Экий ты, Рома, вёрткий, поразился я. Запустил трофеем в стену и тоже полез наверх. Пока выползал на чердак, Рома уже улизнул на крышу. Ничего не оставалась, как подняться по деревянному настилу к одному из трёх проёмов и выбраться наружу.

Рома стоял на гребешке двускатной крыши и угрожающе размахивал прихваченным где-то по пути куском металлической трубы. Когда я сделал шаг в его сторону, он заорал:

— Отвали от меня! Отвали!

— Кончай, Рома, дурить, — сказал я как можно миролюбивее. — Брось дрын, шагай сюда. Перетрём и разойдёмся.

И чтоб окончательно его утихомирить, в два приёма вытащил кольт.

Однако вид оружия возымел на Рому обратное действие. Поначалу да, он замер, но спустя секунду издал рычащий возглас и кинулся в атаку.

Всё, пожалуй, закончилось бы рукопашной, когда бы не ветхость шифера. В одном месте он треснул, Рома споткнулся, потерял равновесие и, продолжая орать, теперь, правда, по другой причине, понёсся мимо меня к краю крыши. Потеряв по пути трубу, парень сумел ухватиться за волноводы самопальной антенны. На секунду показалось, что выкрутился, но антенна была закреплена так плохо, что ничем ему не помогла. Гнилые верёвочные растяжки лопнули, Рома ойкнул и сорвался. В последний миг, однако, извернулся и каким-то чудом ухватился за ржавый трос ограждения.

Ни фига не гимнаст, прикинул я. Больше двадцати секунд не провисит.

Подошёл и, глядя ему в перекошенное страхом лицо, спокойно поинтересовался:

— Ну и как оно?

— Да иди ты, — нашёл силы огрызнуться беглец и безуспешно попытался подтянуться.

— Не груби, Рома, тебе не идёт. Скажи лучше, для кого мобилу тиснул?

— Какую мобилу?

— Со стола у дамочки в редакции журнала, — напомнил я. — Для кого?

Секунды ему хватило, чтоб вспомнить всё:

— Для себя, конечно. Продал бы рубля за полтора.

— Врёшь?

— Нет, мужчина, не вру.

Ответил и стал кусать губы. Силёнки кончились, терпёж тоже, висел чисто на характере. И оставалось ему висеть от силы секунд пять-шесть. Тут стало мне, конечно, понятно, что говорит он правду. В таком положении, в каком он в тот момент находился, врут только конченные придурки. Он придурком не был. Кем угодно — жуликом, забулдыгой, ненадёжным заёмщиком, скверным отцом, но только не придурком. И стало мне за него радостно. Снаряды тёмным не подносил, следовательно, не безнадёжен. А что версия оказалась пустоцветом, так это ничего. Отрицательный результат тоже результат.

Быстро сунув пистолет в кобуру, ухватил я Рому за шкирку (верности ради — двумя руками), упёрся каблуками в стойки леера и потянул.

— С виду худой, а по весу не скажешь, — проворчал я, когда беглец оказался в безопасности.

— У меня кость тяжёлая, — на полном серьёзе пояснил он, рухнул обессилено и обнял шифер. Так, наверное, лапает землю матрос, которого выкинуло на берег после кораблекрушения.

— Чего бегал-то? — спросил я, присев рядом.

— А ты, мужчина, чего за мной бегал?

— Я первым вопрос задал.

Почуяв нутром, что никакой опасности от меня не исходит, Рома перевернулся на спину и признался:

— Думал ты от Паши Йогурта. Денег я ему должен. Паше. Одиннадцать рублей. — И тут вновь насторожился: — Но ты ведь, мужчина, не от Паши?

— Расслабься, не от Паши я. Не от Паши, не от Саши и даже не от Даши. Я от себя.

Тут Рома попытался переварить, как любит выражаться Лао Шань, структуру момента, не смог и пожал плечами:

— Так и не всосал, чего ты, мужчина, хотел-то.

— Вопрос задать, — сообщил я. — Вопрос задал, ответ получил, могу теперь идти.

— Ну ты, мужчина, и лось. Ну ты, блин горелый, меня и напугал.

— А ты не воруй, пугаться не будешь. Бабки нужны, иди работать. Сварщиком, к примеру. Спрос на них сейчас большой. Я бы сам пошёл, да, видишь, глазки болят.

Рома к тому моменту уже окончательно пришёл в себя. Сел, окинул меня недоумевающим взглядом и ответил, не претендуя на оригинальность:

— Не учи жить, мужчина, помоги материально.

Я глянул на него с интересом и помыслил вслух:

— Почему бы, собственно, и нет. — Выгреб из разных карманов купюр на общую сумму в девять с чем-то там тысяч и предложил: — Вот, держи. Как один нездешний дядя правильно заметил, милосердие иногда стучится в наши сердца.

Рома поначалу лапу-то протянул машинально, но потом опомнился, одёрнул.

— Бери-бери, — стал настаивать я. — Бери, раз даю.

Но он упёрся и ни в какую. То ли боялся, то ли гордость проснулась, то ли ещё чего. Тогда я свернул деньги в колбаску и затолкал их в карман его мастерки. А в нагрузку выдал слова напутствия:

— Пацанам своим мяса купи, в их возрасте мясо нужно жрать от пуза. Не то вырастут дистрофиками. А на кой нам дистрофики? Нам дистрофики без надобности, нам мальчиши-кибальчиши нужны. Чтобы враг не прошёл. И чтоб друг уважал. А насчёт того, чтоб в сварщики переквалифицироваться, ты, отец-герой, подумай. Подумай-подумай. Что за радость от всякого встречного-поперечного по крышам овцой скакать.

Залечил я его так грамотно и потопал, осторожно ступая по ненадежному шиферу к уделанному голубями лазу.

— Слушай, мужчина, ты псих, да? — крикнул Рома мне в спину.

Я не ответил ему. Не потому что мне нечего было ответить, а потому что в кармане зазвенел мобильный. Зазвенел он рингтоном, закреплённым за Серёгой Беловым. Ну наконец-то, обрадовался я, услышав знакомую мелодию Таривердиева, и так резко выхватил трубку, что чуть карман не разорвал.

— Ты мне нужен, — сказал полковник.

— Ты мне тоже, — ответил я.

— Ты мне два раза нужен.

— А ты мне — две тысячи раз.

— Мы на Пролетарской, во дворе комплекса «Сезон». Там, где стройка. Знаешь?

— Знаю.

— Давай сюда. Скачками.

— Уже.

Если кто-то срочно нуждается в твоей помощи, нужно спешить. Если при этом ты и сам нуждаешься в его помощи, нужно спешить вдвойне. Я и поспешил. И, как это ни покажется странным, по дороге никого не рассмешил.

Наблюдая за тем, как бьются в конвульсиях обычно невидимые, на этот раз проявленные воздействием волшебных концентраторов линии Силы, я подумал, что они сейчас похожи на жирных лазурных анаконд, которых терзают электрическим током какие-нибудь отмороженные изверги.

— Впечатляет? — спросил встретивший меня у первой линии оцепления Боря Харитонов.

— Впечатляет, — признался я.

На самом деле впечатляло. Очень. Команда Серёги Белова превратила строительную площадку в настоящий театр боевых магических действий: строители и зеваки эвакуированы, территория оцеплена низшими чинами, вдоль забора из гофрированной жести через каждые пять шагов расставлены похожие на античные вазы концентраторы Силы, а само недостроенное здание будущего торгово-офисного центра от основания до самого последнего этажа скрыто в клубах магической Завесы Анкара. Обычно эта мутно-серая пелена вызывается коллективным заклинанием, дабы скрыть нечто важное и непредназначенное для чужого взора. Либо для этого, либо для того, чтобы на какое-то время — вот неподвластный уму парадокс — остановить поток времени. Но чаще всего — поскольку спрятать что-либо и устроить безвременье можно и менее затратными способами — используется она тогда, когда нужно устроить и то и другое одновременно. Одновременно и безотлагательно.

Позволив мне оценить масштаб происходящего, но ничего до поры до времени не объясняя, Боря повёл меня за вторую линию оцепления.

— Как у тебя вчера с Ирмой сложилось? — поинтересовался я, нырнув под оранжевую оградительную ленту. — Стыковка прошла в штатном режиме? Или пришлось перейти на ручной?

В ответ Боря издал протяжный звук, похожий на стон подбитого изюбря. И обронил, не поворачивая головы:

— Сыпанул ты, братишка, мне соль на свежую рану. Вот такую вот горсть сыпанул. За что, спрашивается?

— Неужели разругались?

— Хуже. Девчонка динамо крутанула.