистительный костер: так выжигают жухлую траву для новой поросли. Я не параноик и не шизофреник, но я чувствую, что это мой долг - перед Богом ли, перед эволюцией…

Рейфлинт рванул отдвижную дверь своей каюты так, что взвизгнули ролики. Скрипач почтительно встал. Рейфлинт сдернул белую перчатку и обхватил красную рукоять дистанционного запуска.

– Я, коммодор Рейфлинт, - торжественно возгласил он, - вызван к жизни за тем, чтобы спасти планету от плесени, именуемой человечество!

Бар-Маттай шагнул к командиру.

– Ты не посмеешь это сделать, коммодор!

Рейфлинт поудобнее перехватил рукоять.

– Я пригласил тебя не за тем, чтобы пускаться в дискуссии. Для этого у нас было предостаточно времени. Я хочу, чтобы похороны человечества состоялись, как положено, при исповеднике и под реквием. Играй же! - кивнул он музыканту.

Скрипач тряхнул волосами и ударил смычком по струнам. Но вместо реквиема зазвучала гневная страстная мелодия. С первыми же ее звуками Бар-Маттай рывком перехватил руку Рейфлинта и резко оголил свое левое плечо. На нем был выколот застывший в прыжке дельфин. - Я тоже был командиром лодки! - прокричал он в лицо Рейфлинту. - И мы тоже выполняли особые задачи. Вместо торпед у нас были дельфины. То была дурная игра, и я вовремя из нее вышел! Я выпустил Дельфа в море…

Рука Рейфлинта разжала красную рукоять.

– Самое страшное - это зло, возомнившее себя добром! - крикнул Бар-Маттай и нажал тумблер, каким Рейфлинт включал гидрофоны. В каюту ворвался шумный вздох океана.

И снова забубнили, забулькали на все лады невнятные голоса жизни, простиравшейся по ту сторону поверхности океана; жизни древней, как белок; жизни, выплеснувшейся на континенты и в космос и уже потому только неуничтожимой и вечной…

Океан молил о пощаде. Его гигантское жидкое тело всколыхнулось и сжалось, еще теснее объяв земное ложе. Он, миллионы лет пребывавший лишь мантией разума, вдруг собрался в одну болевую точку, и точка эта вспыхнула в недрах мозга Рейфлинта. Кричал дельфин. То ли многолопастный винт субмарины полоснул ему по спине. То ли одинокого зверя настиг резак пилы-рыбы. То ли он кричал, повинуясь инстинкту, как воют собаки, предвещая покойника. Но Дельф кричал по-человечьи надрывно и осмысленно. Единственное преданное «Архелону» живое существо взывало о помощи. А может быть, оплакивало тех, которые сами в ней нуждались… Рейфлинт выключил гидрофоны.

Рейфлинт выключил ракетный пульт и боевую трансляцию.

Рейфлинт уронил голову на руки, и пальцы взгорбились на лысом черепе. Брошенная стартовая рукоять качалась на шнурке, как маятник. Маятник вечных часов человечества.

Сколько они так просидели, Бар-Маттай не заметил. Он думал о том, что когда-то гуси своим криком спасли Рим; теперь же на его глазах крик дельфина спас мир. Он думал об этих странных и прекрасных животных, когда ноздри его уловили резкий аптечный запах. Приятно кружилась голова, а в ушах тихо звенело. Рейфлинт пришел в себя и недоуменно принюхивался тонким хищным носом.

– Что за дела? Эфир?! Похоже, доктор перебил свои склянки… Вахтенный офицер! - крикнул он в микрофон. Ответа не последовало.

Бар-Маттай вдруг заметил, как из рожка вентиляции ударила белесая струйка воздуха, напоминающая холодный пар искусственного льда. Скрипач, сидевший ближе всех к рожку, вдруг глупо заулыбался и стал пиликать дурацкую песенку. Про гуся. Рейфлинт приподнял голову, и губы его тронула та же бессмысленная улыбка, что застыла на лице скрипача.

Бар-Маттай выдохнул весь воздух и зажал нос, как это делают йоги, пересекая дыхание. Он откинул сиденье кресла, извлек кислородный аппарат, сноровисто открыл вентиль и почти силой вправил загубник в рот коммодора. Сделав несколько живительных глотков, Рейфлинт пришел в себя и, накинув ремни аппарата, метнулся в центральный пост. Бар-Маттай, прикрывая рот краем оранжевой мантии, бросился следом.

Центральный пост был пуст. Только сквозь дверной проем распахнутой штурманской рубки видно было, как обезумевший штурман яростно рвет карту за картой.

Качалась на проводе телефонная трубка. Тревожно перемигивались лампочки на пульте, отчаянно тренькал ревун, призывая исчезнувшего механика. Но самым страшным было шевеление брошенного пилотского штурвала - рулей глубины и горизонта.

Стрелка глубиномера быстро уходила к предельной отметке, за которой начинался черный сектор небытия. Рейфлинт перехватил штурвал и выровнял корабль.

– Пройди по отсекам! - крикнул он Бар - Маттаю, вынув на минуту загубник. - Посмотри, что случилось! Бар-Маттай кивнул головой. Слегка пошатываясь, он двинулся к круглой межпереборочной двери. Он не успел взяться за рычаг кремальерного запора, как тот сам резко взлетел, литой кругляк распахнулся, и в отсек перемахнул Аварийный Джек. В другом зеве лаза сцепились старший офицер и стюард.